Минделу
| Город
Минделу Mindelo 
|
 |
Стиль этой статьи неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка. Статью следует исправить согласно стилистическим правилам Википедии.
|
Минде́лу[1] (порт. Mindelo) — второй по величине город Кабо-Верде. Город занимает площадь 67 км² на северо-западе острова Сан-Висенте в заливе Порту Гранде, естественной гавани, сформированной в кратере подводного вулкана около 4 км в диаметре.
Содержание
История
Нехватка природных ресурсов и длительная засуха мешала созданию постоянных поселений на острове Сан-Висенте.
Благодаря естественной бухте Порту Гранде, к острову подходили корабли пиратов и корсаров, искавших добычи и жаждущие завоевания других городов, для отдыха или ожидания инвестиций от своих правительств. В 1624 году к острову для пополнения запасов воды и продовольствия причалили 26 голландских фрегатов с 500 орудиями и 3300 людьми на бортах под командованием адмирала Якоба Виллекенса, чья конечная цель заключалась в завоевании бухты Всех Святых в Бразилии[2].
До 1781 года порт продолжал использоваться пиратами.
В 1795 году появились первые поселенцы: двадцать человек знати и пятьдесят рабов. Они были расселены на островах Фогу и Сан-Висенте. Управляющим был назначен Жоау Карлуш да Фонсека Росадо, богатый человек, родившийся в Тавире. Было построено десяток палаток и хижин в том месте, где сейчас расположена церковь в Алдейа Богородицы Девы Марии.
В 1819 году губернатор Антонио Пуссич приводит 56 семей (свыше 120 человек) из Санту-Антан. Он мечтает о создании города с помпезным названием Леопольдина, в честь императрицы Марии Леопольдины Австрийской, жены Педро IV.
В 1821 году на острове насчитывалось 295 жителей. Однако засуха в последующие годы приведет к сокращению немногочисленного населения острова.
Несмотря на все трудности, власти по-прежнему были полны решимости создать крупный город в бухте Порту Гранде. С ростом либеральной власти в городе в сентябре 1835 года губернатором был назначен Жоакин Перейра Маринью. На следующий год остров посетил англичанин Джон Льюис, чтобы оценить, сможет ли бухта служить портом для судов Ост-Индской компании.
Маринью отстаивает идею создания новой столицы Кабо-Верде в Порту-Гранде. Министерский и королевский указ от 11 июня 1838 года уполномочил перенести столицу из Праи в Сан-Висенте. Но этому акту не суждено было совершиться, отчасти из-за сильного сопротивления сторонников прежней столицы, отчасти из-за охлаждения энтузиазма губернатора Маринью.
Так или иначе, в 1838 году Британская Ост-Индская компания, базируясь в Сан-Висенте, начала добычу угля. А в метрополии маркиза де Са да Бандейра объявили о том, что поселение в бухте Порту-Гранде получило название Минделу, в память об экспедиции армии Педро IV на побережье в окрестности города Минделу в Португалии.
С июля 1851 года разрешено свободное строительство. Чтобы защитить Минделу и Порту-Гранде от мародёров и пиратов, в 1852 году возведён [pt.wikipedia.org/wiki/Fortim_d'El-Rei Форт Дель Рей] с военным гарнизоном и семью огневыми точками.
По указу от 10 марта 1857 года упразднено рабство в Сан-Висенте, а в следующем году в Сан-Николау и Санту-Антан.
В 1858 году, Минделу, имеющий четыре улицы и 170 домов, с населением в 1400 жителей, получил статус города.
Внезапно, в 1861 году, на острове разразилась эпидемия жёлтой лихорадки, чумы, сократившая половину населения Минделу. И, как результат, нехватка рабочей силы — работы по поставке угля для паровых практически прекратились. После этого страшного кризиса город медленно набирал свои предыдущие темпы роста, и только при помощи миграции с соседних островов, население вновь достигло 1400 человек. В 1862 году было построено здание таможни и церковь Богородицы Девы Марии.
