Милев, Гео

Гео Милев
Имя при рождении:	Георги Мильов Касабов
Дата рождения:	15 января 1895(1895-01-15)
Место рождения:	Раднево, Болгария
Дата смерти:	1925(1925)
Место смерти:	София, Болгария
Гражданство:	Болгария Болгария
Род деятельности:	поэт
Направление:	модернизм, экспрессионизм

Гео Милев (настоящее имя Георги Милёв Касабов, болг. Георги Мильов Касабов; 15 января 1895, Раднево — после 15 мая 1925, София) — болгарский поэт и публицист, крупнейший представитель экспрессионизма в болгарской литературе.

Биография и творчество

Родился в 1895 году в Радне махле, около Раднева, в семье учителя. Семья вскоре переехала в Стара-Загору, где его отец, Мильо Касабов, открыл книжный магазин и издательство. В 1907 году Гео Милев опубликовал своё первое стихотворение в детском журнале «Славейче».

Учился в гимназии в Стара-Загоре (1907—1911), где издавал рукописные журналы, составлял сборники, которые сам иллюстрировал, писал юмористические, патриотические и лирические стихотворения в стиле Пенчо Славейкова. За время обучения в гимназии изучил русский язык и читал русских классиков в оригинале. Затем изучал романскую филологию в Софийском университете «Святой Климент Охридский» (1911—1912), после чего продолжил образование в Лейпциге (1912—1914). Там слушал лекции по философии и по театральному искусству и написал диссертацию по творчеству Рихарда Демеля. В это время развился его интерес к современной немецкой литературе. С июля по октябрь 1914 года жил в Лондоне, где познакомился с Эмилем Верхарном. Произведения Верхарна Милев позже переводил на болгарский . Верхарн оказал огромное влияние на всё творчество Милева.

В октябре 1914 года вернулся в Германию. В Гамбурге был арестован по подозрению в шпионаже в пользу Великобритании, но за отсутствием улик отпущен, после чего вернулся в Болгарию. В 1915 году организовал в Стара-Загоре театральную группу. Одновременно поставил своей целью ознакомить Болгарию с современной европейской литературой, для чего перевёл стихотворения таких поэтов, как Стефан Малларме, Рихард Демель, Поль Верлен и Эмиль Верхарн, и издал произведения каждого из них отдельной книгой, добавив собственные эссе и посвятив каждую книгу одному из болгарских поэтов-символистов (среди них Николай Лилиев). Для издания книг он использовал типографию своего отца, который был призван на фронт.

В марте 1916 года был призван в армию и после прохождения офицерских курсов в сентябре отправлен на фронт около озера Дойран. 27 апреля 1917 года в сражении с английскими и итальянскими войсками был тяжело ранен, потерял глаз и получил тяжёлые повреждения головы. Для того, чтобы потерянный глаз не был заметен, всю жизнь носил особую причёску, закрывающую глаз. Для лечения был в марте 1918 года отправлен в Германию, но вскоре прервал лечение и полностью погрузился в культурную жизнь Берлина, в котором жил до марта 1919 года и принадлежал к кругу экспрессионистов, сформировавшемуся вокруг Франца Пфемферта и издаваемого им журнала «Die Aktion».

После возвращения в Софию женился на актрисе Миле Керановой, только что закончившей в Париже курс языкознания. Стал отцом двух дочерей и жил с семьёй, из-за стеснённости в средствах, в одной комнате в центре Софии. С 1919 по 1922 год издавал журнал «Весы» (болг. Везни), ставший центральным для болгарского современного искусства, в особенности символизма. С 1920 по 1923 год ставит также несколько пьес в Болгарском Национальном Театре.

Не позже 1922 года творчество Милева, до того аполитичное, приобретает явно политизированный характер. В том же году он вступает в Болгарскую коммунистическую партию. С января 1924 года начинает выпускать журнал «Пламя» (болг. Пламък) острой левой направленности. В частности, там была напечатана его собственная поэма «Сентябрь», посвящённая коммунистическому восстанию 23 сентября 1923 года. Тираж был конфискован, а сам Милев 14 мая 1925 года приговорён судом к штрафу в 20 тысяч левов и к году тюремного заключения. В обстановке антикоммунистического террора, проводимого правительством после взрыва в соборе Святой Недели, 16 мая был вызван для допроса в полицию, откуда не вернулся. Через тридцать лет его тело было идентифицировано в братской могиле в Илиянцах под Софией (сейчас Илиянци — жилой район Софии), где были погребены также другие жертвы террора из числа видных интеллектуалов.

Именем Гео Милева назван район в Софии.

Дочь, Леда Милева (1920—2013), также стала известным поэтом.

Ссылки

• [geomilev.com/ Geomilev.com: Сайт музея-квартиры Г. Милева]  (болг.)
• [bg.wikisource.org/wiki/Автор:Гео_Милев Гео Милев в болгарской Викитеке]  (болг.)
• [www.slovo.bg/geomilev/ Произведения Милева в виртуальной библиотеке «Словото»]  (болг.)

Литература

• Смирненский X., Милев Г., Вапцаров Н. Избранное, М., 1976.
• Д. Ф. Марков, Гео Милев — В кн.: Болгарская поэзия первой четверти XX века, М., 1959, с. 220—270.
• Г. Марков, Гео Милев— София: Наука и изкуство, 1964.
• Сентябрь / Пер. М.Павловой.— В кн.: Смирненский X., Милев Г., Вапцаров Н. Избранное, М., 1976, с. 155—176.
• Злыднева Н. В. Гео Милев в зеркале русского авангарда // Болгария и Россия (XVIII—XX вв.): взаимопознание: (по материалам двусторонней научной конференции, София, 2007 г., и междисциплинарного форума «Болгария и Россия — пути к взаимности», 2008 г.) / Российская академия наук, Институт славяноведения; Болгарская академия наук, Иститут литературы. — М.: Наука, 2010.

Отрывок, характеризующий Милев, Гео

Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.