Министерство разведки и национальной безопасности (Иран)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Министерство информации Ирана»)
Перейти к: навигация, поиск
Министерство разведки и национальной безопасности (Иран)

Общая информация
Дата создания

18.8.1984

Предшествующие ведомства

САВАМА (до 1984 г.)
САВАК

Штаб-квартира

Тегеран

Ответственный министр

Махмуд Алави, Министр

Министерство разведки и национальной безопасности (перс. وزارت اطلاعات و امنیت ملی ایران‎, Vezarat-e Ettela’at va Amniyat-e Keshvar, VEVAK) является разведывательной службой правительства Ирана и одним из ведомств, отвечающих за внутреннюю безопасность страны.





История

После исламской революции 1979 на базе шахской спецслужбы САВАК и структур иранского шиитского подполья, возникших в 1960-е годы в Южном Ираке, Ливане, Египте и США, в Иране была сформирована новая спецслужба. Формирование её происходило при содействии служб безопасности Египта и Организации освобождения Палестины. В основном режим Хомейни привлекал на службу офицеров из разведывательных структур САВАК, предпочтение отдавалось работавшим ранее на иракском направлении и по странам Персидского залива[1].

В феврале 1979 года, был образован Корпус Стражей Исламской Революции (КСИР — Кодсе Пасдаране Энгелабе Ислами), в задачу которых входило поиск и расстрел сотрудников шахской охранки САВАК, сторонников монархии. Основателем КСИР был хомейнист Хушанг Дастгерди.

Официально, исламские революционные власти распустили САВАК законом от 24 февраля 1979 года[2]. В качестве первого директора «САВАМА» исламисты назначили видного шахского генерала Хоссейна Фардуста (которого завербовал революционный совет)[3]. В 1985 году генерал Хоссейн Фардуст за «связи с Москвой» был снят со своей должности и заключен в тюрьму, где и «умер» в 1987 году.

Как указывалось, «САВАМА» формировался при помощи инструкторов и сотрудников предшествующей организации[4]. По словам социолога Чарльза Курцмана, с приходом к власти исламистов САВАК не был демонтирован, а всего лишь изменил своё название и прежнее руководство, и по-прежнему действует с теми же методами спецопераций, а также практически без изменений остался и «персонал»[5]. В энциклопедии «Britannica» указывается, что новая организация ИРИ во многих странах пользуется услугами персонала из САВАК[6].

Аятолла Хомейни и не помышлял упразднять столь эффективную службу внутренней и внешней безопасности, несмотря на то, что в течение длительного периода времени он и его сподвижники громко заявляли о «беспощадности и кровожадности» шахской тайной полиции САВАК. Новые руководители лишь устранили прошахскую верхушку спецслужб и заменили их на исламских комиссаров[7]. Более того, если те работники шахской охранки САВАК, которые боролись с мятежным шиитским духовенством, были, как правило, казнены, то подразделения САВАК, специализировавшиеся на «красной опасности», были сохранены в неприкосновенности и влились в состав исламской политической полиции САВАМА (Иранская национальная организация информации и безопасности). Помимо глав этих подразделений генералов Али Акбар Фразия и Али Мохаммед Каве, САВАМА воспользовалась услугами специалиста по борьбе с оппозицией шахского генерала Фардуста, который был другом детства шаха и обвинялся в начале «исламской революции» в организации массовых расправ над антишахскими демонстрантами[8].

В сфере внешней разведки новая спецслужба использовалась хомейнистским режимом для попыток экспорта исламской революции с опорой на шиитские общины Ближнего Востока, Центральной Азии, Африки, Южной и Северной Америки. За рубежом у новых разведорганов Ирана сформировались прочные позиции в Ираке благодаря местной шиитской и курдской оппозиции, в частности организации «Хизб аль-Дауа аль-Исламийа», а с 1982 — и «Верховному совету исламской революции в Ираке», в Ливане (благодаря организации «Амаль», а с 1982-го — «Хезболла»), в Саудовской Аравии (благодаря шиитской оппозиции, попытавшейся в конце 1979-го захватить Мекку с целью свержения монархии), а также США (благодаря 30 000 иранских студентов, объединённых в Ассоциацию исламских студентов Америки) и Франции. По некоторым сведениям, первый глава разведки новой организации Хоссейн Фардуст (в прошлом входивший в руководство САВАК, а с начала 1970-х возглавлявший автономную структуру «Специальное управление разведки»), был смещен со своей должности по подозрению в сотрудничестве с КГБ и в декабре 1985 как «советский агент» оказался в тюрьме[1].

