Милютин, Дмитрий Алексеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дмитрий Алексеевич Милютин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Военный министр
1861 — 1881
Предшественник: Николай Онуфриевич Сухозанет
Преемник: Пётр Семёнович Ванновский
 
Рождение: 28 июня (10 июля) 1816(1816-07-10)
Москва,
Российская империя
Смерть: 25 января (7 февраля) 1912(1912-02-07) (95 лет)
Симеиз, Крым,
Таврическая губерния,
Российская империя
Место погребения: некрополь Новодевичьего монастыря
 
Военная служба
Принадлежность: Российская империя Российская империя
Звание: генерал-фельдмаршал
 
Награды:

Иностранные:

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Милютин.

Граф[1] (с 1878) Дми́трий Алексе́евич Милю́тин (1816—1912) — русский военный историк и теоретик, военный министр в 1861—1881 гг., основной разработчик и проводник военной реформы 1860-х годов. Последний из русских, носивший звание генерал-фельдмаршала (с 1898). Оставил воспоминания.





Биография

Ранние годы

Родился в 1816 году в семье Милютиных, получившей дворянское достоинство при Петре I за устройство в Москве первой шелковой фабрики[2]. Сын Алексея Михайловича Милютина (1780—1846) и Елизаветы Дмитриевны Киселевой, родной сестры графа П. Д. Киселёва, реформатора эпохи Николая I, сторонника освобождения крестьян[3]. Старший брат Николая и Владимира Милютиных.

Из губернской московской гимназии, вместе с братьями Н. А. и А. А. Милютиными, был отдан в московский университетский благородный пансион (братья — полными пансионерами, Дмитрий — полупансионером), где учился на протяжении 4 лет (1829—1832) и проявил большие способности к математике. В 16 лет он составил и издал «Руководство к съемке планов» (Москва, 1832). Курс обучения в университетском пансионе (уже называвшемся, с 1830 года, гимназией) окончил 31 октября 1832 года с правом на чин 10-го класса и с награждением серебряной медалью; 1 марта 1833 года он поступил на службу: фейерверкером 4-го класса лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады в батарею 2-й роты. 8-го июня 1833 года Дмитрий Алексеевич был пожалован в юнкеры, а в ноябре того же года произведен в прапорщики.[4]

С 7 декабря 1835 года по 12 декабря 1836 года обучался в Императорской военной академии. 29 марта 1836 года ему был присвоен чин подпоручика. По окончании курса в военной академии за отличные успехи в учёбе Дмитрию Алексеевичу присвоен чин поручика, с причислением к генеральному штабу, и награждением малой серебряной медалью и занесением его имени на мраморную доску Академии.[4] В 1837 году, 28 октября, переведён в Гвардейский Генеральный Штаб.[4]

В 1839 году Милютин окончил курс в Императорской военной академии. В это время он написал ряд статей по военному и математическому отделам в «Энциклопедическом лексиконе» Плюшара (тт. 10—15) и «Военном энциклопедическом лексиконе» Зедделера (тт. 2—8), перевёл с французского языка записки Сен-Сира («Военная библиотека» Глазунова, 1838) и напечатал статью «Суворов как полководец» («Отечественные Записки», 1839, 4).

Милютин на Кавказе

В 1839 году, 21 февраля, Дмитрий Алексеевич был командирован в Отдельный Кавказский округ. С 30-го мая того же года под командованием генерал-лейтенанта Граббе П. Х. принимал участие в военной операции против Шамиля и его последователей, которая победоносно закончилась 20 августа 1839 года, после 76-ти дневной осады скалы Ахульго, служившей резиденцией Шамиля. Сам Шамиль успел бежать.[4]

Во время этой компании Дмитрий Алексеевич был ранен пулей навылет в правое плечо, с повреждением кости. За отличную службу в 1839 году он был награждён орденом Святого Станислава 3-ей степени и орденом Святого Владимира 4-й степени с бантом, произведен в чин капитана и пожалован Высочайшим Благоволением.[4]

Милютин оставался на Кавказе с 1839 по 1844 годы, принимал участие во многих стычках с горцами. В те времена началась его дружба с офицером Морицом Шульцем, которая продлится многие годы.

На профессорской кафедре

В 1845 году Милютин был назначен профессором Императорской военной академии по кафедре военной географии и статистики, существовавшей в академии с момента её основания Г. В. Жомини в 1832 г.

