Микология

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Часть серии статей о

Науки о живой природе

Ботаника • Зоология • Микробиология • Микология • Лихенология • Вирусология • Систематика • Палеонтология • Анатомия • Морфология • Физиология • Общая биология • Цитология • Эмбриология • Биохимия • Молекулярная биология • Биофизика • Генетика • Этология • Экология • Эволюционное учение • Биогеография • Биотехнология • Агробиология • Селекция • Животноводство • Ветеринария • Медицина • Фитопатология

Бесклеточные формы жизни

Вирусы

Фаги

Прокариоты

Микоплазмы

Эукариоты
Человек и его здоровье

Высшая нервная деятельность (ВНД)

Индивидуальное развитие человека

Здоровье человека

Общая биология

Молекулярная биология

Экология

Биология развития

Эволюционное учение

Портал Биология

Шаблон: просмотр • обсуждение • править

Миколо́гия (от др.-греч. μύκης — гриб) — раздел биологии, наука о грибах. Поскольку грибы длительное время относили к царству растений, микология была не самостоятельным разделом биологии, а входила в ботанические науки. И в настоящее время в ней сохраняются научные традиции, характерные для ботаники.

Микология изучает эукариотные, гетеротрофные организмы, отличающиеся слабо дифференцированными тканями, клеточными стенками (на определённой стадии жизненного цикла), спорами как покоящимися и служащими для распространения структурами. Организмы с такими признаками — грибы, то есть т. н. настоящие грибы и грибоподобные организмы, объединяют современной классификацией в царство Fungi seu Mycota.

В рамках микологии изучают систематику грибов, распространение грибов в природе, экологию, морфологию и ультра структуру, физиологию, генетические и биохимические свойства, прикладные аспекты:

  • практическое применение грибов человеком:
  • в качестве еды (съедобные грибы, в производстве сыра, вина, пива),
  • для переработки отходов,
  • в биотехнологии продуктов, в том числе лекарств (например, пенициллина), иммуномодулирующих полисахаридов,
  • грибы, как патогены вредителей растений
  • в качестве лекарственных средств
  • в качестве объектов в биологических исследованиях
  • вред грибов:
  • порча пищевых продуктов,
  • разрушение деревянных, текстильных и др. изделий,
  • возбудители болезней растений,
  • микотоксикозы (токсины грибов — микотоксины),
  • мицетизм (отравления грибами и продуктами их жизнедеятельности),
  • микогенные аллергии (вызываемые грибами),
  • микозы (заболевания человека и животных, вызываемые грибами).




История

Историю микологии условно разделяют на несколько периодов, которые приблизительно соответствуют этапам развития биологических наук в целом. Л. И. Курсанов в 1940 году выделил три основных периода. Первый, или старый период, согласно Курсанову, длился от древности до середины XIX века, он характеризуется как начальное освоение разнообразия форм грибов, понимаемых как готовые неизменные единицы. Этот период завершился появлением работ Х. Персона и Э. Фриса, в которых была создана достаточно подробная формальная система грибов. Второй, или новый период продолжался с середины до конца XIX века. Статическое понимание грибов в этот период резко сменилось историческим, динамическим. В этот период началось изучение онтогенеза и жизненных циклов грибов, а затем и их филогенеза. Тогда же появились первые работы по паразитным грибам, и было положено начало научной фитопатологии. Основоположниками второго периода считаются Л. Тюлян и А. де Бари. Третий период, названный Курсановым новейшим, воспринял от предыдущего динамический подход, научная методология была дополнена введением цитологических методов, также началось широкое введение экспериментальных методов изучения половой функции, условий жизнедеятельности грибов. Отдельные исследования, описывающие цитологию грибных структур, а также явление дикариотичности, появлялись с 1860-х годов, однако массовый переход на новый уровень научных представлений произошёл на рубеже XIX и XX веков[1].

В 1953 году Б. П. Васильков разделил историю изучения грибов в России и СССР на 4 периода. Для первого, начального периода этот автор указывает временны́е границы от древности до второй четверти XVIII века, характеризуется он главным образом изучением возможности употребления грибов в пищу, в качестве лекарственных средств и выработкой методов заготовки и переработки грибов, основные принципы которых применяются и теперь. Второй период Васильков назвал Флористическим, он длился до середины XIX века. В этот период проводились многочисленные экспедиции с целью учёта разнообразных видов полезных растений, в том числе и грибов. Особую важность эти экспедиции имели для России с её огромными и малоисследованными ещё территориями и древними традициями употребления грибов. Третий период, примерно соответствующий второму периоду Курсанова, длился с 1860-х по 1920-е годы и был назван Васильковым Онтогенетическим. Четвёртый, Современный период Васильков характеризует как такой, в котором было сознательно произведено объединение «чистой» науки с практикой, искусственно отделённых друг от друга в Онтогенетический период[2].

