Миль Глостерский

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Миль Глостерский
англ. Miles of Gloucester
граф Херефорд
Лорд-констебль
 
Отец: Вальтер Фиц-Роджер
Мать: Берта
Супруга: Сибилла де Нёфмарш
Дети: Роджер Фиц-Миль
Вальтер Фиц-Миль
Генрих Фиц-Миль
Махель Фиц-Миль
Вильям Фиц-Миль

Миль Глостерский (или Миль Фиц-Вальтер; англ. Miles of Gloucester; ум. 24 декабря 1143 года) — англонормандский аристократ, 1-й граф Херефорд (с 1141) и лорд Брекнок, один из лидеров партии сторонников императрицы Матильды в период гражданской войны в Англии 11351154 годов.





Биография

Миль был сыном Вальтера Фиц-Роджера (ум. ок. 1129), некрупного нормандского рыцаря, выполнявшего в начале XII века функции королевского шерифа Глостершира и кастеляна замка Глостер, и некой Берты, родственницы Гамелина де Балюна (ум. 1105/1106), основателя замка Абергавенни в юго-восточном Уэльсе. После смерти своего отца Миль Фиц-Вальтер унаследовал его должности шерифа Глостершира и кастеляна Глостера, а женившись в 1121 году на Сибилле де Нёфмарш, дочери Бернарда де Нёфмарша, завоевателя Брихейниога, обеспечил присоединение к своим владениям обширной сеньории Брекнок в Уэльсе, став таким образом одним из крупнейших феодалов Валлийской марки. Позднее (очевидно, в 1141 году) Милю также был передан замок Абергавенни с округой.

В конце правления короля Генриха I Миль Глостерский стал одним из тех «новых людей», которых король активно привлекал на государственную службу, стремясь уменьшить влияние старых аристократических семей и расширить социальную опору королевской власти. В 1130 году Миль был назначен коннетаблем (констеблем) Англии, ответственным за организацию и руководство королевской армией, причём это первое свидетельство о наличии в Англии должности королевского констебля. Миль также стал юстициаром Глостершира, сконцентрировав в своих руках судебно-административную власть в графстве. До конца жизни Генриха I Миль оставался верным королю и, вместе с другими англонормандскими баронами, несколько раз приносил клятву верности его наследнице — императрице Матильде, дочери Генриха I.

Тем не менее, после смерти короля Генриха в 1135 году, Миль Глостерский перешёл на сторону Стефана Блуаского и признал его королём. Последний подтвердил право Миля на должность констебля Англии. В последующие несколько лет Миль продолжал поддерживать Стефана и принял активное участие в походах короля в Уэльс, где в 1136 году вспыхнуло мощное восстание валлийцев против англонормандской власти. Однако как только в 1139 году в Англии высадилась императрица Матильда, Миль Глостерский немедленно примкнул к её партии. Возможно это связано с тем, что на стороне Матильды выступал Роберт, граф Глостер, крупнейший магнат юго-западной Англии, чьи владения окружали земли Миля. В любом случае, Миль Глостерский в дальнейшем оказался одним из наиболее талантливых полководцев и последовательных сторонников Матильды. Уже в 1139 году Миль, закрепившись в Глостере и Херефорде, захватил Уоллингфорд и Вустер, чем значительно ослабил позиции короля Стефана.

Когда в результате битвы при Линкольне в 1141 году Стефан Блуаский был пленён, Матильда была провозглашена королевой Англии. В благодарность за оказанную ей поддержку 25 июля 1141 года она пожаловала Милю Глостерскому титул графа Херефорда и утвердила его в должности командующего войсками южной части валлийского приграничья. Ему также было поручено изыскать дополнительное финансирование военных кампаний императрицы. С этой целью Миль попытался добиться денежного взноса от священнослужителей, но встретил их решительный отпор, а Роберт Бетюнский, епископ Херефорда, даже наложил на графа интердикт.

Торжество Матильды, однако, оказалось недолгим: 14 сентября 1141 года войска императрицы были наголову разбиты в Винчестерском сражении. Роберт, граф Глостер, был пленён, а Милю едва удалось спастись бегством, бросив своё оружие и доспехи. По словам Флоренса Вустерского, в Глостер он прибыл «утомлённым и почти голым».[1] Тем не менее граф Херефорд сохранил верность Матильде. В течение последующих двух лет Миль сражался на её стороне против королевских войск и участвовал в грабительских набегах Ранульфа де Жернона и Жоффруа де Мандевиля, недобрая память о которых сохранилась в трудах хронистов того времени.

В 1143 году Миль Глостерский неожиданно погиб на охоте в лесу Дин, убитый случайной стрелой. Его смерть странным образом напоминала обстоятельства гибели короля Вильгельма II. Граф Херефорд был похоронен в монастыре Ллантони в Брекнокшире. Смерть Миля Глостерского существенно ослабила партию сторонников Матильды в Англии и способствовала её поражению в гражданской войне 1135—1154 годов.

Брак и дети

Миль Глостерский был женат (1121) на Сибилле де Нёфмарш, дочери Бернарда де Нёфмарша, лорда Брекнока. Их дети:

Напишите отзыв о статье "Миль Глостерский"

Примечания

  1. Хроника Флоренса Вустерского. Пер. с лат. Forester, T. — London, 1854.

Ссылки

  • [www.thepeerage.com/p10257.htm#i102564 Миль Глостерский на сайте thePeerage.com]  (англ.)
  • [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLISH%20NOBILITY%20MEDIEVAL.htm Генеалогия Миля Глостерского и графов Херефорд на сайте Фонда средневековой генеалогии]  (англ.)

Литература

  • Bradbury J. Stephen and Matilda: The Civil War of 1139-53. — Stroud, 1996
  • Crouch D. The Reign of King Stephen, 1135-1154. — London, 2000
  • Poole A. L. From Domesday Book to Magna Carta 1087—1216. — Oxford, 1956.
  • Teyerman C. Miles of Gloucester// Who's Who in Early Medieval England, 1066-1272, под ред. Shepheard-Walwyn. — 1996.
  • Walker D. Miles of Gloucester. — Bristol and Gloucester Archeological Society, 1958-1959.



 Предшественник 
Новое образование
 граф Херефорд 
11411143
Преемник
Роджер Фиц-Миль

Отрывок, характеризующий Миль Глостерский

– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.