Минаев-Цикановский, Александр Матвеевич

Александр Матвеевич Минаев-Цикановский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">комиссар государственной безопасности 3-го ранга А. М. Минаев-Цикановский</td></tr>
Рождение:	Одесса, Российская империя
Партия:	Партия социалистов-революционеров с 1904 по 1906 РКП(б) с 1919 года.
Образование:	на дому
Военная служба
Годы службы:	1919 - 1938
Принадлежность:	СССР СССР
Род войск:	ВЧК-ОГПУ-НКВД
Звание:
Награды:

Александр Матвеевич Минаев-Цикановский (Шая Мошкович Цикановский) (февраль 1888, Одесса — 25 февраля 1939, Москва) — высокопоставленный сотрудник ВЧК-ОГПУ-НКВД. Комиссар государственной безопасности 3 ранга (3 апреля 1937). Член ЦИК СССР в 1935—1937. Член Всесоюзного общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев.

Биография

Родился в Одессе в семье служащего. Получил домашнее образование. С 14 лет — чёрнорабочий на одесском мыловаренном заводе. В 16 лет вступил в партию эсеров, состоял в боевой дружине в 1904—1906 годах. В 1908 году осуждён военным судом на 10 лет каторги. В декабре 1916 года освобождён из тюрьмы и сослан в Иркутскую губернию, откуда в марте 1917 уехал в Херсон, работал портным. После наступления германских войск на Украину перебрался в Ростов, затем в Москву. В мае 1918 года направлен на подпольную работу в Херсонскую губернию, организовывал красные партизанские отряды. После восстановления Советской власти в феврале-июне 1919 года заведовал Херсонским губполитпросветом.

ВЧК-ОГПУ-НКВД

С июня 1919 года в органах ВЧК и ОГПУ, при этом с августа по ноябрь 1919 состоял в РККА. В октябре 1924 по приглашению Е. Г. Евдокимова, полномочного представителя ОГПУ по Северо-Кавказскому краю, под руководством которого работал на Украине, занял должность начальника экономического отдела полномочного представительства ОГПУ по Северо-Кавказскому краю. С апреля 1937 — заместитель начальника 3-го (контрразведывательного) отдела ГУГБ НКВД СССР. С 11 июля 1937, после самоубийства начальника отдела В. М. Курского, и. о. начальника 3-го отдела ГУГБ НКВД СССР, до конца марта 1938 возглавляет советскую контрразведку. Затем был назначен начальником 8-го отдела (оперативная работа в промышленности) 1-го управления НКВД СССР. С 10 июля 1938 — заместитель наркома тяжёлой промышленности СССР.

Звания

• 29.11.1935 — старший майор государственной безопасности.
• 3.4.1937 — комиссар государственной безопасности 3 ранга.

Награды

• орден Ленина
• орден Красной Звезды
• медаль «XX лет РККА»
• два знака «Почётный работник ВЧК-ГПУ».

Репрессии

5 ноября 1938 был освобождён от работы, на следующий день арестован. 25 февраля 1939 приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян. Не реабилитирован (за активное участие в репрессиях).

Литература

• [www.memo.ru/history/NKVD/kto/biogr/gb324.htm Минаев-Цикановский А. М.] // Петров Н. В., Скоркин К. В. [www.memo.ru/history/NKVD/kto/index.htm Кто руководил НКВД, 1934—1941 : справочник] / Под ред. Н. Г. Охотина и А. Б. Рогинского. — М.: Звенья, 1999. — 502 с. — 3000 экз. — ISBN 5-7870-0032-3.
• В. Абрамов «Евреи в КГБ. Палачи и жертвы.» М., Яуза — Эксмо, 2005.

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/bio_m/minaev_cikan.php Биография на сайте Хронос]
• [www.knowbysight.info/MMM/09707.asp Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991]

Отрывок, характеризующий Минаев-Цикановский, Александр Матвеевич

В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.