Античность

Теофраст
(ок. 370 — между 288 и 285 до н.э.)

Считается, что первое упоминание грибов в научной литературе принадлежит Аристотелю[3]. Ученик Аристотеля Теофраст, называемый «отцом ботаники», вероятно, первым из античных мыслителей попытался систематизировать знания о грибах, известных в древности. Он упоминает сморчки, трюфели и шампиньоны, которые называет μύκης, от этого слова позднее произошло одно из научных названий грибов — лат. mycetes, и название науки микологии. Кроме того, в его трудах под общим названием έρυσιβη (лат. erysiphe) описаны болезни растений — мучнистая роса и ржавчина. Происхождение этих болезней античные учёные, конечно, ещё не могли связать с грибами, а объясняли влиянием избыточной влажности.[4]. Около 150 года до н. э. поэт, грамматик и врач Никандр Колофонский впервые разделил грибы на съедобные и ядовитые, это считается началом классификации грибов[3].

Педаний Диоскорид
(ок. 40 — ок. 90 н.э.)

В древнем Риме также делались описания некоторых грибов. Диоскорид посвятил грибам две главы своего сочинения «De materia medica». Кроме описаний съедобных и ядовитых грибов, он описывает медицинское применение трутовика лиственничного под названием agaricus, с тех пор это название сохранилось в фармакопее (агарик аптечный, лат. agaricus officinalis). Среди грибов Диоскорид выделял наземные, подземные и растущие на деревьях, такую классификацию можно назвать делением на экологические группы[5][6]. Плиний Старший рассматривал грибы в качестве отдельной группы fungi, как и Никандр, он классифицировал их на съедобные (fungi esculenti) и ядовитые (fungi noxici et perniciosi). В своей «Естественной истории» Плиний описывал «виды» пористые грибы (fungus porosus), рогатиковые грибы (fungus ramosus), иудино ухо (fungus sambuci), дождевики (fungus pulverulentus), трюфели (tubera terrae), вешенки (pezicae Plinii), лиственничный трутовик (fungus laricis, или agaricum). Плиний указывает на обилие трутовиков на стволах деревьев и пнях в Галлии, правильно трактует эти образования как грибы и отмечает, что ночью наблюдается свечение пней с грибами[3][6].

В Римской империи, очевидно, хорошо были известны свойства некоторых грибов. Цезарский гриб, называвшийся boletus, упоминается в «Сатириконе» Петрония и «Сатирах» Ювенала (Сатира V). Предполагают, что политических противников могли устранять, подавая им блюда, приготовленные из бледной поганки вместо цезарских грибов. Согласно одной из версий, таким способом был отравлен император Клавдий[6].

Средние века

Античные учёные не проводили научных исследований грибов, а только кратко описывали их, главным образом как продукты питания. С падением Римской империи пришли в упадок и классические античные науки. Некоторые средневековые авторы только пересказывали античные сведения о грибах. Единственный известный оригинальный труд этой эпохи принадлежит немецкой монахине Хильдегарде Бингенской, в её рукописи «Книга о растениях» содержатся уникальные для того времени по числу и полноте описания грибов[7]. Упоминания грибов в русских письменных документах известны с 1378 года (жалованная грамота Палеостровского монастыря), а памятник русской литературы XVI века «Домострой» содержит поучения о том, как лучше заготавливать грибы[8].

От долиннеевских ботаников до учеников Линнея

Рисунок шляпочных грибов и трутовиков Иеронима Бока
(1498 — 1554)

С началом эпохи Возрождения европейскими учёными вновь стали исследоваться различные группы живых организмов, в том числе и грибы. Их описания и рисунки имеются в появляющихся с XVI века в Германии, Фландрии травниках (англ. Herbal). В «Травнике» (нем. Kräuterbuch) Иеронима Бока (1498—1554) имеется глава на 5 страницах, содержащая описания около 10 шляпочных грибов и трутовиков, описаны распространение, сезон, указывается съедобность или ядовитость и способы приготовления грибов. У Бока имеются сопоставления описаний с классическими античными трудами[9]. В «Травнике» (нидерл. Cruydeboeck, или Cruijdeboeck, Cruydt-Boeck) Ремберта Додонса, который в течение двух столетий служил классическим справочником по ботанике, грибы составляют одну из шести групп растений, и классифицируются по различным признакам: форма, токсичность, сезон появления[7].