Внутри страны деятельность спецслужбы была ориентирована на подавление оппозиционной активности.

Новая спецслужба была организационно оформлена 18 августа 1984, сначала под названием «Министерство информации и государственной безопасности Ирана» и впоследствии переименована в «Министерство разведки и национальной безопасности». Информацию о её деятельности часто трудно получить[9].

В 1999 году «преступные элементы» из министерства привлекались к ответственности за печально известные серийные убийства писателей-диссидентов и интеллектуалов, в том числе убийства иранских политических диссидентов внутри и за пределами страны[10].

С главой Министерства координируют свою деятельность практически все административные и силовые структуры Ирана, особенно это касается Корпуса стражей исламской революции.

«Революционная» чистка в армии и САВАК от монархистов

Почти сразу же, после падения монархии, ведущие военные деятели шахского периода были публично казнены новым режимом. На самом деле, с первых же дней «Эры Хомейни» рассправа над высшим генералитетом шаха носила массовый государственный характер. Казни «роялистов» производились в «атмосфере произвола и отсутствие контроля»[11]. Этот «террор» был предназначен для усмирения жажды революционной массы, требовавших «гильотинировать» видных офицеров шахского Ирана. Подобная политика в отношении генералитета имела и другое предназначение, а именно: направить четкое послание офицерам среднего звена о безоговорочном подчинении новому режиму[12]. «Революционные трибуналы» творили скорый суд: вся процедура занимала 5-10 минут, после чего приговор тут же приводился в исполнение. Одним из первых на крыше резиденции Хомейни был расстрелян бывший шеф САВАК генерал Нематолла Насири[13].

В феврале 1979 года, в Тегеране, три шахских генерала были расстреляны в присутствии иностранных журналистов, при этом заявив, что «некоторые из них почетные воры, которые правили этой страной на протяжении последних 10 лет»[14]. Новое руководство фактически приняло решение, что "чистки в вооружённых силах будут проводиться и в дальнейшем, но в ограниченных масштабах, сосредоточившись лишь на «коррумпированных элементов»[15].

Генерал Манучер Хосродад (офицер ВВС) был арестован 13 февраля при попытке бежать из Ирана. Будучи сторонником шаха, он был помещен под стражу до вынесения постановления революционного трибунала[16]. 15 февраля, четыре высших генерала, среди них Нематолла Нассири (бывший глава САВАК), Реза Наджи (военный губернатор Исфахана), Мехди Рахими (военный губернатор Тегерана) и Манучер Хосродад были казнены в «соответствии с исламскими нормами и предписаниями»[17] в Тегеране[18]. На государственном радио было заявлено о «казни палачей предыдущего режима» с целью «очищения крови революции и притока новой, революционной крови.»[19] Радиовещание также передало, что 20 других высокопоставленных должностных лиц режима Пехлеви в скорем времени предстанут перед судом революционного трибунала, после чего им вынесут смертный приговор[20].

80 % из первых 200 казненных сторонников шаха принадлежали армейской среде (генералитет, высшее офицерство) и соответственно шахской тайной полиции САВАК. Большая часть руководителей всех департаментов и ведомств САВАК были казнены[21].

Свыше 3.000 сотрудников центрального штата и агентов САВАК были выслежены исламскими революционными «комиссарами» один за другим и жестоко замучены. Только те из них, кто в момент победы революции находились на миссиях вне Ирана, смогли уйти живыми от беспощадной расправы со стороны исламских фундаменталистов[22].