Ещё будучи на Кавказе, он составил и в 1843 году напечатал «Наставление к занятию, обороне и атаке лесов, строений, деревень и других местных предметов». В 1852—1853 гг. увидел свет его главный научный труд — «История войны 1799 г. между Россией и Францией в царствование императора Павла I», классическое исследование об Итальянском походе Суворова. Над этой темой прежде работал военный историк А. И. Михайловский-Данилевский, но он умер, успев только начать исследование. По высочайшему повелению продолжение работы было поручено Милютину. Эта работа, по оценке Т. Н. Грановского,

принадлежит к числу тех книг, которые необходимы каждому образованному русскому, и займет, без сомнения, весьма почётное место в общеевропейской исторической литературе... труд в полном смысле слова самостоятельный и оригинальный... отличается необыкновенной ясностью и спокойствием взгляда, не отуманенного никакими предубеждениями, и той благородной простотой, которая составляет принадлежность всякого значительного исторического творения.

Через несколько лет этот труд потребовал уже нового издания (СПб, 1857). Академия наук присудила ему полную Демидовскую премию и избрала Милютина своим членом-корреспондентом. Перевод на немецкий язык Chr. Schinitt’a вышел в Мюнхене в 1857 году.

С 1848 года Милютин, помимо учёных занятий, состоял по особым поручениям при военном министре, Николае Сухозанете, с которым у него не сложилось тёплых отношений. Летом 1854 года на даче Панаевых вблизи Петергофа знакомится с Н. Г. Чернышевским.

Возвращение на Кавказ

В 1856 году Милютин выступает с инициативой издания журнала «Военный сборник» и, по желанию фельдмаршала Барятинского, назначается начальником штаба Кавказской армии. В 1859 году он участвовал в занятии аула Тандо и в овладении укрепленным аулом Гуниб, где был взят в плен Шамиль. На Кавказе было реорганизовано управление войсками и военными учреждениями края.

В 1859 году получил чин генерал-адъютанта свиты Его Императорского Величества, а ещё через год последовало назначение товарищем военного министра.

Военная реформа

Основная статья: Военная реформа Александра II
Стиль этого раздела неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка.
Следует исправить раздел согласно стилистическим правилам Википедии.

В 1861 году Дмитрий Милютин занял должность военного министра и находился на ней в течение двадцати лет, выступив с самого начала своей административной деятельности решительным, убежденным и стойким поборником обновления России в духе тех начал справедливости и равенства, которыми запечатлены освободительные реформы императора Александра II. Один из близких людей в кружке, который собирала около себя великая княгиня Елена Павловна, Милютин даже в должности военного министра сохранял близкие отношения к довольно широким учёно-литературным кругам и поддерживал тесную связь с такими лицами, как К. Д. Кавелин, Е. Ф. Корш и др. Его близкое соприкосновение с такого рода представителями общества, знакомство с движениями в общественной жизни явилось важным условием в его министерской деятельности.

Задачи министерства в это время были очень сложны: нужно было реорганизовать все устройство и управление армией, все стороны военного быта, давно уже во многом отставшего от требований жизни. В ожидании коренной реформы крайне отяготительной для народа рекрутской повинности, Милютин исходатайствовал Высочайшее повеление о сокращении срока воинской службы с 25 лет до 16 и другие облегчения. Одновременно им был принят ряд мер к улучшению быта солдат — их пищи, жилища, обмундировки, начато обучение солдат грамоте, запрещена ручная расправа с солдатами и ограничено применение розог. В государственном совете Милютин всегда принадлежал к числу наиболее просвещённых сторонников преобразовательного движения 1860-х гг.

Особенно заметно сказалось его влияние при издании закона 17 апреля 1863 года об отмене жестоких уголовных наказаний — шпицрутенов, плетей, розг, клеймения, приковывания к тележке и т. п.

При рассмотрении судебных уставов Милютин всецело стоял за строгое проведение основ рационального судопроизводства. Как только открыты были новые гласные суды, он счёл нужным выработать и для военного ведомства новый военно-судебный устав (15 мая 1867 года), вполне согласованный с основными принципами судебных уставов (устность, гласность, состязательное начало).

Закон о печати 1865 года встретил в Милютине строгого критика; он находил неудобным одновременное существование изданий, подлежащих предварительной цензуре, и изданий, от неё освобожденных, восставал против сосредоточения власти над печатью в лице министра внутренних дел и желал решение по делам печати возложить на учреждение коллегиальное и вполне самостоятельное.