18 марта 1874 года на пляже Матиота был проложен первый подводный телеграфный кабель, соединяющий остров с Европой и Бразилией. С 1875 года Минделу рассматривается как самый крупный порт на Атлантическом побережье.
В 1884 году индийская компания продлевает подводный кабель до города Прая, и от него соединяет Западную и Южную Африку и Соединенные Штаты. Минделу стало играть важную роль в телеграфных сообщений Британской империи. На острове поселилось более ста британских граждан, работающих в телеграфной компании.
Расцвет
К этому времени Минделу расцвёл. Выросли красивые общественные здания — церковь, дворец правительства, мэрия, казармы. Строились частные комфортные дома. В январе 1873 года Советом провинции были выдвинуты требования к жителям Минделу посадить по одному дереву на каждые три квадратных метра земли.
Так, к 1879 году город, насчитывающий 27 улиц, знаменитую площадь Д. Луиш, освещённую пятью красивыми фонарями, дощатые дороги, освещенные в общей сложности 120 масляными фонарями и население в 3 300 человек, был официально возведен в статус города.
В городе начала развиваться сфера торговли и услуг. Уже имелось 3 продуктовых магазина с оптовой и розничной торговлей; 11 магазинов первого порядка с розничной торговлей и 15 магазинов второго порядка (товары в которые доставлялись из местных ранчо и ферм); 108 таверн, 7 хлебопекарен, 2 мясные лавки, 5 лотков с необходимыми продуктами, 3 частных гостиницы и 2 бильярдные. Ещё существовал 1 оптовый склад Дома Миллеров, торгующий не только на острове, но и экспортирующий продукты питания на другие острова. Большой проблемой в Сан-Висенте был недостаток пресной воды, которую импортировали из Таррафала (Санту-Антан), или добывали из 13 государственных и 22 частных скважин.
Не отставала и сфера образования. В дополнение к частным классам французского, английского и бухгалтерского учета открываются начальные школы для мальчиков и девочек. Силами студентов организовывается муниципальная филармония военной музыки. 10 июня 1880 года, в день трехсотлетия со дня смерти поэта Луиша Важ де Камоеша, была открыта школа в его честь, и начала работу публичная библиотека с более чем 1000 томов, (приобретенные за счет пожертвований от населения). В этот же день был заложен первый камень для строительства на острове больницы.
В 1899 году жители направили запрос министру заморских территорий о создании на острове средних школ и школ по изучению иностранных языков.
За гранью
Но не всё было так хорошо. Рабочие слои населения не получали социальной защиты, подвергались насилию со стороны работодателей; рабочие места не отличались безопасностью, заработная плата была низкой. В жилых районах, где жили рабочие, не было санитарно-гигиенических условий. В городе практически отсутствовала канализация. Отходы и мусор сбрасывались возле пляжа города.
Погрузка угля — это пыль и сажа, которой дышат рабочие, не получающие никакого медицинского обслуживания, что приводило к туберкулёзным заболеваниям. И болезнь быстро распространялась по бедным кварталам.
По сведениям путешественников того времени, люди, жившие вокруг пирса, прозябали в нищете. Каждое подходившее к порту судно окружалось целым роем лодок, гребцы которых пытались продавать фрукты и сладости, либо менять их на спиртное и сигареты, которые тут же перепродавались. Люди пытались выживать, зарабатывая на жизнь, как придётся. Как и во всех портовых городах, проституция достигает высокого уровня, а с ней приходят венерические заболевания. Самое опасное заболевание — сифилис, в конечном итоге распространился по всему архипелагу из-за связи Минделу с другими островами.
Кризис
В конце XIX века Порту-Гранде столкнулся с падением внешнего спроса. Правительство взимает очень высокие налоги, и порт больше не может соперничать с Лас-Пальмас и Дакаром.
