Мильков монастырь

Монастырь
Мильков монастырь Манастир Миљково
Монастырь в 1920-е годы
Страна	Сербия
Конфессия	Православие
Епархия	Браничевская епархия
Настоятель	игумения Ангелина
Сайт	[www.miljkov-manastir.info/ Официальный сайт]

Мильков монастырь (серб. Манастир Миљково) — женский (ранее — мужской) общежительный монастырь в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы Браничевской епархии Сербской православной церкви. Расположен недалеко от столицы Сербии — Белграда, вблизи реки Моравы у железнодорожного узла Лапово.

Монастырь имеет четыре престольных праздника:

• Рождество Пресвятой Богородицы — 8 (21) сентября;
• Введение Пресвятой Богоодицы в храм — 21 ноября (4 декабря);
• Преподобный Максим Исповедник — 21 января (3 февраля);
• Преображение Господне — 6 (19) августа.

История

Предположительно основан во времена деспота Стефана Лазаревича, сына святого князя Лазаря, хотя отдельные исследователи не исключают, что обитель существовала и ранее и была только обновлена. Вероятно, что монастырь Буковица (прежнее название Мильковского монастыря) был подворьем монастыря Манасия, основанного в то же период и бывшего в то время важнейшим духовным центром Сербии.

Достаточно часто монастырь упоминается и после османского завоевания в документах турецких наместников как монастырь Введение Пречистой (серб. Пречиста Ваведенье). Во время турецкого владычества Мильков монастырь разделил судьбу многих других православных монастырей Сербии: несмотря на помощь в то время еще полусвободных князей соседних Молдавии и Валахии, он постепенно пришел в упадок и после очередного турецкого набега окончательно опустел (вероятнее всего сожжен и разграблен).

В 1787 году, когда территория края во время австро-турецкой войны была освобождена от турок, монастырь пребывал в развалинах. Его обновил богатый торговец Милько Томич, который здесь же и завершил свой жизненный путь (неизвестно, как мирянин или как монах). По имени Милько Томича монастырь и получил современное название, хотя это не единственный человек с именем Милько, посвятивший свою жизнь монастырю.

Мирное существование обители продолжалось недолго: вскоре турки опять сожгли монастырь и он вновь опустел. Перед началом Первого сербского восстания в монастыре принял постриг священник Милько Ристич (в монашестве Мелентий), который на скромные средства и в тяжелых условиях трудился над обновлением монастыря. Иеромонах Мелентий состоял в родстве с Карагеоргием и всеми силами помогал восставшим, что не прошло незамеченным для турок. После подавления восстания турецкие власти в отместку уничтожили монастырь, предварительно разграбив его. Иеромонах Мелентий остался жив и в 1815 году во время Второго сербского восстания он опять предпринимает попытки обновить монастырь. Уже в 1818 году монастырь описан как «поющий», то есть действующий. Сам иеромонах Мелентий скончался после окончания второго сербского восстания, а сербский народ до сего дня бережно хранит память о нем: останки его были перенесены в монастырский склеп, а могильный камень почитается в народе и считается помогающим при болезнях, особенно психических.

Монастырский колокол, отлитый еще при Карагеоргии, в 1830 году при князе Милоше Обреновиче был перенесен в Крагуевац и первым зазвонил в освобожденной от турецкого владычества Сербии. Предполагают, что этот колокол был не только первым, но и единственным в то время в Сербии, так как после его уже не вернули в Мильков монастырь, но перенесли в монастырь Манасию, а Мильковской обители князь Милош Обренович позднее даровал новый колокол. В период Первой мировой войны монастырь принял множество беженцев и всю войну поддерживал бедноту из окольных деревень. В 1920-е монастырь пополнился русскими монахами из Валаамского и других монастырей. В 1925 году настоятеля Мирона (Янкович), переведённого в другую обитель, сменил иеромонах Феодосий (Волков), удалённый финским правительством из Валаамского монастыря за приверженность старому стилю. В монастырь также прибыл валаамский беженец иеродиакон Феофил (Семяков). В 1926 году по договорённости между РПЦЗ и Сербским Патриархатом монастырь стал русско-сербским, а 4 февраля 1926 года в него прибыли шесть русских монахов-эмигрантов во главе с настоятелем иеромонахом Амвросием (Кургановым) (1896—1933), человеком незаурядных моральных качеств и силы духа, начавшим свой монашеский путь послушником Оптиной пустыни. Уже в конце 1926 года в монастыре было 20 монахов, в основном, русских. Роль монастыря как одного из важнейших духовных центров Сербии становилась все более заметной. Здесь в 1926 году принял постриг Иоанн (Максимович), а среди братии был монах Антоний (Бартошевич), будущий архиепископ Женевский и Западно-Европейский, Антоний (Медведев), Антоний (Синкевич) и будущий архиепископ Западно-Американский Тихон (Троицкий).