Современника Додонса итальянского натуралиста Пьера Андреа Чезальпино называют основоположником настоящего научного подхода к изучению грибов. В труде «De Plantis libri XVI» Чезальпино впервые указал на особое положение грибов в царстве растений:

Среди всех растений природа грибов наиболее специфична.

Карл Клузиус
(1526 — 1609)

Чезальпино выделил три «класса» грибов — Tuber, или Tartufi — подземные; Pezicae — наземные грибы без ножки; Fungi — шляпочные грибы и трутовики. Последний класс был разделён на 16 «таксонов», наименования которых основывались на итальянских народных названиях. Например, для трубчатых грибов, которые теперь относятся к порядку болетовых, было взято название Suilli, или Porcini — «свиные грибы». В современной номенклатуре Suillus используется в качестве названия рода маслёнок.

Карл Клузиус в 1601 году написал первую монографию, целиком посвящённую грибам. Это было региональное описание грибной флоры Венгрии — «Fungorum in Pannoniis observatorum brevis historia», которое вышло в общем томе «Rariorum plantarum historia», получившем позднее название «Кодекса Клузиуса». Клузиус описал 47 «родов» и 105 «видов» грибов, снабдив описания довольно точными иллюстрациями, в том числе цветными. Рисунки грибов в тот период, как правило, уступали по качеству рисункам цветковых растений. Большинство грибов из «Кодекса Клузиуса» можно, всё же, достаточно точно идентифицировать по иллюстрациям[10][11].

Белый гриб в русском лечебнике XVII века

В опубликованной в 1664 году «Микрографии» Роберта Гука появляются первые рисунки микроскопических структур грибов — «голубой плесени» и «ржавчины розы». «Ржавчину розы» Гука можно идентифицировать как гриб рода Phragmidium, а «голубая плесень», вероятно, Aspergillus sp., хотя рисунок напоминает больше спорангии миксомицетов, чем конидиеносцы аспергилла. Гук только поверхностно описал обнаруженные структуры, не пытаясь дать им какое-либо научное трактование[12]. Имеются изображения грибов и у другого пионера микроскопических исследований — М. Мальпиги. На его рисунке опухоли боярышника, сделанном в 1675 году, можно распознать ржавчинный гриб Gymnosporangium clavariiforme[13].

В России Самюэль Коллинз, английский придворный врач Алексея Михайловича написал небольшую книгу о «нынешнем состоянии России»[14], которая была издана в 1671 году в Лондоне. В ней имеется две таблицы рисунков «русских грибов», выполненных, однако, скорее лубочно. Во второй половине XVII — начале XVIII века в России появляется ряд травников и лечебников, часть из которых были переводными с западноевропейских языков, например, переведённая в 1672 году с немецкого «Книга Прохладный вертоград зовомая» или переведённая в 1705 году «Книга зовомая земледелательная<…> сложенная Агапием монахом критским<…> в Венетии 1674<…>». В переводных книгах содержатся сведения о грибах как о пище тяжёлой и причиняющей, особенно при частом употреблении, вред здоровью. В лечебнике 1672 года имеется рецепт полоскания горла молочным отваром гриба «уши Иудовы». В ещё одном лечебнике, точный год написания которого неизвестен, приводится подробное описание изготовления экстракта из белого гриба, применяемого при обморожениях II и III степени. Рисунок в этом лечебнике, вероятно, является первым изображением грибов, сделанным в России[15].

Слева направо: М. Мальпиги (1628—1694); Мальпиги, рисунок опухоли стебля боярышника (1675); рисунки из «Микрографии» Р. Гука — голубая плесень и ржавчина розы; сфероболусы, рис. П. А. Микели; П. А. Микели (1679—1737)
С. Вейян
(1669 — 1722)