Самой важной мерой Милютина было введение всеобщей воинской повинности. Воспитанные на привилегиях высшие классы общества весьма не сочувственно относились к этой реформе; купцы даже вызывались, в случае освобождения их от повинности, за свой счёт содержать инвалидов. Ещё в 1870 году образована была, однако, особая комиссия для разработки вопроса, а 1 января 1874 года состоялся Высочайший манифест о введении всеобщей воинской повинности. Рескрипт императора Александра II на имя Милютина от 11 января 1874 года поручал министру приводить закон в исполнение «в том же духе, в каком он составлен». Это обстоятельство выгодно отличает судьбу военной реформы от крестьянской. Особенно характеризует воинский устав 1874 года стремление к распространению просвещения.

Милютин был щедр на предоставление льгот по образованию, для лиц, имевших университетский диплом, он предлагал ограничить срок действительной службы 3 месяцами. Непримиримым противником Милютина в этом отношении был министр народного просвещения граф Д. А. Толстой, предлагавший ограничить срок действительной службы 1 годом и уравнять окончивших курс в университетах с окончившими курс 6 классов классических гимназий. Благодаря, однако, энергичной и искусной защите Милютина, проект его прошёл целиком в государственном совете; не удалось графу Толстому ввести и приурочение воинской повинности ко времени прохождения университетского курса.

Непосредственно для распространения образования в среде войска Милютиным было также сделано очень много. Помимо издания книг и журналов для солдатского чтения, были приняты меры к развитию самого обучения солдат. Кроме учебных команд, в которых был в 1873 г. установлен 3-годичный курс, были заведены ротные школы, в 1875 г. изданы общие правила для обучения и проч. Преобразованиям подверглись и средние, и высшие военные школы, причём Милютин стремился освободить их от преждевременной специализации, расширяя программу их в духе общего образования, изгоняя старые педагогические приёмы, заменяя кадетские корпуса военными гимназиями.

В 1864 г. учреждены им были юнкерские училища. Число военных учебных заведений вообще было увеличено; повышен уровень научных требований при производстве в офицеры. Николаевская академия Генерального штаба получила новые правила; при ней был устроен дополнительный курс. Основанные Милютиным в 1866 г. юридические офицерские классы в 1867 г. были переименованы в военно-юридическую академию.

Ему же русское общество обязано основанием женских врачебных курсов, которые в Русско-турецкую войну 1877—1878 гг. оправдали возлагавшиеся на них надежды; это учреждение закрылось вскоре по выходе Милютина из министерства. Чрезвычайно важен и целый ряд мер по реорганизации больничной и санитарной части в войсках, благоприятно отозвавшихся на здоровье войск. Офицерские заемные капиталы и военно-эмеритальная касса были Милютиным реформированы, организованы были офицерские собрания, изменена военная организация армии, учреждена военно-окружная система (6 августа 1864 г.) переустроены кадры, реорганизовано интендантство.

Раздавались голоса, что подготовка для солдат, по новому положению, мала и недостаточна, но в Русско-турецкую войну 1877—1878 годов молодое преобразованное войско, воспитанное без розог, в духе гуманности, блестяще оправдало ожидания преобразователей[5]. Чуждый всякого желания скрывать погрешности своих подчиненных, он после войны сделал все возможное, чтобы судебным расследованием пролить свет на многочисленные злоупотребления, вкравшиеся во время войны в интендантскую и др. части. В 1881 г., вскоре после отставки Лорис-Меликова, из министерства вышел и Милютин.

Жизнь в отставке

Высочайшим рескриптом от 30 августа 1878 года Дмитрий Алексеевич Милютин был возведён в графское достоинство[6], а в 1898 году произведён в генерал-фельдмаршалы.

Оставшись членом Государственного совета, Милютин почти безвыездно жил до конца своей долгой жизни в Крыму в своём приморском имении Симеиз. Там он работал над обстоятельными дневниками и воспоминаниями. В поздних трудах Дмитрий Алексеевич уделял большое внимание техническому оснащению вооружённых сил, в частности автомобилям, и его применению в боевых действиях.

Милютин непосредственно участвовал 14 мая 1896 года в обряде коронования императора Николая II в Москве: подавал священнодействовавшему митрополиту Палладию (Раеву) императорскую корону.

Скончался в Симеизе в возрасте 95 лет, о чём в правительственном органе печати был напечатан некролог[7]. Отпевание было совершено в Севастополе, после чего тело было отправлено в Москву[8]; похоронен на кладбище Новодевичьего монастыря подле других Милютиных 3 февраля (с задержкой, вызванной необходимостью расширить склеп). В советское время могила уничтожена. В 2016 году она восстановлена.

