Топич, Миленко

Миленко Топич
Milenko Topić
Завершил карьеру
Позиция:	Тяжёлый форвард
Рост:	204 см
Вес:	99 кг
Гражданство:	Югославия Сербия
Дата рождения:	6 марта 1969(1969-03-06) (55 лет)
Место рождения:	Панчево, Югославия
Команды Профиколор (1991—1994) Беочин (1995—1997) Црвена Звезда (1997—1999) Будучност (1999—2001) Монтепаски Сиена (2001—2002) Хемофарм (2002—2003) Олимпия Милан (2003—2004) Хемофарм (2004—2007) Ретимно (2007—2008)

Спортивные награды
Баскетбол СР Югославия
Олимпийские игры
Серебро	Атланта 1996
Чемпионаты мира
Золото	Греция 1998
Чемпионаты Европы
Золото	Испания 1997
Бронза	Франция 1999

Миленко Топич (серб. Миленко Топић, Milenko Topić; род. 6 марта 1969, Панчево, Югославия) — югославский и сербский баскетболист, чемпион мира (1998), чемпион Европы (1997), серебряный призёр Олимпийских игр 1996 года в составе национальный сборной.

Клубы

Выступал за клубы:

• «Профиколор» Банатско Ново Село (1991—1994)
• БК Беочин из одноимённого города (1995—1997)
• «Црвена Звезда» Белград (1997—1999)
• «Будучност» Подгорица (1999—2001)
• «Монтепаски Сиена» (2001—2002)
• «Хемофарм» Вршац (2002—2003)
• «Олимпия Милан» (2003—2004)
• «Хемофарм» Вршац (2004—2007)
• БК Ретимно из одноимённого города (2007—2008)

Достижения

В составе сборной

• Серебряный призёр Олимпийских Игр 1996
• Чемпион мира 1998
• Чемпион Европы 1997
• Бронзовый призёр чемпионата Европы 1999

Клубные

• Победитель Кубка Сапорты (1):

2002 — в составе «Монтепаски Сиена»

• Чемпион Югославии (3):

1998 — в составе «Црвена Звезды»

2000, 2001 — в составе «Будучности»

• Победитель Кубка Югославии (1):

2001 — в составе «Будучности»

Личные

• Самый ценный игрок чемпионата Югославии (1):

2000 — в составе «Будучности»

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/to/milenko-topic-1.html Профиль на Olympic Sports] (англ.)
• [www.euroleague.net/competition/players/showplayer?pcode=AFD Профиль на сайте Евролиги] (англ.)

Отрывок, характеризующий Топич, Миленко

Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.