Миланский синод

Свяще́нный Мила́нский Сино́д (итал. Santo Sinodo di Milan, также известна как Православная Автономная Митрополия Западной Европы и Америки, итал. Metropolia Ortodossa Autonoma d'Europa Occidentale e d'America) — неканоническая юрисдикция православной традиции, основанная в 1990 году. Основателем и предстоятелем данной юрисдикции во всё время её существования янвляется Евлогий (Хесслер), носящий титул «митрополита Миланскиого и Аквилейского».

История

Появление данной неканонической юрисдикции связано с именем бывшего клирика Западно-Европейского Экзархата Русской Православной Церкви Евлогия (Хесслера), перешедшего в юрисдикцию греческого старостильного Флоринского синода (Авксентия), где он 9 сентября 1984 года был рукоположён во епископа Миланского.

В 1985 году автономная Митрополия Западной Европы, клириком который был епископ Евлогий, отделяется от Флоринского синода и начинает самостоятельное существование, после чего Евлогия возводят в сан архиепископа.

Во время завершающей стадии переговоров руководства «Православной Церкви Португалии» на предмет вхождения в юрисдикцию Польской Православной Церкви архиепископ Евлогий выразил свой протест и 27 сентября 1990 года вместе некоторыми другими клириками и епископами провозгласил образование новой неканонической юрисдикции, получившей наименование «Православная Автономная Митрополия Западной Европы» («Священный Миланский Синод») и в тот же день возведён в сан «митрополита».

В 1990 году иерархи Миланского Синода вступили в общение с главой неканонической Украинской православной церковью в США митрополитом Мстиславом (Скрипником), который в 1992 году стал формальным главой неканонического Киевского патриархата.

В 1994 году митрополит Евлогий (Хесслер) посетил Украинскую Православную Церковь Киевского Патриархата (УПЦ КП) и встретился с её главой Владимиром (Романюком). Итогом состоявшихся переговоров стало соглашение о включении «Священного Миланского Синода» в состав УПЦ КП на правах автономии. Томосом от 20 марта 1994 года раскольничий патрирх Владимир (Романюк) провозгласил акт учреждения Автономной Западноевропейской митрополии в составе Киевского Патриархата. Первоиерарх новообразованной автономии получил титул «Блаженнейшего архиепископа Милана, митрополита всея Западной Европы и Канады».

После избрания в 1995 года Филарета (Денисенко) патриархом Киевским и всея Руси-Украины, между лидерами этих групп возникло взаимное отчуждение. Патриарх Филарет Денисенко направил в 1996 году телеграмму митрополиту Евлогию с требованием отказаться от юрисдикционного возглавления приходов на американском континенте, а также требовал прекращения ношения Евлогием белого патриаршего клобука с херувимами (в простонародье называемого куколем). В ответ на эту телеграмму «Миланский Синод» прервал общение с Филаретом (Денисенко) и УПЦ КП.

11 августа 1996 года от Миланского синода отделились несколько западнообрядных клириков с приходами, провозгласивших создание Французской православной церкви.

В 1997 году к «Миланскому синоду» присоединяется «Синод Православных Епископов Западного Обряда», при этом его епископы были перерукоположены.

В декабре 2007 года было установлено литургическое общение с митрополитом Авлонским Ангелом (Анастасиу) и иерархией «Авлонской митрополии».

Период нестабильности

27 февраля 2011 года американской части «Миланского Синода» была предоставлена автономия под названием «Автономная православная Митрополия Америки и Великобритании» (англ. Autonomous Orthodox Metropolia of North and South America and the British Isles), однако уже к 22 марта 2011 года общение между Миланским Синодом и Американской митрополией были разорваны, причиной чему послужило заявление Миланского Синода о признании Русской православной церкви единственной легитимной церковью в России и желание войти в её состав.

4 апреля 2011 года Евлогий (Хесслер) от лица руководимой им структуры официально заявил о разрыве литургического общения со всеми неканоническими религиозными сообществами и о желании перейти в юрисдикцию Русской православной церкви Московского патриархата.

В мае 2011 года к Миланскому синоду присоединились клирики, отделившиеся от новоизбранного главы неканонической Православной церкви Италии епископа Василия (Грилло Мичели).