В апреле 1891 года руководство компании Карвуэйро объявило об увольнении двух тысяч рабочих. Голод стал угрожать городу. Начиная с первых лет ХХ столетия, безработица становится постоянной. Ситуацию того времени описывают в своих произведениях Балтасар Лопес и Мануэль Лопес.
В 1900 году уголь заменяют жидким топливом, что приводит порт к потере большей части своего стратегического значения.
В 1910 году в Минделу тепло приветствовали учреждение республики в Португалии, но лишь одна благотворительная ассоциация из города Сантуш (Бразилия), оказала гуманитарную помощь голодающим, отправив в Минделу суда, гружённые различным продовольствием.
Два года спустя ситуация обострилась. Около 4000 рабочих угольных шахт объявили забастовку, требуя отослать их на родину, подальше от продовольственного кризиса, угрожающего населения, засухи и отсутствия работы в Порту-Гранде.
В 1917 году правительство решило раздавать населению продовольственные пайки. Однако вместо улучшения, ситуация ухудшилась.
С начала 1920 года суда заходили в порт крайне нерегулярно.
В апреле 1922 года во время первого воздушного перелёта через Южную Атлантику на гидросамолёте в бухте Порту-Гранде совершили посадку для дозаправки авиаторы Гагу Кутинью и Сакадура Кабрал.
Но самое большое зло, к которому привела безработица, стал алкоголизм. В 1924 году, по просьбе жителей Минделу, губернатор распорядился запретить ввоз любых спиртных напитков в Сан-Висенте.
В 30-е годы городу пришлось особенно трудно. Из-за Великой экономической депрессии на Западе движение судов практически прекратилось. Никакие попытки возврата конкурентоспособности Порту-Гранде не принесло результатов — порт был парализован.
7 июня 1934 года, поняв, что правительству нет никакого дела к трагедии, люди вышли на улицы требовать справедливости, грабя государственные продовольственные склады и магазины местных торговцев. Засуха в 1941—1942 и 1946—1948 годах и голод привели к гибели тысяч людей и заставили многих эмигрировать (по некоторым данным численность населения сократилась на более чем 30 %). Толпы истощённых голодом людей бежали в соседний Сан-Томе в поисках шансов на выживание.
На других островах ситуация была ещё более тяжёлой. Миф, что в Порту-Гранде неиссякаемый источник рабочих мест и наличие порта с кораблями, дающими возможность отправиться к другим землям, позволял Минделу всегда иметь дополнительную рабочую силу со всех островов архипелага. Да ещё тот факт, что по эту сторону только Минделу имел школу, сделало город интеллектуальным центром Кабо-Верде. Многие политические деятели, в том числе Амилькар Кабрал и Педру Пиреш учились в одной из школ (ныне школа Жоржи Барбоза).
Ситуация улучшилась лишь в 1968 году, когда эмигрировавшие в Европу и США смогли отправлять денежные переводы своим семьям.
Революция гвоздик в Португалии открыла дверь многим инженерам, преподавателям и техническому персоналу Кабо-Верде на родину из различных бывших португальских колоний. Возвратились некоторые лидеры ПАИГК, соратники Амилькара Кабрала.
Независимость
Независимость принесла городу известность. В настоящее время Порту-Гранде восстановлен. Торговля, услуги перевозки через Атлантический океан, ремонт судов и снабжение топливом будут и впредь лежать в основе экономического развития острова. Порт принимает импорт и экспортирует товары молодой страны. Динамичная связь с внешним миром способствует развитию на острове лёгкой промышленности.
Минделу растёт за счет привлечения людей с других островов, особенно из Санту-Антана и Сан-Николау. В ходе переписи населения в 2000 году было зарегистрировано 63 тыс. человек. До 2010 года предполагается рост населения до 78 600, из них 96 % жителей острова Сан-Висенте будут сосредоточены в городе Минделу.
