Милибанд, Софья Давидовна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Со́фья Дави́довна Милиба́нд
Дата рождения:

1922(1922)

Место рождения:

Москва, СССР

Страна:

Научная сфера:

иранистика

Место работы:

ФБОН АН СССР, Институт востоковедения РАН

Альма-матер:

истфак МГУ

Со́фья Дави́довна Милиба́нд (род. 1922, Москва, СССР) — советский и российский востоковед-иранист, писатель, историк науки, библиограф. Троюродная тётя британских политиков Дэвида и Эдварда Милибэндов.



Биография

Родилась в семье Давида Осиповича Милибанда и его жены. Её предок — кантонист Михл, поселившийся в Таллине. Предки Давида Осиповича Милибанда жили в Варшаве. После революции один из сыновей семьи Милибандов Самуил был участником Советско-польской войны в составе РККА. Позднее он уехал в Бельгию и затем, в 1930-х годах, бежал в Великобританию. Его сын Ральф стал политиком и философом-марксистом, а внуки — британскими политиками. Его брат, Осип Милибанд, поселился в Москве.

Окончила восточное отделение исторического факультета МГУ (1945). Научный сотрудник, главный библиограф Института востоковедения РАН.

Не замужем, детей нет.

Труды

  • Биобиблиографический словарь советских востоковедов / С. Д. Милибанд. — М.: Наука (ГРВЛ), 1975. — 734 с. — 1 500 экз. (в пер.)
  • Биобиблиографический словарь отечественных востоковедов: с 1917 г. / С. Д. Милибанд. — М.: Наука, 1995. — 763 с.
  • Востоковеды России, XX — начало XXI века = Russian orientalists of the 20th and Early 21st Centuries : биобиблиографический словарь : в 2 кн. / С. Д. Милибанд. — М.: Восточная литература, 2008-. ISBN 978-5-02-036364-9
    • Кн. 1: А — М. — 2008. — 968, [1] с. ISBN 978-5-02-036364-9
    • Кн. 2: Н — Я. — 2008. — 1004 с. ISBN 978-5-02-036368-7
    • Востоковеды России, XX-начало XXI века. Дополнения и указатель / С. Д. Милибанд ; Российская акад. наук, Ин-т востоковедения, Ин-т науч. информ. по общественным наукам. — М.: Восточная литература, 2009. — 70, [1] с. ISBN 978-5-02-036395-3

Напишите отзыв о статье "Милибанд, Софья Давидовна"

Ссылки

  • [archive.is/20130417002515/www.izvestia.ru/readers/article3134174/ "Из советского прошлого стараюсь вспоминать только хорошее"] // Известия, 13.10.2009
  • Забродина Е. [archive.is/20130416220606/www.izvestia.ru/obshestvo/article3134032/ Москвичка Софья Милибанд, тетя двух британских министров, - "Известиям": "Я сразу узнала нашу семейную улыбку!"] // Известия, 09.10.2009
  • Заславская А. [www.jewish.ru/theme/cis/2009/10/prn_news994278831.php Московская мишпуха британских министров] // jewish.ru, 09.10.2009
  • [echo.msk.ru/programs/beseda/714820-echo/ Интервью] для Эхо Москвы, 01.10.2010

Отрывок, характеризующий Милибанд, Софья Давидовна

– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.