Милья, Луис

Луис Милья
Общая информация
Полное имя	Луис Милья Аспас
Родился	12 марта 1966(1966-03-12) (58 лет) Теруэль, Арагон, Испания
Гражданство	Испания
Рост	173 см
Позиция	опорный полузащитник
Информация о клубе
Клуб	без клуба
Карьера
Молодёжные клубы
1982—1983	Теруэль
1983—1985	Барселона
Клубная карьера*
1985—1990	Барселона	54 (2)
1985—1988	→  Барселона Б	40 (5)
1990—1997	Реал Мадрид	165 (3)
1997—2001	Валенсия	79 (1)
1985—2001	Итого	338 (11)
Национальная сборная**
1989—1990	Испания	3 (0)
Тренерская карьера
2006—2007	Пусоль
2007—2008	Хетафе	асс. тр.
2008—2010	Испания (до 19)
2008—2010	Испания (до 20)
2010—2012	Испания (до 21)
2012	Испания (олимп.)
2013	Аль-Джазира
2015—2016	Луго
2016	Сарагоса
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Луис Милья Аспас (родился 12 марта 1966 года) — испанский футболист и футбольный тренер. Выступал на позиции опорного полузащитника.

За свою 16-летнюю профессиональную карьеру он представлял три команды, в том числе «Барселону» и «Реал Мадрид», он выиграл три титула чемпиона Ла Лиги (один с «Барселоной» и два с «Реалом»), в итоге сыграл 337 матчей и забил 11 голов.

Милья позже работал в качестве тренера, руководя различными молодёжными сборными Испании в течение нескольких лет.

Карьера игрока

Милья родился в Теруэле, Арагон. После окончания футбольной академии «Барселоны» он дебютировал в Ла Лиге в 1984/85 сезоне, забив в своём единственном матче в кампании в ворота «Реал Сарагоса», «Барса» выпустила на матч состав из молодых игроков в связи с всеобщей забастовкой.

Милья был переведён в первую команду в 1988 году, два года спустя у него начались разногласия с Советом директоров и тренером Йоханом Кройфом, в итоге всё закончилось его бесплатным трансфером в «Реал Мадрид». Он был тяжело травмирован в своём первом сезоне, но после выздоравления стал важным звеном первой команды и помог в завоевании двух чемпионств и одного кубка Испании, он довольно часто играл даже после покупки в 1994 году Фернандо Редондо.

Милья закончил свою карьеру в июне 2001 года после четырёх лет в «Валенсии» с более чем 400 официальными матчами на профессиональном уровне. В течение трёх месяцев, начиная с конца 1989 года, он сыграл три матча за сборную Испании, первый — против Венгрии в отборочном матче чемпионата мира 1990.

Тренерская карьера

В сезоне 2007/08 Милья впервые попробовал себя как профессиональный тренер, работая с бывшим товарищем по «Барселоне» и «Реалу», Микаэлем Лаудрупом в «Хетафе». Следующим летом он был назначен тренером сборной Испании до 19 лет после назначения Висенте дель Боске тренером старшей команды.

В своём первом турнире, чемпионате Европы 2009 года, команда не прошла групповой этап. В 2010 году во Франции, однако, он вывел Испанию в финал, где она потерпела поражение от хозяев.

Позже в том же году Милья заменил Хуана Рамона Лопеса Каро у руля сборной до 21 года. Несмотря на проявленное к нему недоверие, он сумел квалифицироваться с национальной сборной на чемпионат Европы 2011 года после победы над Хорватией в двухматчевом плей-офф.

В заключительной стадии в Дании Милья привёл Испанию U-21 к их третьему титулу, команда пропустила всего лишь два гола в пяти играх (четыре победы и лишь одна ничья). Он был уволен после того, как его команда не смогла преодалеть групповой этап на летних Олимпийских играх 2012 года.

В феврале 2013 года Милья был назначен тренером клуба чемпионата ОАЭ, «Аль-Джазира». Свой первый матч он провёл в Лиге чемпионов АФК против иранского «Трактор Сази», его команда проиграла со счётом 3:1. По итогам группового этапа «Аль-Джазира» всё-таки обошла «Трактор Сази», но вылетела с третьего места. 25 октября он ушёл в отставку.

В июне 2015 года стал тренером «Луго». 24 февраля 2016 года подал в отставку со своего поста, ссылаясь на личные причины, команда шла на 12-м месте после 26 туров.

Ссылки

• [www.bdfutbol.com/en/j/j1787.html BDFutbol player profile]
• [www.bdfutbol.com/en/l/l1787.html BDFutbol coach profile]
• [futbol.sportec.es/seleccion/ficha_jugador.asp?j=435&n=milla/luis/milla/aspas National team data]  (исп.)
• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id={{{id}}} Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)
• [www.transfermarkt.co.uk/en/luis-milla/aufeinenblick/trainer_6765.html Transfermarkt profile]

Отрывок, характеризующий Милья, Луис

– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.