Учёных, непосредственно специализирующихся на микологии в XVII—XVIII веках ещё не было, грибы изучались только некоторыми ботаниками-систематиками попутно с цветковыми растениями. Для высших растений был уже накоплен значительный материал, позволивший к XVIII веку выделить некоторые естественные группы, принципов же, пригодных для естественной классификации грибов ещё не существовало. С. Вейян (1669—1722) предложил критерий для классификации грибов, который вошёл в книгу «De plantes», изданную в 1727 году, уже после смерти автора. Классификация Вейяна была основана на строении нижней поверхности шляпки, то есть гименофора. Такая классификация оказалась очень удобной и используется до сих пор при сборе грибов, а признаки строения гименофора, изучаемые современными методами, продолжают использоваться в систематике. Вейян обратил внимание на структуру грибов, связанную с их размножением, однако функция её была неизвестной, да и о размножении грибов вообще не было известно ничего. Вейян вряд ли верил в народные легенды о появлении грибов от удара молнии, из гнили, росы, даже от тени, но объяснить, как они размножаются, не мог. В 1729 году эту тайну частично разгадал П. А. Микели, обнаруживший у грибов микроскопические «семена», прорастающие, если поместить их в каплю воды. Микели описал у грибов и микроскопические «цветки без тычинок и венчика», вероятно, эти структуры были на самом деле цистидами или базидиями без спор. Кроме того, Микели впервые сделал научные описания микроскопических грибов, некоторые введённые им роды принимаются и в современной таксономии (Aspergillus, Botrytis, Mucor), а также изучил механизм распространения гриба Sphaerobolus stellatus, выстреливающего из плодового тела перидиоль со спорами. Споры Микели называл «семенами», а перидиоль — «плодом» этого гриба[16]. В 1778 году И. Хедвиг показал, что «семена» криптогамов принципиально отличаются от семян цветковых растений и предложил для них название споры.[17][13].

К. Линней
(1707 — 1778)

Карл Линней непосредственно в микологию не сделал большого вклада. Он значим для этой науки, как и для биологии вообще, как основоположник биологической номенклатуры и современных принципов классификации. Отчасти благодаря авторитету Линнея грибы долгое время входили в царство растений. Сам Линней поначалу высказывал сомнения в принадлежности грибов к растениям и предлагал относить их вместе с полипами к животным. После открытия Микели грибных «семян», Линней окончательно склонился к признанию грибов растениями. Линней выделил порядок Грибы (Fungi), включивший 10 родов и 86 видов, также некоторые грибные организмы — дрожалки, лишайники, кортициоидные грибы — были в системе Линнея отнесены к водорослям. В последних прижизненных изданиях «Системы природы» Линней объединил грибы, водоросли, мхи и папоротники в отдельный класс криптогамных, или тайнобрачных растений. Хотя с точки зрения систематики этот термин устарел, данную группу организмов и в настоящее время часто называют «криптогамами»[18].

Представители научной школы Линнея, как непосредственные его ученики, так и последователи, сделали значительный вклад в развитие микологии. Я. Ф. Эрхарт в 1793 году издал первый в истории эксикат (тиражированный гербарий), в который вошли несколько видов грибов. Э. Ахариус в 1798—1814 годах разработал первую подробную систему лишайников и положил начало новому разделу биологических наук — лихенологии[19]. Г. Ф. Линк непосредственно продолжал работу Линнея по систематике и в 1824—1825 годах подготовил для 4-го издания «Species plantarum» описания новых видов грибов[18]. Место грибов в системе живого мира, указанное Линнеем, удовлетворило всё же не всех учёных. О. фон Мюнхгаузен предложил грибы вместе с полипами выделить в «промежуточное царство» (Regnum Intermedium), а в 1795 году Ж. Поле впервые использовал термин микология[20]. Автором термина называют также английского ботаника М. Дж. Беркли, который употреблял его только с 1836 года. Беркли же, с 1860 года в некоторых своих работах употреблял термин фунгология[21]. Х. Неес фон Эзенбек в 1816 году впервые предложил выделить царство грибов (Regnum Mycetoideum), его приоритет, однако, был надолго забыт[20].

Флористический период в России

В 1724 году была основана Петербургская академия наук, и сразу же в России начались научные ботанические исследования, в том числе и исследования грибов. Первыми задачами перед ботаниками в России стали поиск и учёт полезных растений, для чего снаряжались экспедиции в отдалённые местности Российской империи. Руководили экспедициями как иностранные академики, так и первые русские исследователи — И. Х. Буксбаум, С. П. Крашенинников, И. Г. Гмелин, П. С. Паллас, И. Г. Георги, И. И. Лепехин, В. Ф. Зуев, Н. Я. Озерецковский, И. П. Фальк и другие. Из работ, в которых имеются флористические списки грибов, отмечают:

