Миллер, Евгений Карлович

Евгений-Людвиг Карлович Миллер
Дата рождения	7 (19) октября 1867(1867-10-19)
Место рождения	Динабург, Витебская губерния, Российская империя
Дата смерти	11 мая 1939(1939-05-11) (71 год)
Место смерти	Москва, РСФСР, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя Белое движение Северная область
Род войск	кавалерия
Годы службы	1884—1920
Звание	полковник (1901) генерал-майор (1909) генерал-лейтенант (1915)
Командовал	Белорусский 7-й гусарский полк (8 декабря 1907 — 19 августа 1909) Николаевское кавалерийское училище (май 1910 — октябрь 1912) Штаб Московского военного округа (октябрь 1912 — июль 1914) Штаб 5-й армии (июль 1914 — сентябрь 1916) 26-й армейский корпус (сентябрь 1916 — апрель 1917) МИД Северной области (1 — 15 января 1919) Северная область (в том числе Северная армия) (15 января 1919 — 19 февраля 1920) РОВС (26 января 1930 — 22 сентября 1937)
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России
Награды и премии

Евге́ний-Лю́двиг Ка́рлович Ми́ллер (7 (19) октября 1867, Динабург, Витебская губерния, Российская империя — 11 мая 1939, Москва, СССР) — русский военачальник, генерал-лейтенант (1915); руководитель Белого движения на севере России в 1919—1920 годах, главнокомандующий всеми сухопутными, морскими вооружёнными силами России, действующими против советской власти на Северном фронте.

Биография

Происходил из дворянского рода Миллеров, имевшего немецкие корни. В зрелые годы так вспоминал о своём воспитании:

В доме моих родителей с детских лет я был воспитан как верующий христианин, в правилах уважения к человеческой личности — безразлично, был ли человек в социальном отношении выше или ниже; чувство справедливости во взаимоотношениях с людьми, явное понимание различия между добром и злом, искренностью и обманом, правдой и ложью, человеколюбием и звериной жестокостью — вот те основы, которые внушались мне с детства.

Жена — Наталья Николаевна Шипова (1870—1945). Племянница — Наталья Сергеева.

Образование и военная служба

Окончил Николаевский кадетский корпус (1884), Николаевское кавалерийское училище (1886) и Николаевскую академию Генерального штаба (1892).

Служил в лейб-гвардии Гусарском полку. В 1893 году был назначен начальником строевого отдела штаба Карсской крепости, но уже в марте 1893 года переведён в запас. С июля 1896 года состоял в распоряжении начальника Главного штаба, с декабря 1897 года состоял при Главном штабе. С февраля 1898 года — военный агент в Брюсселе и Гааге, участвовал в подготовке 1-й конференции в Гааге, с августа 1901 года — в Риме, занимая пост военного атташе в Италии (с 1901 по 1907 год). С 1901 года — полковник. С декабря 1907 года — командир 7-го гусарского Белорусского полка, с августа 1909 года — 2-й обер-квартирмейстер Главного управления Генерального штаба; в его ведении находились все русские военные атташе в странах Европы. С 6 декабря 1909 года — генерал-майор. С мая 1910 года — начальник Николаевского кавалерийского училища. С октября 1912 года — начальник штаба Московского военного округа.

Первая мировая война

С июля 1914 года — начальник штаба 5-й Армии, управление которой было создано на базе командования Московским военным округом. Принимал участие в Галицийской битве, отражении немцев на Варшаву, Лодзинской операции. С 1915 — генерал-лейтенант. В январе 1915 сформировал штаб 12-й армии Западного фронта и с этой армией в должности начальника её Штаба принимал участие в дальнейших военных действиях (Праснышская операция). В мае 1915 управление армии переброшено на Риго-Шавельское направление с базами — Рига и Двинск. Вскоре управление переименовано в 5-ю армию (второго формирования). C июня 1915 Миллер вновь начальник штаба 5-й Армии.

С сентября 1916 фактически командовал 26-м армейским корпусом в составе Особой армии, действовавшей в Румынии. Официально назначен командиром корпуса 28 декабря 1916. В январе 1916 частями корпуса под командованием Миллера было проведено наступление, увенчавшееся полным успехом — занятием укреплённой позиции в Карпатах, взятием большого числа пленных, пушек и пулемётов.

После Февральской революции, в апреле 1917 был избит и арестован солдатами за приказ чинам корпуса снять красные банты. При аресте ранен, затем под конвоем отправлен в Петроград. После произведённого расследования, не обнаружившего состава преступления, был отчислен в запас. С августа 1917 состоял в распоряжении начальника Генерального штаба, являясь представителем Ставки Верховного главнокомандующего при Итальянской главной квартире, куда он и отбывает.

