Миланский эдикт
Миланский эдикт (лат. Edictum Mediolanense) — датируемое 313 годом письмо императоров Константина и Лициния, провозглашавшее религиозную терпимость на территории Римской империи[1]. Миланский эдикт явился важным шагом на пути превращения христианства в официальную религию империи. Непосредственный текст эдикта до нас не дошёл, однако он цитируется Лактанцием в его труде «О смерти гонителей».
Содержание
Хронология
Миланский эдикт был направлен главам провинциальных администраций империи от имени императоров Константина и Лициния в 313 году. Евсевий Кесарийский пишет: «…Константин и с ним Лициний, ещё не впавший в безумие, впоследствии им овладевшее, почитая Бога дарователем всех ниспосланных им благ, единодушно издали закон, для христиан совершенно превосходный. Они послали его Максимину, который ещё правил на Востоке и заискивал перед ними».[2]
Этот эдикт был продолжением Никомидийского эдикта от 311 года, выпущенного императором Галерием. Никомидийский эдикт легализовал христианство и разрешал отправление обрядов при условии, что христиане будут молиться о благополучии республики и императора. Однако следует отметить, что Никомидийский эдикт не давал христианам того, что они просили, в целом не сыграв той роли, которую ему на словах приписывал Галерий. Не были возвращены культовые сооружения: храмы, кладбища, памятники и иное недвижимое и движимое имущество христиан. Не были также оговорены компенсации за уничтоженные памятники, храмы, драгоценности и др. Миланский эдикт пошёл намного дальше.
Содержание
В соответствии с Миланским эдиктом все религии уравнивались в правах, таким образом, традиционное римское язычество теряло роль официальной религии. Эдикт особенно выделял христиан и предусматривал возвращение христианам и христианским общинам всей собственности, которая была у них отнята во время гонений. Эдикт также предусматривал компенсацию из казны тем, кто вступил во владение собственностью, ранее принадлежавшей христианам и был вынужден вернуть эту собственность прежним владельцам.
По мнению одних ученых, Миланский эдикт провозгласил христианство единственной религией империи. По мнению других, эта точка зрения не находит подтверждения как в сохранившихся пересказах эдикта, так и в обстоятельствах его составления[3]. Известный историк церкви В. В. Болотов отмечает, что «эдикт дал свободу всему населению империи держаться своей религии, при этом не стеснил привилегии язычников и открыл возможность перехода не только в христианство, но и в другие, языческие культы».[4]
Напишите отзыв о статье "Миланский эдикт"
Примечания
- ↑ [slovari.yandex.ru/dict/religion/article/rel/rel-1125.htm Миланский эдикт (Энциклопедия «Религия»)](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2866 дней))
- ↑ Евсевий Памфил [www.sedmitza.ru/text/433403.html Церковная история. IX:9]
- ↑ Поснов М. Э. [www.eparhia-saratov.ru/Content/Books/173/102.html История Христианской Церкви].
- ↑ Воробьева Н.Н. Проблема отношений христианской церкви и государства в Римской империи I-IV вв. в освещении отечественной историографии второй половины XIX - начала XX в. Омск, 2005. С. 110. ISBN 5-7779-0585-4
Ссылки
|
Миланский эдикт в Викитеке? |
|---|
- [www.fordham.edu/halsall/source/edict-milan.html Medieval Sourcebook: Galerius and Constantine: edicts of toleration.] (англ.)
- Павел Кузенков [www.pravoslavie.ru/arhiv/62239.htm К юбилею Миланского эдикта (1700 лет христианской государственности)]
|
Это заготовка статьи о Древнем Риме. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Миланский эдикт
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.
В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