По завещанию Д. А. Милютина были учреждены две стипендии (мужская и женская) для детей беднейших офицеров 121-го Пензенского пехотного полка, шефом которого он являлся с 17 апреля 1877 года. Незадолго до смерти Д. А. Милютина в 1911 году Пензенской городской Думой ему было присвоено звание Почётного гражданина города Пензы[9][10].

Семья

Жена — Наталья Михайловна Понсэ (1821—1912), дочь генерал-лейтенанта М. И. Понсета (потомка французских гугенотов). Познакомилась с будущим мужем во время своего путешествия по Италии. По воспоминаниям самого Милютина, молоденькая дочь г-жи Poncet с первой же встречи произвела на него «небывалое еще в его жизни впечатление». Их свадьба состоялась через два года после знакомства. По словам Феоктистова, в доме Милютиных царила необычайная простота, приводившая многих в изумление. Наталья Михайловна была женщиной без всяких претензий, добрая, но ограниченная, вечно погруженная в домашние заботы. «Дочери Милютиных, привлекали своим добродушием, но уродились в мать, за исключением старшей, Елизаветы»[11]. Дети:

  • Елизавета (1844—1938), замужем за князем С. В. Шаховским. «Это была девушка умная, как отец, но такая же сухая, сосредоточенная, как мать, с очень пылкою головой, но едва ли с нежным сердцем»[11].
  • Алексей (1845—1904), генерал-лейтенант, курский губернатор. Совсем не походил на отца: «как ни бились с ним, как ни старались возбудить у него интерес к занятиям и к сколько-нибудь серьезному чтению, ничто не помогало, он интересовался только лошадьми»[11].
  • Ольга (1848—1926)
  • Надежда (1850—1913), замужем за князем В. Р. Долгоруковым.
  • Мария (1854—1882)
  • Елена (1857—1882), замужем за генералом от кавалерии Ф. К. Гершельманом.

Напишите отзыв о статье "Милютин, Дмитрий Алексеевич"

Примечания

  1. ↑ Российской империи
  2. ↑ Семенов - Тян-Шанский Н. П. Начало эпохи освобождения крестьян от крепостной зависимости. Из воспоминаний последнего оставшегося в живых участника законодательных работ этой эпохи//Конец крепостничества в России. Документы, письма, мемуары, статьи. —М.: Изд-во МГУ, 1994. С. 116.
  3. ↑ Федорченко В. Дворянские роды, прославившие отечество: Энциклопедия дворянских родов. — Красноярск: Бонус, М.: «Олма-Пресс», 2003. — С. 272.
  4. ↑ 1 2 3 4 5 «Кавказский календарь на 1885 год», Тифлис, 1884, стр. 299.
  5. ↑ Милютин,_Дмитрий_Алексеевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  6. ↑ «Правительственный вестник», 5 (17) сентября 1878, № 197, стр. 1.
  7. ↑ «Правительственный вестник», 27 января (9 февраля) 1912, № 22, стр. 4.
  8. ↑ «Правительственный вестник», 31 января (13 февраля) 1912, № 25, стр. 3.
  9. ↑ 1 2 [94.25.70.110/encyc/article.php?id=2954&word=%EC%E8%EB%FE%F2%E8%ED Ерёмин Г. В. Сто двадцать первый Пензенский пехотный полк] // Пензенская энциклопедия
  10. ↑ 1 2 [www.pgduma.ru/citizen/detail/44 Милютин Дмитрий Алексеевич], официальный сайт Пензенской городской Думы
  11. ↑ 1 2 3 Е. М. Феокти­стов. За кулисами политики и литературы. 1848—1896. — М., 1991.

Труды

  • Руководство к съемке планов. М., 1832.
  • Суворов как полководец // Отечественные записки. 1839. № 4.
  • Наставление к занятию, обороне и атаке лесов, строений, деревень и других местных предметов. 1843.
  • [www.whiteworld.ru/rubriki/000102/002/01010506.htm Критическое исследование значения военной географии и военной статистики. СПб.: Военная типография, 1846. 70 с.]
  • Первые опыты военной статистики. В 2 кн. Кн.1. СПб.: Типография военно-учебных заведений, 1847. IX+248 с.: 2 карты.
  • Первые опыты военной статистики. В 2 кн. Кн.2. СПб.: Типография военно-учебных заведений, 1848. XII+302 с.: 1 карта.
  • Описание военных действий 1839 года в Северном Дагестане // Военный журнал. 1850. № I. С. 1—144.
  • [runivers.ru/lib/detail.php?ID=483587 Описание военных действий 1839 г. в северном Дагестане. СПб., 1850.]
  • [runivers.ru/lib/detail.php?ID=432867 История войны России с Францией в царствование Императора Павла I в 1799 году], СПб., 1852 (Часть II. Сочинение полковника Милютина.)
  • Исторический очерк деятельности военного управления в России за 1855—80 гг. СПб., 1880.
  • [www.regiment.ru/Lib/A/14.htm Старческие размышления о современном положении военного дела в России], написаны в 1909 году.