Экономика
Гарантом экономического развития Минделу выступают торговля и сфера услуг.
Порту-Гранде служит центром распределения грузов. К концу 1997 года причал занимал площадь 1750 м², пирс для рыбной ловли имел длину 340 метров при максимальной глубине 11,5 метров. В декабре 1997 года была завершена модернизация порта: 45 000 м² причала вмещает в себя пассажирские терминалы, грузовой отсек, и другие современные средства обслуживания и поддержки. Порт также имеет пять складов, портовые сооружения и холодильные камеры.
В Минделу существуют современные и хорошо оборудованные мастерские по ремонту любых видов судов. Верфь оборудована системой подъема, шестью причалами для лодок, не превышающих 110х18 м и грузоподъёмностью до 2800 тонн; в 145 метрах от набережной располагаются механические, котельные, электрические, плотницкие мастерские и цеха обработки поверхности и сварки труб.
Прибрежные воды изобилуют морскими обитателями, поэтому рыбный промысел предоставляет большие возможности для экономического развития города и заслуживает внимания иностранных инвесторов. Существует несколько предприятий по хранению и обработке даров океана.
В связи с недостатком пресной воды, развито опреснение морской. В Минделу производят в среднем 2900 м³/сутки питьевой воды, что охватывает 65 % водопотребления всего острова. Опреснением занимается частная компания «Electra».
Туризм
Туризм — основное направление развития экономики всего архипелага. Минделу предлагает своим гостям полный комплекс услуг в этой отрасли.
- Отель Порту-Гранде**** расположен в самом сердце города. Один из самых старых отелей Кабо-Верде. Недавно реконструирован.[3]
- Отель Миндел****.[4]
- Chez Loutcha**** — отель, расположенный при входе в город. 4-х этажное современное здание с магазином, рестораном, баром.[5]
- Дом Кофе Минделу — старинное здание 1870 года, восстановленное в его первоначальном виде. Расположено недалеко от бухты Порту-Гранде.[6]
Образование
Здесь расположен один из кампусов Университета Кабо-Верде.
Демография
Население Минделу удвоилось в период с 1960 по 1980 года и к 2005 году темпы роста составляли 2,9 % в год. Этот огромный рост численности населения сопровождается расширением городской территории. Город имеет форму месяца, расположен вокруг залива Порту-Гранде, и ограничен с холмами с бедной растительностью.
Колониальный центр окружен жилыми районами. В последние десятилетия образовались молодые богатые районы, в которых расположились вернувшиеся эмигранты. Многие госслужащие и молодые семьи живут в блочных домах у подножия горы Sossego
Напишите отзыв о статье "Минделу"
Примечания
- ↑ Географический энциклопедический словарь: географические названия / Под ред. А. Ф. Трёшникова. — 2-е изд., доп.. — М.: Советская энциклопедия, 1989. — С. 314. — 210 000 экз. — ISBN 5-85270-057-6.
- ↑ [www.privateers.ru/notorious-persons/heyn.html Хейн, Питер Питерсзоон — ВЕСЕЛЫЙ РОДЖЕР — история морского разбоя]
- ↑ [www.caboverde.com/pages/323190.htm CABOVERDE- Hotel Porto Grande — 323190 — Mindelo — S.Vicente — cape verde — capo verde] (англ.)
- ↑ [www.caboverde.com/pages/328881.htm CABOVERDE- Ilha de Sao Vicente — (hoteiss) — MINDEL HOTEL — 328881 -cape verde — capo verde]
- ↑ [www.caboverde.com/pages/321636.htm CHEZ LOUTCHA — pensao — (hotel-bar restaurantes) — 321636 — cape verde — capo verde — CABOVERDE- Ilha de Sao Vicente]
- ↑ [www.casacafemindelo.com/portugues/index.htm casa CAFÉ mindelo]
Отрывок, характеризующий Минделу
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