Зачастую причиной казни являлись не «коррумпированные связи», а самая примитивная кровная (личная) месть. После гибели офицера его семья, как правило, подвергалась всевозможным преследованиям, особенно усердствовали в этом левацкие радикальные группировки. Только за два послереволюционных месяца они уничтожили более 20 тыс. так называемых «монархистов», по сути же кадровых военнослужащих иранской армии и бывшей шахской охранки САВАК. Немало офицеров, унтер-офицеров и даже солдат, особенно в сухопутных войсках, национальной полиции и жандармерии, в страхе за свою жизнь самовольно покидали места службы. К июлю 1979 года число дезертиров превысило 250-тысячную отметку[23]. К осени почти все офицеры, известные как сторонники шаха или настроенные против исламских порядков, так или иначе были казнены. Среди них 14 командиров армейских дивизий, 8 командиров отдельных армейских бригад и все военные губернаторы[24].

Избежать репрессий удалось лишь тем из старших офицеров, кто был в опале у шаха и стал сотрудничать с новым режимом. Остались на своих прежних должностях и те высшие военные чины, которые способствовали сдаче своих подразделений революционным силам или ещё до этого делали все, чтобы развалить армию изнутри[25]. Но и они скоро попали под безжалостный «меч революции»[26].

В чём было полное единодушие у всех светских и религиозных фракций, так это в проблеме армии. Было решено значительно уменьшить её численность, ликвидировать привилегии высшего военного руководства, поставить армейские структуры вне политики.

В соответствии с этой установкой временное Революционное правительство, сформированное Мехди Базарганом по поручению Хомейни, объявило, что Иран больше не будет выполнять функции «жандарма Персидского залива». Соглашения и контракты, в первую очередь с США и западными государствами, на поставку современного оружия и военной техники (самолётов, радиолокационных станций, танков, боевых кораблей) были или отменены, или заморожены, а оставшиеся иностранные военные советники и специалисты были высланы из страны. Американские станции разведки и наблюдения на иранской территории были закрыты. Национальный воинский контингент, который в составе войск ООН находился в Ливане, а также соединение иранских войск, дислоцированное в Омане, получили приказ возвратиться домой[27].

В мае 1979 г. исламское правительство заявило о своем намерении сократить вооружённые силы наполовину. Отныне призыв не должен был проводиться насильственными методами, к тому же новобранцам предстояло служить не два года, как было при шахе, а всего год. И хотя никто не возражал против подобных нововведений, мало нашлось тех, кто выразил согласие с таким правительственным курсом. Радикалы, например, требовали установления полного гражданского контроля над национальными вооружёнными силами и смены высшего военного руководства. В одном были едины все политические лидеры: необходимо провести чистку армии. Но когда дело дошло до определения её критериев и методов осуществления, начались бесконечные дебаты и споры, в ходе которых между различными политическими силами выявились острые разногласия.

Хомейни и некоторые его сторонники, хотя и не доверяли профессиональным военным, ясной точки зрения относительно того, что же с ними делать, не имели. То они выступали за слияние армии с вооружёнными отрядами политических группировок, полагая, что «революционеры» возьмут военных под свой контроль, а те в свою очередь не только обучат боевиков, но и отучат их от партизанщины; то призывали лишь покончить с коррумпированной армейской верхушкой. В окружении Хомейни были и те, кто считал, что нужно устранить лишь явно прошахских офицеров, но сохранить дисциплину и боеспособность профессиональной армии[27].

Несмотря особую на важность, придаваемую государством так называемому идеологическому аппарату, репрессивные инструменты государства также выросли до пугающих размеров.

Разрушение шахской тайной полиции, армии, военных судов и т. д. было самими ближайшими целями революционного движения. Ещё до фактического ниспровержения шахского режима, его репрессивные органы слабели и распадались под ударами массовых выступлений. Пять лет спустя, однако, все они были не только практически восстановлены в своей дореволюционной силе, но и, сверх того, были дополнены новыми даже более мощными инструментами репрессий, получившими легитимность в качестве «ростков революции»[28].