В августе 2011 году епископ Испанский Павел (Альварес) в сане архимандрита был присоедининён митрополитом Иларионом (Капралом) к юрисдикции Русской православной церкви заграницей. Случаи перехода клириков и общин «Миланского Синода» в Русскую православную церковь бывали и раньше.

В конце 2011 года генеральный секретарь архиепископ Авундий (Бика), главный сторонник присоединения к Русской Церкви, был отправлен на покой, а в январе 2012 года было восстановлено общение с Авлонской митрополией, расторгнутое уже через несколько дней.

В начале 2012 года юрисдикцию Миланского синода покинул епископ Монакский Борис.

Расформирование Синода

В марте 2012 года архиепископ Авундий (Бика) приостановил своё служение в качестве епископа, и официально заявил о желании присоединиться к Русской православной церкви.

8 апреля 2012 года Евлогий (Хесслер) заявил о приостановлении служения в полученном в расколе архиерейском сане и совершил Божественную Литургию в сане архимандрита, продолжая ношение панагии. Своё решение он мотивировал стремлением выйти из состояния раскола и воссоединиться с Русской православной церковью Московского патриархата:

Припадая к Вашим первосвятительским стопам, мы, члены так называемой «митрополии Милана и Аквилеи», искренне каемся в тяжком грехе раскола и искренне просим Ваше Святейшество принять нас в лоно Русской Православной Церкви.

Испрашивая прощения не только в том, что в разное время уклонились в раскол, создав незаконное неканоническое сборище под названием «митрополия Милана и Аквилеи», но и поддержали других раскольников, в том числе на канонической территории Русской Православной Церкви. <…>

Припадаем к Вашей Святыне с мольбой о прощении нашего тяжкого греха и слёзно просим впустить нас в церковную ограду как заблудших, принять нас в юрисдикцию Московского патриархата в том сане, в котором мы вышли из канонической Церкви, и не лишать нас чаемой возможности быть причастниками спасительных таинств в благодати Святого Духа в лоне истинной Церкви Господа нашего Иисуса Христа.

Часть клира во главе с епископом Бергамским Онуфрием (Попом), не пожелавших приносить покаяние, создала новую юрисдикцию — «Автономную Православную Митрополию Европы и Запада» (итал. Metropolia Ortodossa Autonoma dell Europa dell Ovest). Иерархами автономной Американской митрополии епископу Онуфрию был усвоен титул митрополита, а ряд новых священнослужителей рукоположены в сан епископов.

Желавшие же объединения с Русской церковью объединились в «Православный экзархат Лонгобардии» (итал. Esarcato Ortodosso di Longobardia), который насчитывал 13 приходов в Италии, три в Испании и один в Великобритании.

Восстановление Синода

В июле 2013 года, не дождавшись ответа от Московского Патриархата, Евлогий (Хесслер) и Авундий (Бика), вернули себе статус «архиереев», переименовали «Православный Экзархат Лонгобардии» в «Священный Миланский Синод», а также приняли в свою юрисдикцию «епископа Сан Джулио Д’Орта» Владимира (Фричи). На заседании 9 сентября 2013 года был восстановлен независимый синодальный орган.

К середине сентября 2013 года в состав «Миланского Синода» вернулся «архиепископ Монако» Борис, в своё время отказавшийся от возможного воссоединения с канонической Церковью.

Ссылки

• [atlasofchurch.altervista.org/chiesaortodossa/orto2/milano.htm Ex Metropolia Ortodossa Autonoma d’Europa Occidentale (Sinodo di Milano) e gruppi originatesi da essa] (итал.)
• [facebook.com/292015427520195 Официальная страница Миланского синода] (англ.) в социальной сети Facebook
• [www.hierarchy.religare.ru/h-orthod-milan.html Православный экзархат Лонгобардии ранее Православная Автономная Митрополия Западной Европы и Америки («Священный Миланский Синод»)]
• [www.pravmir.ru/svyashhennyj-milanskij-sinod-mitropolita-evlogiya-xesslera/ «Священный Миланский Синод» митрополита Евлогия (Хесслера)]
• [ortodossiainoccidente.com/ Nuovo sito ufficiale del Esarcato Ortodosso di Longobardia]

Отрывок, характеризующий Миланский синод

Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.