Минамото-но Санэтомо

Минамото-но Санэтомо
源実朝
Годы жизни
Период	Период Камакура
Дата рождения	17 сентября 1192(1192-09-17)
Дата смерти	13 февраля 1219(1219-02-13) (26 лет)
Должности
Сёгунат	Камакурский сёгунат
Титулы	сёгун
Годы правления	1203—1219
Род и родственники
Род	Минамото
Отец	Минамото-но Ёритомо
Мать	Ходзё Масако
Братья	Минамото-но Ёрииэ

Минамото-но Санэтомо (яп. 源実朝, 17 сентября 1192 — 13 февраля 1219 года) — третий сёгун Камакурского сёгуната и последний глава рода Минамото. Он был вторым сыном Минамото-но Ёритомо, основателя Камакурского сёгуната, а также младшим братом второго сёгуна Камакурского сёгуната — Минамото-но Ёрииэ.

После того, как Минамото-но Ёрииэ был лишен титула и посажен под домашний арест из-за интриг против клана Ходзё, Минамото-но Санэтомо стал главой Минамото и получил титул сэйи-тайсёгун. В 1204 году старший брат был убит, и он стал послушной марионеткой в руках своей матери, Ходзё Масако, которая использовала сына для борьбы с Ходзё Токимасой (яп. 北条時政), дедушкой Санэтомо. Ходзё Токимаса организовал несколько покушений на Санэтомо, в результате чего тот всю оставшуюся жизнь боялся убийства. Паранойя довела его до алкоголизма, не спасло даже введение традиции чаепития при дворе.

Санэтомо оставался сёгуном с 1203 по 1219 год. Он также занимался поэзией, обучаясь этому искусству у Фудзивары-но Тэйка, и написал более 700 поэм.

В 1219 году на ступенях храма Цуругаока Хатиман он был убит своим племянником Киё Минамото (1200—1219), сыном Минамото-но Ёрииэ.

Четвёртым сёгуном Камакурского сёгуната после Санэтомо стал Фудзивара-но Ёрицунэ.

Ссылки

• [digitalgallery.nypl.org/nypldigital/dgkeysearchdetail.cfm?trg=1&strucID=139733&imageID=110031&word=japan&s=1&notword=&d=&c=&f=&lWord=&lField=&sScope=&sLevel=&sLabel=&total=1807&num=372&imgs=12&pNum=&pos=382 Фотография храма Цуругаока Хатиман, где был убит Минамото-но Санэтомо] (англ.)

Предшественник: Минамото-но Ёрииэ

Камакурский сёгун: Минамото-но Санэтомо 1203—1219

Преемник: Фудзивара-но Ёрицунэ

Отрывок, характеризующий Минамото-но Санэтомо

От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.