Минин и Пожарский (фильм)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Минин и Пожарский
Жанр

Исторический

Режиссёр

В.Пудовкин
М.Доллер

В главных
ролях

А.Ханов
Б.Ливанов

Оператор

А.Д. Головня

Композитор

Юрий Шапорин

Длительность

134 минуты (02:13:40)

Страна

СССР СССР

Год

1939

IMDb

ID 0031654

К:Фильмы 1939 года

«Минин и Пожарский» — советский исторический художественный фильм 1939 года об организации купцом Мининым и воеводой Пожарским Второго народного ополчения во время польской интервенции в 16111612 гг. Экранизация повести Виктора Борисовича Шкловского «Русские в начале XVII века».

В 1963 году фильм был «восстановлен» — то есть подвергнут цензуре, после чего его продолжительность со 134 минут уменьшилась до 109 минут.





Сюжет

Действие фильма начинается летом 1610 года в разоренной польскими интервентами сельской местности. Туда на телеге приезжают купцы Кузьма Минин и Нелюб Овцын. Минин находит на пожарище раненого крестьянина Романа и отвозит его подальше от сожженной деревни. По пути Роман оживает и беседует с купцами, причем Минин высказывает мысль о том, что надо спасать Русскую землю от интервентов. Роман прощается с купцами и уходит. Зимой дорога приводит его в подмосковный монастырь, где он встречает князя Пожарского и на время сторожит лошадей по просьбе холопа Степана. Но неожиданно приезжает в монастырь дворянин Григорий Орлов (бывший хозяин Романа) на постой и Роман прячется на конюшне. Степан узнает правду про Романа и,найдя его на конюшне, вступает в драку. Но на конюшню входит князь Пожарский и останавливает драку, а заодно и советует Роману идти в Москву на его двор.

Роман уходит, а князь приходит в свои покои и видит, что Орлов уже навеселе и вплотную занят поеданием монастырских запасов. Князь собирается почивать, но дворянин пытается завязать беседу с ним и даже уговаривает выпить вместе с ним. Пожарский непреклонен, и тогда Орлов в досаде садится за стол и пьет пиво. Но в этот момент один из его слуг сообщает об просителе и дворянин выходит наружу, где сталкивается с греческим монахом. Последний дает Орлову письмо, адресованное к командиру польского гарнизона Кремля, и дворянин соглашается доставить его в Москву.

Дальше действие происходит у Сретенских ворот Москвы, где поляки не пускают всех и даже опрокидывают в реку возы с бревнами. Причем Романа наглым образом обыскивают, а Орлов без всех препятствий проезжает в город, что вызывает недовольство народа. Одновременно на стене Кремля члены Семибоярщины обсуждают дела со старостой усвятским Яном Сапегой. Но тут появляется Орлов и подает письмо Сапеге, а заодно и остается в Кремле вместе с интервентами и боярами - предателями. В письме говорится о подходе Первого ополчения к Москве и готовящемся восстании во главе с князем Пожарским. Сапега отдает приказ о подожжении Москвы и поляки приступают к его выполнению.

Роман приводит толпу крестьян на двор князя Пожарского и находившийся там удалой воевода приказывает им поднимать восстание против интервентов. Сами поляки попадают в засаду и их забрасывают бревнами. В то время, как в некоторых местах пытаются потушить пожар, а Пожарский ведет толпу крестьян к позициям старого пушкаря - повстанца Федора Зотова, из ворот Кремля выходит польская пехота и вступает в бой с восставшими. Князь получает огнестрельное ранение, а на помощь ляхам приходит новый отряд пехоты. Несмотря на предостережения Зотова, Пожарский ведет своих людей в атаку против врагов, которая заканчивается неудачей.

В итоге большая часть восставших, среди которых находится Роман, отступает из города и одновременно жена Пожарского сопровождает своего раненого мужа на санях, везя его в родовое имение. Но навстречу им являются передовые отряды Первого земского ополчения и их ведет воевода Прокопий Ляпунов. Последний встречает сани Пожарского и ,выслушивая упреки княгини, пытается объясниться перед нею. Затем Степан и княгиня помогают встать в полный рост на санях Пожарскому и показывают ему разоренную и сожженную Москву и отступление крестьян из города. Князь в сожалении падает в обморок.