  • «Plantarum minus cognitarum centuria complectens plantas circa Bysantium et in Oriente observatarum» И. Х. Буксбаума, опубликованную в 1728—1740 годах,
  • «Описание земли Камчатки» (1754—1755) С. П. Крашенинникова,
  • его же «Index plantarum circa Petropolin sponte crescentia et a 1749 observatorum» и «Flora ingrica contines plantas inter Petropolin, Novogradium et Narvam urbe sponte nascentes» (эти труды не были опубликованы, но в 1861 году полностью использованы в работе Д. Гортера «Flora ingrica ex schedis St. Kraschrninnikov confecta et propriis observationibus aucta»),
  • «Flora sibirica sive historia plantarum Sibiriae» (1747—1759) И. Г. Гмелина (напечатаны, однако, были 4 тома, а пятый, который и содержит сведения о грибах, хранится в архиве РАН в виде рукописи),
  • «Reise durch verschiedene Provinzen des Russischen Reichs» (1771—1773) П. С. Палласа,
  • «Beytrage zur topographischen Kenntniss des Russischen Reichs» (1786) И. П. Фалька,
  • «Reisen durch Russland und Caucasischen Gebirge» (1787) И. А. Гюльденштедта,
  • «Повествовательное, землемерное и естествославное описание Очаковския земли» (1794) А. Мейера,
  • труды И. Г. Георги «Bemerkungen einer Reise in Russischen Reich» (1775) и «Geographisch-physikalische und naturhistorische Beschreibung des Russischen Reichs» (1800)[22].

Обычно в этих работах приводились описания от нескольких видов грибов до нескольких десятков видов, в сводке Георги (1800) — почти 200. Первые описания были кратки и несовершенны, могли приводиться только списки названий без описаний, поэтому некоторые из отмеченных в работах XVIII века грибов теперь трудно идентифицировать, даже если они сопровождаются рисунками.

Первым трудом, написанным русским учёным и посвящённым исключительно грибам называли некий неопубликованный, а затем утерянный «список из 430 видов грибов»[23] С. П. Крашенинникова, указанный Р. Э. Траутфеттером в его «Florae Rossicae fontes». Траутфеттер, однако, не указал никаких источников того, что этот список действительно существовал, и больше нигде такая работа Крашенинникова не упоминается[24]. В трудах этого автора, опубликованных затем Д. Гортером, содержатся описания около 40 видов грибов, а в «Описании земли Камчатки» имеются первые сведения об употреблении местными племенами мухоморов в качестве опьяняющего средства[25].

Кроме экспедиционных отчётов и периодических изданий Академии наук («Академические известия», «Новые ежемесячные сочинения»), в России начали появляться и внеакадемические издания, из которых особый интерес представляют журналы, издаваемые А. Т. Болотовым — «Сельской житель…» и приложение к «Московским ведомостям» «Экономический магазин». В них публиковались статьи практического содержания. В частности, Болотовым (он был и автором многих статей в своих изданиях) в 1780—1789 годах написан ряд статей о шампиньонах, в которых описаны признаки отличия этих грибов от бледной поганки, даются сведения по выращиванию, хранению и кулинарии, также имеются статьи о трюфелях, сморчках и некоторых лечебных грибах — дождевике и подземном «оленьем грибе» (вероятно, Elaphomyces granulatus)[26].

В последние годы XVIII — первой половине XIX века флористические исследования стали массовыми, хотя финансируемые государством академические экспедиции прекратились. Исследования стали проводиться вблизи мест, где работали учёные, начали появляться работы, специально посвящённые грибам. К 1850-м годам появились флористические списки грибов Прибалтийских, Московской и Петербургской губерний, Поволжья, Украины, Бессарабии, Крыма, Арктики. Особое значение из работ этого периода имеет труд И. А. Вейнмана «Hymeno et Gasteromycetes hujusque in imperio Rossico observatas recensuit» («Гимено- и гастеромицеты, наблюдавшиеся в Российской империи»), изданный в 1836 году. Это была первая капитальная сводка по грибной флоре России, в которую вошли 1132 вида с указанием синонимов и местонахождений, кратким описанием условий местообитания. Впервые в России Вейнманом была последовательно использована система грибов Э. Фриса[27]. Около 100 видов, вошедших в эту монографию, описано самим Вейнманом[28]. В последующие годы работа Вейнмана была продолжена рядом учёных. В. М. Черняев в 1845 году описал на Украине 5 новых родов гастеромицетов, три из которых приняты и в современной таксономии (Disciseda, Trichaster и Endoptychum). И. Г Борщов составил сводки по грибным флорам и описал новые виды из Петербургской губернии, арктической Сибири, Арало-Каспийского края, Черниговской губернии. В 1855—1856 годах Борщовым написана рукопись «Mycologia Petropolitana», содержащая описания и акварельные рисунки 200 видов грибов, однако, эта работа не была издана[29].