Деятель Белого движения

После прихода к власти большевиков отказался поддерживать сношения с Главным управлением Генерального штаба и Ставкой. За это Миллер был заочно предан суду революционного трибунала. После заключения большевиками Брест-Литовского мира Миллер покинул Италию. Занимался в Париже вопросами расформирования и переброски в Россию частей русских бригад во Франции и Македонии.

В октябре и начале ноября посол в Париже В. А. Маклаков получил телеграммы из Архангельска от французского посла Нуланса и итальянского посла делла Торрета с просьбой, чтобы Миллер выехал в Архангельск. Затем в ноябре 1918 года Миллер получил телеграмму непосредственно от антибольшевистского правительства Северной области с приглашением занять пост генерал-губернатора Северной области.

По пути в Архангельск в Лондоне Миллер встретился с начальником британского генерального штаба Генри Уилсоном, который указал Миллеру, что высадка союзников в Архангельске была вызвана войной с немцами и с заключением перемирия с Германией ни о каких активных операциях британских войск против большевиков не могло быть и речи.

На пароходе «Утмали» Миллер прибыл в Мурманск. 1 января 1919 года на ледоколе «Канада» прибыл в Архангельск, где был назначен управляющим иностранными делами правительства, а 15 января стал генерал-губернатором Северной области. С мая 1919 года одновременно главнокомандующий войсками Северной области — Северной армии, с июня — главнокомандующий Северным фронтом.

По его приказу на месте недостроенной военно-морской базы близ погоста Йоканьга (начало строительства — 1915 год, прервано в 1917 году) был организован концентрационный лагерь (под руководством английских офицеров-инструкторов, незадолго до того применявших данный метод изоляции пленных и инакомыслящих во время англо-бурской войны).

В сентябре 1919 года одновременно принял пост Главного начальника Северного края, возглавив 20-тысячную армию.

Опирался на поддержку незначительного британского военного контингента, который вёл боевые действия против частей Красной армии, но осенью 1919 года правительство Ллойд-Джорджа отказалось поддерживать силы, ведущие борьбу с большевиками. Одновременно прекратилась поставки боеприпасов и вооружения из Великобритании, что поставило армию Миллера в критическое положение, поскольку на контролируемой ею территории не было никаких военных заводов, и брать оружие было неоткуда.

Тем не менее, после ухода англичан Миллер продолжил борьбу против большевиков, но уже 19 февраля 1920 года был вынужден эмигрировать. Вместе с генералом Миллером Россию покинули более 800 военнослужащих и гражданских беженцев, размещённых на ледокольном пароходе «Козьма Минин» и яхте «Ярославна». Несмотря на препятствия в виде ледовых полей и пущенного вдогонку красными ледокола «Канада», белым морякам удалось довести свой отряд до порта Тромсё в Норвегии, куда они прибыли 26 февраля 1920 года.

В эмиграции

После пребывания в беженском лагере Стиордален близ Тронхейма (Норвегия) с марта по июнь 1920 г., генерал Миллер жил в эмиграции во Франции. С мая 1920 — главноуполномоченный по военным и морским делам генерала П. Н. Врангеля в Париже. С апреля 1922 — начальник штаба генерала Врангеля, с июня 1923 состоял в распоряжении великого князя Николая Николаевича (с ноября 1923 также заведовал его денежными средствами), с 1925 старший помощник председателя Русского обще-воинского союза (РОВС). После похищения советской разведкой генерала А. П. Кутепова в 1930 году Миллер стал председателем РОВСа. Являлся также председателем Объединения офицеров 7-го гусарского полка, Общества взаимопомощи бывших воспитанников Николаевского кавалерийского училища, Общества северян.

В своей статье «Почему мы непримиримы» изложил мотивы своего решительного и бескомпромиссного неприятия большевистской власти:

Православная вера, родина, семья — вот те три устоя, на которых русский народ строил свою жизнь, своё государство. И им советская власть, олицетворенная коммунистами, объявила беспощадную войну. В моей душе сейчас живут три чувства — безграничная ненависть к большевикам, правящим Россией, надежда, что мне придется участвовать в свержении их власти и вера в грядущее возрождение России.

Похищение генерала Миллера

22 сентября 1937 похищен и вывезен агентами НКВД из Парижа в Москву. Целью операции было продвижение на пост председателя РОВС агента НКВД генерала Н. В. Скоблина, который принял активное участие в организации похищения, заманив Миллера на встречу с сотрудниками НКВД, действовавшими под видом немецких дипломатов. Помощь в похищении генерала Е. К. Миллера оказал агент НКВД С. Н. Третьяков. Отправляясь на встречу и чувствуя опасность, Миллер оставил записку сотрудникам с указанием, к кому он отправился вместе со Скоблиным:

У меня сегодня в 12.30 часов дня свидание с генералом Скоблиным на углу улиц Жасмэн и Раффэ. Он должен отвезти меня на свидание с германским офицером, военным атташе при лимитрофных государствах, Штроманом и с Вернером, прикомандированным к здешнему германскому посольству. Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устраивается по инициативе Скоблина. Возможно, это ловушка, а потому на всякий случай оставляю эту записку.

— 22 сентября 1937 г. генерал-лейтенант Миллер.

Таким образом, планы НКВД по продвижению своего агента на пост главы крупнейшей эмигрантской военной организации оказались сорваны, а сам Скоблин был вынужден бежать.

Редактор эмигрантского издания «Часовой» В. В. Орехов так писал о Миллере:

Свою честность, безупречную и жертвенную, он сохранил до последнего дня своей жизни. Ясно, что предатель просил Евгения Карловича дать слово о сохранении «свидания» в секрете, негодяй знал, что слово генерала Миллера свято. И оказался прав. Генерал Миллер своё последнее честное слово сдержал, но какой ценой!.. Но он оказал и последнюю великую услугу нашему общему делу. По воле Божьей, по чудесному наитию он оставил записку «на случай»… Эта записка открыла убийцу, который без этого, вероятно, добил бы Обще-Воинский Союз в ближайшее же время страшнейшей провокацией.

Тюремное заключение и гибель

Миллер был доставлен в СССР на теплоходе «Мария Ульянова» и заключён в тюрьму НКВД на Лубянке, где содержался под именем Петра Васильевича Иванова. На допросах не сообщил никакой информации, способной причинить вред деятельности РОВС. 30 марта 1938 генерал обратился к наркому внутренних дел Н. И. Ежову с просьбой разрешить ему инкогнито посетить православный храм, пояснив, что он вряд ли при этом будет узнан: «Я могу перевязать лицо повязкой, да и вообще мой современный облик штатского старика мало напоминает моложавого 47-летнего генерала, каким я уехал из Москвы в 1914 году». Ответа на эту просьбу не последовало, и 16 апреля Миллер обратился к Ежову с новым письмом, в котором просил передать ему Евангелие и «Историю церкви» (или «Жития святых»), а также разрешить пользоваться бумагой и пером. Реакции властей на эти просьбы также не последовало.

Был приговорён Военной коллегией Верховного Суда СССР к высшей мере наказания и расстрелян во внутренней тюрьме НКВД 11 мая 1939 года.

Брак и дети

В ноябре 1896 года обвенчался с Натальей Николаевной Шиповой (1870—1945), дочерью генерала от кавалерии Николая Николаевича Шипова и Софии Петровны Ланской. Имя своё она получила в честь бабушки Натальи Николаевны Пушкиной—Ланской. Александра Арапова писала брату Григорию Пушкину:

На третий день после нашего приезда Тата Шипова была помолвлена за Миллера, бывшего гусара, а теперь в Генеральном штабе служит, и так как эта канитель тянулась … 8 лет, то родители её не желали из-за недостатка средств, то раз согласившись… обвенчали через 3 недели, 11-го числа

В браке родились:

• Мария Евгеньевна (1897—1982) — общественный и церковный деятель, супруга протопресвитера Александра Ивановича Чекана (1893—1982).
• Софья Евгеньевна (1898—1946).
• Николай Евгеньевич (1900—1946).

В литературе и кино

• История похищения Миллера частично воспроизведена в фильмах «Тройной агент» Эрика Ромера и «Очарование зла» Михаила Козакова.
• Романы «Ложь» П. Н. Краснова и «Северный Крест» Валерия Поволяева.
• Генерал Евгений Миллер (в период командования Северной армией) является одним из героев исторического романа Валентина Пикуля «Из тупика».
• Генерал Миллер — одно из действующих лиц в произведении братьев Вайнеров «Карский рейд»

См. также

• Русский общевоинский союз
• Слуцкий, Абрам Аронович

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Евгений Миллер
• [www.belrussia.ru/page-id-1301.html Е. К. Миллер. Почему мы непримиримы?]
• [www.pravoslavie.ru/arhiv/041015124958 Е. К. Миллер: Подло я не умру]
• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=186 Миллер, Евгений Карлович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Предшественник: генерал-от-инфантерии Кутепов Александр Павлович

Председатель РОВС 1930—1937

Преемник: генерал-лейтенант Абрамов Фёдор Фёдорович

Отрывок, характеризующий Миллер, Евгений Карлович

Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.