Николай Радомский
Миколай Радомский (польск. Mikołaj z Radomia, также известен под именами Миколай из Радома, Николай Радомский, Мыколай Радомский, Мыкола с Радома, Николаус Радоменсис, Николас де Радом, Н. де Радом и так далее) — польский средневековый композитор, автор полифонической музыки, живший и работавший в первой половине XV века.
Содержание
Биография
Сведения о его жизни крайне скудны[1]. Фактически он известен только по подписям к некоторым композициям: например, «Н. де Радом», «Николас де Радом» и «Мыколай Радомский». Исследования, целью которых является идентификация композитора, продолжаются до сих пор. Считается, что автор этих композиций может быть идентичен работавшему в 20-х годах XV века в Вавеле придворному чембалисту Софии Гольшанской (Nicolaus clavicembalista dominae reginae Poloniae), хотя выдвинутые в научной литературе (например, Х. Муселяка) гипотезы о личности кого-либо из упомянутых под этим именем (например, «„Nicolaus clavicembalista dominae reginae Poloniae“, упомянут в 1422 году как „Николас Геральди де Радом“, учился в Кракове, где получил магистерскую степень, в 1389—1391 годах упомянут в актах Ватикана как священник, уроженец Радома и связанный с Краковской епархией; несколько Мыколаев из Кракова обучались в Краковской академии в 1420—1426 и других годах; есть несколько подписанных таким образом рукописей 2-й половины XIV и 2-й половины XV века, хранящихся в Ягеллонской библиотеке; также упомянут [такой] псалмопевец в Вавельском соборе в 1460 году») до сих пор не имеют научного подтверждения. Произведения, подписанные буквой M. и содержащиеся в двух рукописных сборниках польской полифонической музыки середины XV века (датированных примерно 1440 годом), не могут идентифицироваться с иными композиторами.
Творчество
Миколай Радомский был автором светских и духовных музыкальных произведений Бургундской школы. Приписываемые ему работы являются единственными образцами данного направления в средневековой Польше. До настоящего времени сохранилось девять произведений, приписываемых композитору, наиболее известными из которых[2] являются мотет Магнификат на три голоса и Hystorigraphi aciem mentis — датированный 1426[3]—1427 годами панегирик в честь королевской четы: Ягайло и Софьи Гольшанской, а также их новорождённого сына (будущего Казимира IV).
Напишите отзыв о статье "Николай Радомский"
Примечания
- ↑ [culture.pl/pl/tworca/mikolaj-z-radomia Mikołaj z Radomia — Życie i twórczość | Twórca | Culture.pl]
- ↑ [portalwiedzy.onet.pl/13671,,,,mikolaj_z_radomia,haslo.html Mikołaj z Radomia — WIEM, darmowa encyklopedia]
- ↑ [www.rmfclassic.pl/encyklopedia/mikoaj-z-radomia.html MIKOŁAJ Z RADOMIA — Encyklopedia Muzyki — RMF Classic]
Библиография
- Лисса З. [enc-dic.com/enc_music/Mikolaj-Iz-Radoma-4714.html Миколай из Радома] // Музыкальная энциклопедия. Т. 3. — М.: Сов. энциклопедия; Сов. композитор, 1976.
- Maria Szczepańska. Studia o utworach Mikołaja Radomskiego // Kwartalnik Muzyczny. 1949, nr 25; 1950, nr 29/30.
- J. R. Wojcik. Nicola Radomski primo compositore polifonico polacco (maszynopis, Roma 1956 w Pontificio Istituto di Musica Sacra w Rzymie; odbitka w Instytucie Muzykologii UW w Warszawie; mikrofilm w Bibliotece Narodowej w Warszawie).
- Mirosław Perz. Mikołaj Radomski // Polski Słownik Biograficzny, tom XXIX, 1986, s. 737—739.
Отрывок, характеризующий Николай Радомский
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
