Микульский, Семён Петрович

Семён Петрович Микульский
Дата рождения	15 сентября 1896(1896-09-15)
Место рождения	деревня Кивачина, Шерешевская волость, Пружанский уезд, Гродненская губерния, ныне Шерешёвский поссовет, Пружанский район, Брестская область
Дата смерти	8 мая 1964(1964-05-08) (67 лет)
Место смерти	Москва
Принадлежность	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1915 — 1955 годы
Звание
Командовал	243-й стрелковый полк 162-й стрелковый полк 142-я стрелковая дивизия 6-й стрелковый корпус 123-й стрелковый корпус 99-й стрелковый корпус 40-й гвардейский стрелковый корпус 54-й стрелковый корпус
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России Советско-финская война Великая Отечественная война
Награды и премии	Иностранных государств:

Семён Петрович Микульский (15 сентября 1896 года, деревня Кивачина, Шерешевская волость, Пружанский уезд, Гродненская губерния, ныне Шерешёвский поссовет, Пружанский район, Брестская область — 8 мая 1964 года, Москва) — советский военный деятель, генерал-лейтенант (2 ноября 1944 года).

Начальная биография

Семён Петрович Микульский родился 15 сентября 1896 года в деревне Кивачина Пружанского уезда Гродненской губернии ныне Шерешёвского поссовета Пружанского района Брестской области.

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

В 1915 году был призван в ряды Русской императорской армии, после чего был направлен на учёбу в 2-ю Московскую школу прапорщиков, после окончания которой в 1916 году был направлен на Юго-Западный фронт, где в чине подпоручика был назначен на должность командира пехотной роты.

В феврале 1918 года вступил в ряды РККА, после чего был назначен на должность начальника военного продпункта железнодорожной станции Тула, в августе — на должность начальника Нижегородского военного продовольственного железнодорожного пункта, в мае 1919 года — на должность помощника заведующего Ржевского военного продовольственного пункта, а в декабре — на должность военного коменданта города Ржев.

В мае 1920 года Микульский был назначен на должность командира роты запасного батальона Мозырской группы Западного фронта, в октябре — на должность командира роты школы комсостава 10-й стрелковой дивизии в Воронеже, в апреле 1921 года — на должность инструктора политического отдела Тамбовской армии, в июле — на должность начальника политического отдела 3-го боевого участка Тамбовской армии и 15-й Сибирской кавалерийской дивизии в Борисоглебске. Принимал участие в боевых действиях на Западном фронте, а также в подавлении восстания в Тамбовской губернии.

Межвоенное время

В апреле 1922 года был назначен на должность заместителя начальника политического отдела 56-й стрелковой дивизии (Ленинградский военный округ), в мае 1923 года — на должность начальника организационно-учетной части политического отдела 16-й стрелковой дивизии, в апреле 1924 года — на должность начальника политического отдела 5-й Кубанской кавалерийской бригады (Сибирский военный округ), а в сентябре 1925 года — на должность военного комиссара 12-го стрелкового полка (4-я стрелковая дивизия, Западный военный округ).

В августе 1926 года Микульский был направлен на учёбу в Военную академию имени М. В. Фрунзе, после окончания которой в июле 1929 года был направлен в 81-ю стрелковую дивизию (Московский военный округ), где служил на должностях командира роты 242-го стрелкового полка, временно исполняющего должность командира и комиссара 243-го стрелкового полка.

В мае 1930 года был назначен на должность начальника 1-й части штаба 56-й стрелковой дивизии (Ленинградский военный округ), в декабре того же года — на должность помощника начальника, затем — на должность начальника 1-го сектора 1-го отдела, а в феврале 1933 года — на должность начальника 2-го сектора этого же отдела в штабе Ленинградского военного округа. В ноябре того же года был направлен на учёбу на оперативный факультет Военной академии имени М. В. Фрунзе, после окончании которого в июле 1934 года вернулся в штаб Ленинградского военного округа, где служил на должностях начальника 2-го сектора 1-го отдела и помощника начальника 2-го отдела штаба округа.

В декабре 1936 года Микульский был назначен на должность командира 162-го стрелкового полка (54-я стрелковая дивизия, Ленинградский военный округ), в августе 1939 года — на должность начальника штаба 142-й стрелковой дивизии, после чего принимал участие в ходе советско-финской войны.

В апреле 1940 года был назначен на должность командира 142-й стрелковой дивизии.