Проходит некоторое время. Поляки берут Смоленск, шведы захватывают Новгород, а казаки атамана Заруцкого убивают Ляпунова, что вызывает распад Первого ополчения. Наступает осень 1611 года и Минин у земской избы собирает жителей Нижнего Новгорода. Купец пытается объяснить идею созыва нового ополчения, но его идея встречается в штыки другими купцами во главе с Нелюбом. Последний на городском собрании у стен Кремля продолжает выступать против идеи Минина, но тот остается непреклонным и предлагает собрать деньги на ополчение. Вдруг на площади появляется старый нищий и дает Минину все свои деньги, что вызывает мощный патриотический порыв. В итоге создается Второе ополчение во главе с Кузьмой Мининым и Дмитрием Пожарским и идет походом на Москву.

Польский король Сигизмунд Ваза узнает об этом и просит совета у иезуита де Малло, что ,будучи переодетым монахом, передал письмо Орлову. Иезуит высказывает мысль об убийстве Пожарского, а гетман Ходкевич вызывается в поход на Москву. Тем временем Степан под воздействием уговоров соглашается убить князя и пытается это сделать во время прихода в лагерь Второго ополчения шведских наемников. Но оказавшийся среди ополченцев Роман спасает князя, сообщая ему об делах в лагере князя Трубецкого и атамана Заруцкого и походе на Москву гетмана Ходкевича, и тот продолжает поход на Москву.

Тем временем Орлов проникает в лагерь Первого ополчения и беседует с боярином Дмитрием Трубецким и атаманом Иваном Заруцким. Второе ополчение подходит к Первопрестольной и громит передовые отряды литовского гетмана. Последний ночью обсуждает план завтрашнего боя и уверен в своей победе. Одновременно холоп - предатель Степан и дворянин Орлов пытаются незаметно проникнуть с отрядом ляхов в Москву, но попадают в засаду, устроенную князем Пожарским. Роман убивает Орлова и приказывает казнить Степана.

Утром следующего дня туман на время охватывает Москву, причем конница ополченцев переходит реку, и одновременно начинается решающее сражение. Князь Пожарский вначале устанавливает пушки на укрепленных позициях у старого пушкаря Зотова и произносит речь перед войском. Одновременно гетман, на сторону которого перешли уже к тому времени шведские наемники, отдает приказ об наступлении. Пушкари и стрелки ополчения начинают обстреливать ляхов, а затем начинается рукопашный бой между вооруженными бердышами ополченцами и наемниками. Гетман пытается помочь им с помощью шляхетского подкрепленья, но все безуспешно.

Тогда Ходкевич пытается прорваться к переправе, а крылатые гусары наносят удар по позициям ополченцев, весьма удачный. Недовольные выжиданием Трубецкого и Заруцкого казаки переходят на сторону ополченцев, а в то же время польские гарнизонные солдаты Кремля стреляют из пушек и выходят с знаменами и радостными песнопениями из ворот. Но Пожарский и Минин придумывают план, как разгромить врага. Они осуществляют контрнаступление, где основную роль сыграла кавалерия ополчения, и ломают боевые порядки ляхов. Гетман скрывается с поля битвы, а его разгромленный отряд с позором бежит. Ляшский гарнизон Кремля сдается, а ополчение с победой вступает в Москву.

Фильм завершается речью Минина и Пожарского при всем народе на Лобном месте.

В ролях

Съёмочная группа

Технические данные

  • Производство: Мосфильм, съёмки начались 2 февраля 1939 года, метраж — 3647 м, метраж версии 1963 года — 2998 м.
  • Художественный фильм, чёрно-белый.

Признание

Сталинская премия I степени (1941).

Напишите отзыв о статье "Минин и Пожарский (фильм)"

Ссылки

  • [smena-online.ru/sites/default/files/10_-_1939.pdf Описание процесса съёмки фильма] Журнал «Смена», номер № 322, октябрь 1939
  • [cinema.mosfilm.ru/films/film/1930-1939/minin-i-pojarskiy/ «Минин и Пожарский»] (сокращённая версия 1963 года) в онлайн-кинотеатре «Мосфильма»

Отрывок, характеризующий Минин и Пожарский (фильм)

Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.