Как видно, после падения шаха, исламский режим был особенно суров в отношении очень высоких должностных лиц организации безопасности шаха САВАК. В первые месяцы революции, высшие должностные лица САВАК были либо казнены, либо были осуждены на очень длительные сроки тюремного заключения. Многие сотрудники САВАК — особенно те, наиболее известные или подозреваемые в активном участии в подавлении мусульманского духовенства и светских противников шаха — были строго наказаны. Однако, количество высококвалифицированных сотрудников САВАК стали частью созданного хомейнистами нового аппарата безопасности, чтобы заменить САВАК. В общем, самый низкий уровень чиновников САВАК, которые оказались задержаны в течение короткого времени на начальном этапе революции были просто уволены[29].

«САВАМА» и антихомейнистская оппозиция (1979—1983 гг.)

В 1980 году, «Washington Post» написал интересную статью с заголовком: «У Хомейни, как сообщают, есть собственный САВАК»[30]. Новая секретная служба Хомейни была ничем иным, как служба безопасности шаха САВАК. Вот что пишет «Washington Post»:

«Хотя Хомейни пришел к власти, осуждая шаха и действия его секретной службы САВАК, которую иранцы боялись, правительство Ирана под руководством аятоллы Рухоллы Хомейни создало новую разведывательную службу внутренней безопасности, очевидно, с подобной организационной структурой и с некоторыми из тех же лиц, которые работали в аппарате САВАК.

Новую организацию называют САВАМА. Согласно американским и иранским эмигрантским источникам, а также исследованиям украинских специалистов (ст. лей-т. Федоровский Л.Л. 2006" Оценка исторических аспектов политического развития Ирана"), новую организацию безопасности курирует генерал Хоссейн Фардуст, который был заместителем начальника САВАК и другом детства свергнутого монарха Мохаммеда Реза Пехлеви....

"САВАК живет и здравствует" в форме САВАМА, — утверждает Али Табатабаи, бывший советник иранского посольства в Вашингтоне при режиме шаха... теперь президент Фонда Свободы Ирана в Бетесда[Мэриленд, около Вашингтона, округ Колумбия]... "Есть большое число бывших сотрудников САВАК перешедших в новую организацию", — сказал он. "Фактически, за исключением руководителей бюро [кто управлял отдельными отделами САВАК], организация в целом, кажется, неповреждённой."

В Париже, французский адвокат, кто представляет иранских эмигрантов, лично общался с многими из них, и тем самым владеет обширной информацией о ситуации в Иране, сказал корреспонденту «Вашингтон пост» Рональду Ковену, что "САВАМА — то же самое что и САВАК без каких-либо изменений в структуре. Они только заменили некоторых руководителей..."

... Табатабаи утверждает, что у него есть хорошие источники о ситуации в Тегеране, и говорит, что организация САВАМА ‘является почти точной копией’ САВАК, с девятью бюро. Среди них: покрытие расходов на персонал, сбор информации внешней разведкой, сбор информации внутренней разведкой, наблюдение за собственными агентами и безопасность его собственных агентов и безопасность правительственных зданий, коммуникаций, финансы, анализ информации собранной разведкой, контрразведка, а также вербовка и обучение».

[31]

То, что Али Табатабаи подробно описывает выше, является аппаратом безопасности тоталитарного полицейского государства: девять бюро САВАК/САВАМА шпионили за простыми иранцами и даже непосредственно за чиновниками САВАК/САВАМА. Они также пытали и убивали простых иранцев, поскольку они считали это необходимым: «САВАК систематически применял пытки в качестве инструмента внутренней репрессии». Аятолла Хомейни, установивший тоталитарный полицейский режим, конечно нуждался в эффективных органах безопасности, поэтому с этой точки зрения, восстановление САВАК в форме САВАМА — которая обладала большим опытом борьбы с оппозицией, было оправданным мероприятием. Отныне бывшие сотрудники САВАК начали работать на тоталитарный государственный режим.

В тот период американские чиновники были очень заняты рассказами о том, что аятолла Хомейни (которого они в скором времени в тайне начали вооружать до зубов во время Ирано-Иракской войны)[32] был их врагом, и таким образом они категорически отрицали, что многие сотрудники САВАК теперь работают в САВАМА. Как сообщалось в той же самой статье:

«В Вашингтоне, однако, американские правительственные аналитики относительно данного вопроса давали более сдержанную оценку.… Американские источники говорят, что некоторые остатки предыдущей системы могут быть полезной новому режиму. Так, некоторые бывшие функционеры САВАК — описанные как ‘низкий уровень’ — кто работал для шаха, теперь работают для Хомейни.”

Судя по вышеизложенным фактам, можно заключать следующее: как США, так и иранские источники эмигрантов, определенно соглашаются в том, что «САВАМА … управляется … генералом Хоссейном Фардустом, который был заместителем начальника САВАК при прежнем шахе, Мохаммеде Реза Пехлеви…» Мало того: «Фардуст … был давним другом, одноклассником и доверенным лицом шаха. Фардуст, говорит Табатабаи, был также главой специального бюро САВАК, которое суммировало всю разведывательную информацию. Фардуст ежедневно передавал собранную информацию лично шаху.»

Фардуст вовсе не был «низким уровнем». Фардуст управлял Ираном для шаха посредством министерства госбезопасности. Также оказывается, что «заместителем Фардуста, как руководителя САВАМА, как говорят, является генерал Али Мохаммед Каве, бывший глава Бюро САВАК, имеющего дело с анализом собранных разведданных». Также и генерал Али Мохаммед Каве не был точно «низким уровнем». Наконец, по утверждению Табатабаи «сотрудники трёх бывших Бюро, имеющих дело с организацией персонала и суммированием разведывательной информации, все члены указанных Бюро, которые работали на Фардуста, когда он был заместителем начальника САВАК, все ещё работает на него как на руководителя САВАМА».

Правящая элита США не поддерживала Али Табатабаи и «Фонд Свободы Ирана», который хотел свергнуть Хомейни[33], и правящей элите США в скором времени стало неловко от того, что Али Табатабаи начал говорить вслух, как аятолла управлял Ираном с помощью САВАК, созданной ЦРУ, точно также, как перед этим делал шах. Возможно, что убийство Табатабаи, вскоре после того, как он сделал вышеупомянутые заявления прессе, вовсе не было связано с ЦРУ[34].

Однако, стоит указать и следующее обстоятельство, что «только Табатабаи был готов выступать от своего имени в качестве главы Фонда. Только Табатабаи стремился выступить перед телевизионными камерами и радиомикрофонами, чтобы обсудить позиции Фонда. В конце, один из 10 первооснователей Фонда, выразил опасения насчёт использования его имени, из страха за безопасность своей семьи и непосредственно было подтверждено тем, что случилось с Табатабаи…. 'Наша цель заключается прежде всего в разоблачении истинной природы Хомейни’, — сказал Табатабаи. … Табатабаи был председателем Фонда, а также его пресс-секретарем. Из-за его видного общественного статуса, „Фонд Свободы Ирана“ (Iran Freedom Foundation — IFF), в свою очередь стал широко известным из девяти антихомейнистских групп в Соединенных Штатах…. Табатабаи появлялся на ток-шоу, радио и телевидении, на местном масштабе, национальном и также в Канаде. Он помог организовать крупную антихомейнистскую демонстрацию в Лос-Анджелесе в начале месяца, которая была направлена на примирение и сближение различных антихомейнистских групп»[35].

Другими словами, Табатабаи был большой проблемой для нового исламского режима, и он был единственным человеком, который не молчал — все остальные к тому времени уже получили соответствующее предостережение.

Франсиско Жиль-Вайт, в своем историческом исследований приводит весьма интересную заметку: "После убийства Али Табатабай, я не смог найти в газетных статьях упоминания о идентичности САВАК и САВАМА. Напротив, в следующем году, «The New York Times» сообщила общественности с указанием в заголовке, что «САВАМА не похож на шахский САВАК», указав в тексте, что «САВАК был расформирован после Революция 1979 года»[36]. Статья в газете «Christian Science Monitor», в тот же самый год, действительно говорила, что "САВАМА было названием, данным воссозданной организации тайной полиции САВАК, бывший долгие годы оружием террора и пытки в руках покойного шаха, " и газета бросилась заверять своих читателей, что «причина перехода многих членов САВАК в новую службу САВАМА была боязнь за свою собственную жизнь»[37].

Столкнувшись с ожесточенным террором сторонников свергнутого шаха и прочей оппозицией, власть Хомейни ответила жесточайшими репрессиями. После гибели главных соратников аятоллы Хомейни — Мохаммед Али Раджаи и Мохаммад Джавад Бахонара в 1981 году, взрыва штаб-квартиры исламистов в Тегеране, гибели командира КСИР полковника Хушанг Вахид Дастгерди в 1982 году и ряда его подчиненных, хомейнистские контрразведчики развернули облавы на оппозицию по всей стране[38].

В застенках КСИР и САВАМА были уничтожены лидеры монархистов, коммунистов, иранских курдов, членов оппозиционных групп «Федаине Ислами» и «Моджахедин-Э Хальк», социалистов партии «Пейкари». Председатель «федаинов» Садек Готбзаде (правая рука Хомейни) убит в тюрьме по личному приказу аятоллы Хомейни сотрудниками САВАМА, лидер моджахедов Мохаммед Реза Саадати повешен в тюремной камере, сменивший его Муса Хиябани расстрелян бойцами КСИР при аресте[38].

С «Моджахедин-Э Хальк» и «Федаине Ислами» справиться было труднее, чем с ТУДЕ — это были организации городских партизан. Несколько лет «народные моджахедины» и «народные федаины» вели вооружённую борьбу с исламским режимом, пока наконец «федаинское» подполье не было в основном разгромлено и тысячи человек не погибли под чудовищными пытками в исламских тюрьмах[39].

Часть укрывшихся за границей саваковцев участвовала в монархических заговорах против режима Хомейни. Бывший сотрудник шахских спецслужб Фарадж помогал в 1980 году американскому спецназу «Дельта» при попытке высадиться в Тегеране. Его коллега Мехропур организовал покушение на известного лидера хомейнистов аятоллу Сейед Али Хосейни Хаменей, взорвав бомбу в тегеранской мечети. Ещё один бывший саваковец, Мусофи, покушался в 1992 году на президента Ирана Али Акбара Хашеми-Рафсанджани, ранив того в руку; Мусофи в 1996 году был арестован в Индии и выдан иранцам. Были в рядах САВАК и те, кто перешёл на службу новому режиму мулл. Высокопоставленный офицер САВАК — Манучер Горбанифар в эмиграции наладил связи с хомейнистским режимом, в 80-е годы тайно поставлял ему оружие из Европы и США[38].

Исламский режим мулл внимательно следит за деятельностью иранской монархической эмиграции и бывших сотрудников шахских спецслужб. Например, в 2003 году Федеральная прокуратура Германии предъявила одному иранцу обвинения в шпионаже. Сотрудники немецких спецслужб утверждали, что задержанный иранец собирал информацию об активистах иранской оппозиции. Задержанный обладал двойным гражданством: являлся гражданином Ирана и ФРГ. Сотрудники прокуратуры утверждали, что 65-летний Ираджи С. работал на Министерство разведки и безопасности Исламской республики Иран (ВЕВАК) с (1991 по 2002 год). Утверждается, что Ираджи С. отслеживал деятельность активистов иранской оппозиции и бывших сотрудников шахской разведки Ирана САВАК в Европе. Ираджи С. был арестован 12 июня 2003 года[40].

После победы Исламской революции в одной из бывших тюрем в центре Тегерана был открыт музей «Эбрат», экспозиция которого посвящена документально зафиксированным зверствам политической полиции САВАК.[41]

Методы пыток

Как общепринято считать, шахская охранка славилась своей жестокостью и тем, что в застенках САВАК пытали всех заключённых, причём наряду с «обычными» современными пытками, распространёнными по всему миру консультантами из ЦРУ, такими как пытка электротоком или пытка удушением, в САВАК практиковали и «местные» изощренно жестокие восточные пытки, вроде поджаривания на решетке на медленном огне[42]. САВАМА расширила набор пыток за счёт классических средневековых (вроде битья палкой по пяткам, что широко практикуется и в современной Турции, или стягивания головы жгутом) и ввела в практику трёхкратную пытку[43] вне зависимости от того, дал подследственный уже показания или нет.

Руководители

Напишите отзыв о статье "Министерство разведки и национальной безопасности (Иран)"

Примечания

  1. ↑ 1 2 www.agentura.ru/dossier/iran/ Спецслужбы Ирана
  2. ↑ Stürmung des SAVAK Hauptquartier im Februar 1979, YouTube.
  3. ↑ Henner Fürtig: Die Islamische Republik Iran. 1987. Seite 121.
  4. ↑ Henner Fürtig: Die Islamische Republik Iran. 1987. S. 121.
  5. ↑ Kurzman, Charles The Unthinkable Revolution, (Harvard University Press).
  6. ↑ Intelligence (international relations): Iran. (2008). In Encyclopædia Britannica. Retrieved July 26, 2008.
  7. ↑ В. А. Папава. «Тайная политическая полиция шаха Мохаммеда Реза Пехлеви — САВАК (1957—1979)»
  8. ↑ Iranian Fascism. P. 4.
  9. ↑ [www.country-data.com/cgi-bin/query/r-6549.html Iran, SAVAMA]
  10. ↑ [www.iranterror.com/content/view/122/66/ The Serial Murders, 28 November 2005]
  11. ↑ Richard W. Cottam, Iran and the United States: A Cold War Case Study (Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press, 1988), 192.
  12. ↑ Nikola B. Schahgaldian, The Iranian Military Under the Islamic Republic (Santa Monica, CA: The RAND Corporation, 1987), 27.
  13. ↑ Скляров Л. Е. — «ИРАН 60-80-х годов: Традиционализм против современности. Революция и контрреволюция». Москва, «НАУКА». Издательская фирма «Восточная литература». 1993. Стр. 223.
  14. ↑ Ibrahim, "Some Leaders of Shah’s Regime Are Put on Display as Prisoners, " New York Times, February 13, 1979, 1
  15. ↑ Kechichian and Sadri, 'National Security, " Metz, 247.
  16. ↑ Ibrahim, "Iran’s New Premier Names 7 To Cabinet; Khomeini Asks Calm, " New York Times, February 14, 1979, 10.
  17. ↑ "Four Generals Executed, " Tehran Domestic Service in Persian, FBIS, 0619 GMT, 16 Feb 79 (LD160932), February 16, 1979, R10.
  18. ↑ "Secret Police Head And 3 Others In Iran Said To Be Executed, " New York Times, February 16, 1979, 1.
  19. ↑ Markham, "20 More Shah Aides Said To Face Death In Start Of A Purge, " New York Times, February 17, 1979, 1.
  20. ↑ Markham, "20 More Shah Aides Said To Face Death In Start Of A Purge, " New York Times, February 17, 1979, 3.
  21. ↑ James A.Bill: The Iranian Revolution and the Changing Power Structure. Seite 124
  22. ↑ en:SAVAK
  23. ↑ Amnesty International. Law and Human Rights in the Islamic Republic of Iran. L., 1980. P. 10 −12.
  24. ↑ Валерий Яременко — Аятолла Хомейни и последствия войны с Ираком. [polit.ru/article/2009/03/23/iran/]
  25. ↑ The Iranian Military under the Islamic Republic. R-3473 — USDP. The Rand Corporation, Santa Monica. March 1987. P. 20; Der Spiegel. 2.09.1979.
  26. ↑ Харас аль-Ватан, 1980, № 2. С.5 — 8.
  27. ↑ 1 2 Аятолла Хомейни и исламская революция. Иран: старые идеи и новые модели. Часть 2. [www.polit.ru:8021/article/2007/02/09/iran/]
  28. ↑ Революция и контрреволюция в Иране (марксистский взгляд). Перевел Кутх www.marxist.com 1917.com 28.03.09.
  29. ↑ Iran Profile of Asylum Claims and Country Conditions report. Bureau of Democracy, Human Rights and Labor Department of State. Washington, D.C. 20520. August 1997.
  30. ↑ Khomeini Is Reported to Have a SAVAK of His Own; Khomeini Reported to Have Own SAVAK-Style Agency, The Washington Post, June 7, 1980, Saturday, Final Edition, First Section; A1, 1706 words, By Michael Getler, Washington Post Staff Writer.
  31. ↑ [www.hirhome.com/iraniraq/savak.htm If the Ayatollah Khomeini was an enemy of the United States ruling elite, why did he adopt the CIA’s security service?]
  32. ↑ [www.hirhome.com/iraniraq/gulfwar.htm] — «Why Bush Sr.'s 1991 Gulf War? To Protect Iranian Islamism: Like father, like son: this is also the purpose of Bush Jr.'s war»; Historical and Investigative Research; 20 December 2005; by Francisco Gil-White.
  33. ↑ Exiles plan assault on Iran, Christian Science Monitor (Boston, MA), June 19, 1980, Thursday, Midwestern Edition, The News Briefly; Pg. 2, 206 words, WITH ANALYSIS FROM MONITOR CORRESPONDENTS AROUND THE WORLD, EDITED BY DEBRA K. PIOT, Washington.
  34. ↑ «Terrorism came to Washington once again yesterday. The chaos and violence of world events crystallized in an instant in a Bethesda home as a gunman pumped bullets into the stomach of Ali Akbar Tabatabai.» SOURCE: New Case of International Terrorism; Reminder of Vulnerability, The Washington Post, July 23, 1980, Wednesday, Final Edition, First Section; A14, 917 words, By Phil McCombs, Washington Post Staff Writer.
  35. ↑ Victim Led in Forming Anti-Khomeini Group, The Washington Post, July 23, 1980, Wednesday, Final Edition, First Section; A12, 654 words, By Donnel Nunes, Washington Post Staff Writer.
  36. ↑ AROUND THE WORLD; Iranian Says Secret Agency Isn’t Like Savak Under Shah, The New York Times, June 1, 1981, Monday, Late City Final Edition, Section A; Page 5, Column 2; Foreign Desk, 183 words, Reuters, TEHERAN, Iran, May 31.
  37. ↑ War between mullahs, leftists staggers Iran, Christian Science Monitor (Boston, MA), August 14, 1981, Friday, Midwestern Edition, Pg. 3, 848 words, By Geoffrey Godsell, Staff correspodent of The Christian Science Monitor.
  38. ↑ 1 2 3 Игорь Савич. На острие затаённой войны. Страницы истории зарубежных спецслужб. 2002 г.
  39. ↑ К сожалению, сводных данных о числе погибших «федаинов» найти не удалось — тем более, что после раскола летом 1980 г. «Федаине Ислами» на организацию «большинства» и организацию «меньшинства» в информации о деятельности «федаинов» постоянно присутствует некоторая путаница. Но размах репрессий против левых в исламском Иране был огромным. Только за июль-ноябрь 1981 г. в Иране было казнено около 2 тыс. человек (Известия. 2/3.12.1981). В этот период среди казненных, как правило, свыше 40 % составляли «моджахедины», около 40 % — «федаины», около 5 % — представители других левых организаций (Iranian Fascism. P. 12), а на каждого казненного «федаина» приходилось 5-7 репрессированных — часто убитых без суда — членов его семьи. Добавим к этому большое число погибших в перестрелках и до суда — от пыток.
  40. ↑ В Германии предъявлено обвинение иранскому шпиону [www.newsru.com/world/25jul2003/spy.html]
  41. ↑ [ebratmuseum.ir/en/show.php Ebrat Museum of Iran]
  42. ↑ Забриски Rider, № 13. С. 130.
  43. ↑ Классическая средневековая практика. Ср.: Семевский М. И. Тайный сыск Петра I. Смоленск, 2001. С. 195—196; Анисимов Е. В. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке. М., 1999. С. 423—425.

Отрывок, характеризующий Министерство разведки и национальной безопасности (Иран)

Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Министерство_разведки_и_национальной_безопасности_(Иран)&oldid=77400161»