Создание систематики грибов

Микология и фитопатология

Фитопатология — раздел биологии и сельского хозяйства, изучает развитие, размножение фитопатогенов на растениях, методы защиты от поражения. Тесно связана с микологией, так как среди микологических объектов выделяют большое количество фитопатогенов.

См. также

Напишите отзыв о статье "Микология"

Примечания

  1. ↑ Курсанов, 1940.
  2. ↑ Васильков, 1953.
  3. ↑ 1 2 3 Загальна мікологія, 2007, с. 7.
  4. ↑ Курсанов, 1940, с. 416.
  5. ↑ Загальна мікологія, 2007, с. 8.
  6. ↑ 1 2 3 Курсанов, 1940, с. 417.
  7. ↑ 1 2 Загальна мікологія, 2007, с. 9.
  8. ↑ Васильков, 1953, с. 13—14.
  9. ↑ Курсанов, 1940, с. 417—418.
  10. ↑ Загальна мікологія, 2007, с. 10.
  11. ↑ Курсанов, 1940, с. 418.
  12. ↑ Загальна мікологія, 2007, с. 11.
  13. ↑ 1 2 Курсанов, 1940, с. 423.
  14. ↑ Collins S. The Present State of Russia, in a letter to a friend at London, written by an Eminent Person residing at the Great Tzars court at Mosco for the space of nine years. Illustrated with many copper plates. — London, 1671. — 144 p.
  15. ↑ Васильков, 1953, с. 16.
  16. ↑ Загальна мікологія, 2007, с. 12—13.
  17. ↑ Загальна мікологія, 2007, с. 21.
  18. ↑ 1 2 Курсанов, 1940, с. 419.
  19. ↑ Загальна мікологія, 2007, с. 14.
  20. ↑ 1 2 Загальна мікологія, 2007, с. 15.
  21. ↑ Ainsworth, 2009, с. 2.
  22. ↑ Васильков, 1953, с. 25—29.
  23. ↑ Enumerationem ad 430 specierum Fungorum prope Petropolin crescentium conscripsit, quae nunquam typis excusa est et jam non existat
  24. ↑ Васильков, 1953, с. 31.
  25. ↑ Васильков, 1953, с. 35.
  26. ↑ Васильков, 1953, с. 35—38.
  27. ↑ Васильков, 1953, с. 41—42.
  28. ↑ Курсанов, 1940, с. 453.
  29. ↑ Васильков, 1953, с. 45.

Литература

  • Кудряшова З. Н. [ashipunov.info/shipunov/school/books/kudrjashova1967_mikologija.djvu Микология с основами фитопатологии]. — Минск, 1968.
  • Курсанов Л. И. Очерк развития микологии // Микология. — М.: Учпедгиз, 1940.
  • Васильков Б. П. Изучение шляпочных грибов в СССР: Историко-библиографический очерк. — М.—Л.: изд. АН СССР, 1953. — 192 с.
  • Мюллер Э., Лёффлер В. Микология / пер. с нем. К. Л. Тарасова. — М.: «Мир», 1995. — 343 с. — ISBN 5-03-002999-0.
  • Ainsworth G. C. Introduction to the History of Mycology. — Cambridge University Press, 2009. — 376 p. — ISBN 9780521112956.  (англ.) (Эйнсуорт Дж. К. Введение в историю микологии)
  • Леонтьєв Д. В., Акулов О. Ю. Загальна мікологія: Підручник для вищих навчальних закладів. — Харків: «Основа», 2007. — С. 192—206. — ISBN 978-966-495-040-1.  (укр.) (Общая микология: Учебник для высших учебных заведений)
  • Мир растений. В 7 т./Редкол. А. Л. Тахтаджян (гл. ред.) и др. Т. 2. Грибы / Под ред. М. В. Горленко. — 2-е изд., перераб. — М.: Просвещение, 1991. — 475 с.

Ссылки

Портал «Микология»
  • [www.mycology.ru Национальная академия микологии]  (рус.)
  • [www.britmycolsoc.org.uk/ British Mycological Society]  (англ.)
  • [www.binran.ru/journals/mif/ Журнал «Микология и фитопатология»]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Микология

На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.