Великая Отечественная война

С началом войны Микульский находился на прежней должности, а с сентября того же года исполнял должность начальника штаба 23-й армии (Ленинградский фронт), ведшей оборонительные боевые действия на Карельском перешейке. В январе 1942 года был назначен на должности заместителя командующего 54-й армией и командующего оперативной группой войск Волховского фронта, а с ноября того же года исполнял должность начальника штаба 2-й ударной армии.

В декабре был назначен на должность заместителя командующего 8-й армией, а 19 июня 1943 года — на должность командира 6-го стрелкового корпуса, который во время Новгородско-Лужской наступательной операции принимал участие в ходе освобождения Новгорода.

В апреле 1944 года был назначен на должность командира 123-го стрелкового корпуса, в июне — на должность командира 99-го стрелкового корпуса, который в декабре того же года был преобразован в 40-й гвардейский, после чего принимал участие в ходе Выборгско-Петрозаводской и Петсамо-Киркенесской наступательных операций, а также при освобождении Киркенеса и Петсамо, а затем действовал в ходе Восточно-Померанской наступательной операции.

В марте 1945 года был назначен на должность коменданта города Данциг.

Послевоенная карьера

В июле 1945 года генерал-лейтенант Микульский был назначен на должность командира 54-го стрелкового корпуса, а в мае 1946 года — на должность старшего преподавателя Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова. В июне 1948 года ему было присвоено право окончившего академию.

Генерал-лейтенант Семен Петрович Микульский в марте 1955 года вышел в запас. Умер 8 мая 1964 года в Москве, похоронен на Преображенском кладбище.

Награды

• орден Ленина (21.02.1945);
• четыре ордена Красного Знамени (25.07.1941, 03.11.1944, 11.07.1945, 1948);
• орден Кутузова 1 степени (23.08.1944);
• орден Богдана Хмельницкого 1 степени (02.11.1944);
• орден Суворова 2 степени (21.02.1944);
• Медали.

Иностранные награды

• орден «Крест Грюнвальда» 2 степени (ПНР, 1945)
• медаль «За Одру, Нису и Балтику» (ПНР, 1945)

Приказы (благодарности) Верховного Главнокомандующего, в которых отмечен Микульский С. П.

• За форсирование реки Волхов и верховья озера Ильмень, прорыв сильно укрепленной долговременной обороны немцев, и овладение штурмом важным хозяйственно-политическим центром страны городом Новгород — крупным узлом коммуникаций и мощным опорным пунктом обороны немцев. 20 января 1944 года № 61
• За форсирование реки Свирь на всем фронте от Онежского озера до Ладожского озера, прорыв сильно укрепленной обороны противника и захват более 200 населенных пунктов, среди которых: Подпорожье, Свирьстрой, Вознесенье, Михайловская, Мегрозеро, Печная Сельга, Бережная, Микентьева. 24 июня 1944 года № 114
• За овладение городом Петсамо (Печенга) — важной военно-морской базой и мощным опорным пунктом обороны немцев на Крайнем Севере. 5 октября 1944 года № 197
• За освобождение от немецких захватчиков всего района никелевого производства и захват с боями важных населенных пунктов Печенгской (Петсамской) области — Никель, Ахмалахти, Сальмиярви. 23 октября 1944 года № 202
• За пересечение государственной границы Норвегии и овладением в трудных условиях Заполярья городом Киркенес — важным портом в Баренцевом море. 25 октября 1944 года № 205
• За полное освобождение Печенгской (Петсамской) области от немецких захватчиков. 1 ноября 1944 года № 208
• За овладение городами Шлохау, Штегерс, Хаммерштайн, Бальденберг, Бублид — важными узлами коммуникаций и сильными опорными пунктами обороны немцев. 27 февраля 1945 года. № 285
• За овладение городами Нойштеттин и Прехлау — важными узлами коммуникаций и сильными опорными пунктами обороны немцев в Померании. 28 февраля 1945 года. № 286
• За овладение городом Штольп — важным узлом железных и шоссейных дорог и мощным опорным пунктом обороны немцев в Северной Померании. 9 марта 1945 года. № 297
• За овладение важными узлами железных и шоссейных дорог — городами Лауенбург и Картузы (Картхауз).10 марта 1945 года. № 298
• За овладение важными опорными пунктами обороны немцев на подступах к Данцигу и Гдыне — городами Тчев (Диршау), Вейхерово (Нойштадт) и выход на побережье Данцигской бухты севернее Гдыни с овладением городом Пуцк (Путциг). 12 марта 1945 года. № 299

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 369—371. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Микульский, Семён Петрович

– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом: