Милле, Жан-Франсуа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жан-Франсуа Милле
Дата рождения:

4 октября 1814(1814-10-04)

Место рождения:

Грюши, близ Шербура Франция

Дата смерти:

20 января 1875(1875-01-20) (60 лет)

Место смерти:

Барбизон (Франция)

Гражданство:

Франция Франция

Стиль:

реализм

Влияние на:

Пинкас, Собеслав

Работы на Викискладе

Жан Франсуа Милле́ (фр. Jean-François Millet, 4 октября 1814 — 20 января 1875) — французский художник, один из основателей барбизонской школы.





Творческая биография

Милле родился в семье зажиточного крестьянина из маленькой деревушки Грюши на берегу пролива Ла-Манш близ Шербура. Его художественные способности были восприняты семьёй как дар свыше. Родители дали ему денег и позволили учиться живописи. В 1837 г. он приехал в Париж и два года занимался в мастерской живописца Поля Делароша (17971856). С 1840 г. молодой художник начал выставлять свои работы в Салоне.

В 1849 г. художник поселился в Барбизоне и прожил там до конца своих дней. Тема крестьянской жизни и природы стала главной для Милле. «Я крестьянин и ничего больше, как крестьянин», — говорил он о себе.

Тяжесть труда крестьян, их нищета и смирение отразились в картине «Сборщицы колосьев» (1857 г.). Фигуры женщин на фоне поля согнуты в низком поклоне — только так им удастся собрать оставшиеся после жатвы колосья. Вся картина наполнена солнцем и воздухом. Работа вызвала разные оценки публики и критики, что заставило мастера временно обратиться к более поэтичным сторонам крестьянского быта.

Картина «Анжелюс» (1859 г.) показала, что Милле способен передать в своих работах тонкие эмоциональные переживания. В поле застыли две одинокие фигуры — муж и жена, заслышав вечерний колокольный звон, тихо молятся об умерших. Неяркие коричневатые тона пейзажа, освещённого лучами заходящего солнца, создают ощущение покоя.

В 1859 году Милле по заказу французского правительства написал полотно «Крестьянка, пасущая корову». Морозное утро, иней серебрится на земле, женщина медленно бредёт за коровой, её фигура почти растворилась в утреннем тумане. Критики назвали эту картину манифестом бедности.

В конце жизни художник под влиянием барбизонцев увлёкся пейзажем. В «Зимнем пейзаже с воронами» (1866 г.) нет крестьян, они давно ушли, бросив пашню, по которой бродят вороны. Земля прекрасна, печальна и одинока. «Весна» (1868—1873 гг.) — последняя работа Милле. Полная жизни и любви к природе, сияющей яркими красками после дождя, она закончена незадолго до смерти художника.

20 января 1875 года художник в возрасте 60 лет скончался в Барбизоне и был похоронен близ деревни Шалли, рядом со своим другом Теодором Руссо.

Милле никогда не писал картин с натуры. Он любил ходить по лесу и делать маленькие зарисовки, а потом по памяти воспроизводил понравившийся мотив. Художник подбирал цвета для своих картин, стремясь не только достоверно воспроизвести пейзаж, но и достичь гармонии колорита.

Живописное мастерство, стремление без прикрас показать деревенскую жизнь, поставили Жана Франсуа Милле в один ряд с барбизонцами и художниками реалистического направления, работавшими во второй половине XIX в.

Франсуа Милле в литературе

Марк Твен в рассказе «Жив он или умер?» описал историю о том, как группа художников, устав от нищеты, решила разрекламировать, а затем инсценировать смерть одного из них, чтобы поднять цены на его картины. Художники руководствовались высказыванием о том, что денег, потраченных на похороны и эпитафии мастеров, умерших от голодной смерти, с лихвой хватило бы им на безбедную жизнь. Выбор пал на Франсуа Милле. Написав несколько картин и несколько мешков набросков, он «после тяжелой и продолжительной болезни умер». Примечательно, что в рассказе Франсуа Милле сам нес «свой» гроб. Цена на картины сразу подскочила и художники смогли добиться своей цели - получить за свои произведения реальную цену при жизни.

Алекс Тарн в рассказе "[www.alekstarn.com/anj.html Анжелюс]" показывает, как одна картина может изменить мир человека, его отношение к себе, к жизни, к другим людям. "И весь мир освещается этим светом, и все вокруг вдруг обретает какой-то пронзительный смысл, дальний, как этот колокольный звон, очень важный, но невыразимый словами. И они видят, что жизнь – это не только нескончаемое картофельное поле, не только осенняя грязь на деревянных башмаках, не только мозоли на руках и на сердце… это ещё и свет, и чудная свежесть вечера, и смысл, и радость, и любовь, и счастье…"

Рассказ Марка Твена послужил основой для пьесы Таланты и покойники, которая в настоящее время показывается в Московском театре имени Пушкина. Роль Жана-Франсуа Милле и его женского альтер-эго Дейзи Тиллу исполняет певец и актёр Сергей Лазарев.

Творчество

  • «Веяльщик», 1848,
  • «Сеятель», 1850,
  • Сборщицы колосьев, Лувр 1857,
  • «Вечерний благовест / Анжелюс», 1857—1859,
  • Смерть и дровосек, 1859,
  • «Человек с мотыгой», 1860-1862,
  • «Весна», Лувр, 1868—1873,
  • «Бодрствование над спящим дитятей»,
  • «Больное дитя»,
  • «Новорожденный ягнёнок»,
  • «Прививка дерева»,
  • «Молотьба»,
  • «Возвращение на ферму»,
  • «Возвращение из леса» (Санкт-Петербург).

Галерея

Напишите отзыв о статье "Милле, Жан-Франсуа"

Литература

  • Жан-Франсуа Милле: Альбом / Сост. и вступ. статья Н. Я. Нерсесова о творчестве художника и репродукции с его произведений. — М.: Изогиз, 1958. — 14, [32] с. — (Мастера мирового искусства).
  • Замятина А. Н. Милле. — М.: Искусство, 1959. — 64, [34] с. — 8 000 экз. (обл.)

Ссылки

  • [www.janmille.ru Жан Франсуа Милле — полная биография.] Галерея картин, статьи о жизни и творчестве. Книги.

Отрывок, характеризующий Милле, Жан-Франсуа

Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.