Воспоминания и дневник

  • [www.historichka.ru/istoshniki/milutin/ Милютин Д. А. Воспоминания генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина 1860—1862]. Студия ТРИТЭ, РИО «Российский Архив», 1999
  • Милютин Д. А. Воспоминания генерал-фельдмаршала графа Д. А. Милютина. 1863—1864. М.: РОССПЭН, 2003.
  • Дневник Д. А. Милютина. В 4-х томах. Ред. и примеч. П. А. Зайончковского. М. Гос. Библиотека СССР им. В. И. Ленина. Отдел рукописей. 1947, 1949, 1950 г.
  • Дневник генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина. 1873—1875. М., РОССПЭН, 2008.
  • Дневник генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина. 1876—1878. М., РОССПЭН, 2009.
  • Дневник генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина. 1879—1881. М., РОССПЭН, 2010.

Литература

  1. Петелин В. В. Жизнь графа Дмитрия Милютина: историческое повествование. М.: Центрполиграф, 2011. 639 с.
  2. Джаншиев Г. Граф Д. А. Милютин. // Эпоха великих реформ. СПб., 1907, стр. 845—855 (юбилейная справка).
  3. Якушкин В. Биографическая статья в газете «Русские ведомости», 1893, № 308.
  4. НЭС. Т. 26, стб. 550.
  5. Арапов Д. А. Д. А. Милютин о «мусульманстве» // Актуальные проблемы гуманитарных, социальных, экономических и технических наук: Межвузовский сборник научных и научно-методологических трудов (под ред. Н. Г. Хохлова). М., Вып. 2. Т.2., 2003. С. 225—229.
  6. Захарова Л. Г. Дмитрий Алексеевич Милютин, его время и его мемуары / Милютин Д. А. Воспоминания. 1816—1843 / Под ред. Л. Г. Захаровой. М., 1997.
  7. Brooks E.W. The Improbable Connection: D.A. Miljutin and N.G. Černyševskij, 1848—1862 // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1989. Jg.37, H.1. S.21—44.
  8. Список генералам по старшинству. Санкт-Петербург, Военная типография, 1906.
  9. Список генералам по старшинству. Санкт-Петербург, Военная типография, 1912.
  10. Семенов - Тян - Шанский Н.П. Начало эпохи освобождения крестьян от крепостной зависимости. Из воспоминаний последнего оставшегося в живых участника законодательных работ этой эпохи//Конец крепостничества в России. Документы, письма, мемуары, статьи. —М.: Изд-во МГУ, 1994. С. 112-149.
  11. Тюстин А. В. [penzahroniki.ru/index.php/chronicles/88-iz-istorii-121-go-pekhotnogo-penzenskogo-polka/1727-tyustin-a-v-milyutin-dmitrij-alekseevich МИЛЮТИН Дмитрий Алексеевич] (рус.) // Тюстин А. В., Шишкин И. С. Пензенская персоналия. Славу Пензы умножившие. Т. 2 (М-Т): [биогр. слов.]. — М.: Локус Станди, 2012. — С. 39. — ISBN 978-5-94428-098-5.

Ссылки

  • [dlib.rsl.ru/viewer/01004161228#?page=69 Альманах современных русских государственных деятелей]. — СПб.: Тип. Исидора Гольдберга, 1897. — С. 7—11.
  • Милютин, Дмитрий Алексеевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Милютин, Дмитрий Алексеевич — статья из Большой советской энциклопедии.
  • [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51335.ln-ru Профиль Дмитрия Алексеевича Милютина] на официальном сайте РАН
  • [www.regiment.ru/bio/M/101.htm Биография на сайте «Русская императорская армия»]
  • [www.youtube.com/watch?v=5XNa8q7dInw Фильм "Дом (государственная квартира) военного министра Дмитрия Милютина в Санкт-Петербурге"]
</tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></table></td></tr></table>

Отрывок, характеризующий Милютин, Дмитрий Алексеевич

Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Милютин,_Дмитрий_Алексеевич&oldid=80931234»