В 1926 году в праздник свт. Петра монастырь посетил митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий), представитель архиерейского Синода РПЦЗ. В том же году 11 октября монастырь посетил епископ Браничевский Митрофан.

С 15 до 29 июня 1928 года в монастыре пребывала чудотворная икона Божией Матери «Курская», которой поклонилось большое число верующих. В том же году на праздник Успения Пресвятой Богородицы монастырь посетил епископ Браничевский Митрофан, а 4 сентября — епископ Черноморский Сергий.

В 1931 году в монастыре числилось 17 монахов, из которых 7 — сербы и 10 — русские, монастырь продолжает расти и развиваться, как и его влияние в народе. В 1931 году монастырь посетили русский епископ Детройтский Феодосий и епископ Захумско-Герцеговский Йован. В 1932 году в монастырь послушником поступил 18-летний Томислав Штрабулович, позднее известный всей Сербии как старец Фаддей Витовницкий, один из знаменитых сербских духовников нового времени.

В 1936 году игумен монастыря Лука (Родионов) вместе с братией по решению церковных властей были переведены в монастырь Тумане, а братия из монастыря Тумане — в Мильков монастырь.

С 1952 года монастырь по решению Синода Сербской православной церкви стал женским, а 30 октября состоялась передача должности между игуменом Никанором и монахиней Дорофеей, ставшей игуменьей женского общежительного Милькова монастыря.

В 1969 году монастырь объявлен памятником культуры и взят под охрану государства.

В настоящее время в монастыре проживают 19 монахинь во главе с игуменьей Ангелиной, с 2007 года возглавляющей обитель.

Храмовые постройки

Монастырская церковь посвящена Введению в храм Пресвятой Богородицы. В 1967—68 годах церковь расписал и частично отреставрировал старые фрески известный сербский иконописец, монах Милькова монастыря Наум (Андрич). Иконы иконостаса: Спаситель, Пресвятая Богородица, на северных вратах — Архангел Михаил, а на южных — св. архидиакон Стефан написаны им же. Вся храмовая живопись выполнена в византийском стиле. На южной части храма находятся лики русских святых: преподобных Германа Валаамского и Сергия Радонежского. Иконостас выполнен из орехового дерева и украшен искусной резьбой.

Святыни

В монастыре в зимнем храме св. Максима Исповедника находится чудотворный список с иконы Божией Матери «Ахтырская». Множество паломников стекается в монастырь, чтобы поклониться этой чудотворной иконе.

Настоятели

• Мелентий (Ристич), иеромонах (1803—1819)
• Пантелеимон, иеромонах (1850-е)
• Феодосий, игумен (1900-е)
• Мирон (Янкович), игумен (? — 1925)
• Феодосий (Волков), иеромонах (1925—1926)
• Амвросий (Курганов), схиархимандрит (1926 — 17 мая 1933)
• Лука (Родионов), игумен (1933—1936)
• Никанор, игумен (? — 30 октября 1952)

Игумении

• Дорофея, игумения (30 октября 1952—2007)
• Ангелина, схиигумения (с 2007 по н/вр)

Галерея

• Миљков манастир 03.jpg
• Миљков манастир 05.jpg
• Миљков манастир 08.jpg
• Миљков манастир 09.jpg
• Миљков манастир 10.jpg
• Миљков манастир 01.jpg
• Миљков манастир - икона Богородице ТРОЈЕРУЧИЦЕ.jpg

Ссылки

• [www.miljkov-manastir.info/ Официальный сайт Милькова монастыря]
• [drevo-info.ru/articles/18028.html Мильковский монастырь]

Отрывок, характеризующий Мильков монастырь

«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.