Миних, Бурхард Кристоф

Запрос «Миних» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Буркхарт Христофор фон Миних
нем. Burkhard Christoph von Münnich
Миних в 1765 году
Дата рождения	9 мая 1683(1683-05-09)
Место рождения	Берне
Дата смерти	16 (27) октября 1767(1767-10-27) (84 года)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Франция Франция Священная Римская империя Священная Римская империя Саксония Саксония Российская империя Российская империя
Годы службы	1700—1762
Звание	генерал-фельдмаршал
Командовал	президент Военной коллегии
Сражения/войны	Война за испанское наследство, Война за польское наследство, Русско-турецкая война (1735—1739)
Награды и премии

Граф Бурхард Кристоф фон Мюнних (нем. Burkhard Christoph von Münnich, в России был известен как Христофо́р Анто́нович Ми́них; 9 мая 1683, Нойенхунторф, Ольденбург — 16 (27) октября 1767, Санкт-Петербург) — российский генерал-фельдмаршал (1732), наиболее активный период деятельности которого пришёлся на правление Анны Иоанновны, подполковник Преображенского лейб-гвардии полка (с 1739 за победу над Турцией). Отец мемуариста Иоганна Эрнста Миниха.

Ранние годы

О происхождении и роде см. статью Минихи. Будущий фельдмаршал родился в Ольденбурге в семье потомственных инженеров, занимавшихся водными сообщениями. Получил основательное образование, овладев инженерным и чертёжным искусствами, освоил латынь и французский язык, а также получил опыт в области гидротехники.

В 1700—1720 годах он служил инженером во французской, гессен-дармштадтской, гессен-кассельской и польско-саксонской армиях. Под знаменами принца Евгения Савойского и герцога Мальборо участвовал в Войне за испанское наследство, в ряде военных походов в Европе, что дало ему боевой опыт. В Германии заслужил чин полковника, в Польше получил от Августа II чин генерал-майора.

Сподвижник Петра I

В 1721 году по приглашению русского посла в Варшаве Г. Долгорукова Миних прибыл в Россию вести инженерные дела, задуманные Петром I. Когда он представил царю чертёж нового укрепления Кронштадта, довольный Пётр сказал:

«Спасибо Долгорукову, он доставил мне искусного инженера и генерала».

Успешная деятельность Миниха по устройству судоходства на Неве, прокладке дорог, строительству Балтийского порта, проведению первого обходного Ладожского канала в 1723—1728 годах принесла ему глубокое уважение царя. В 1722 году он был произведён в генерал-лейтенанты, в 1726 году, уже при Екатерине I, — в генерал-аншефы, удостоен ордена Святого Александра Невского. Именно Миних, как талантливый инженер-гидротехник доказал невозможность устройства «водных фиерий» в Стрельне и убедил царя перенести загородную резиденцию в Петергоф, так как в случае реализации фонтанного комплекса в Стрельнинской резиденции территории в десятки квадратных километров грозило бы затопление.

После смерти Петра его преемники Екатерина I и Меншиков не имели намерения отменять результаты его деятельности, но создалась такая неопределённая ситуация, что указы Петра перестали исполняться, а полицмейстер Девиер нередко допускал в этом вопросе послабления. С весны 1725 года началось всеобщее бегство лиц из Петербурга, принадлежащих к любому сословию, которые стремились уехать из столицы в Москву или в провинцию. 24 февраля 1728 года молодой император Пётр Второй (12 октября 1715 — 19 января 1730) короновался в Москве, а накануне в неё переехал и двор. Император совершенно перестал интересоваться государственными делами и вёл праздную жизнь. Никому ничего не платили, и каждый воровал столько, сколько мог. Петербург опустел, и был даже поставлен вопрос о том, оставаться ли ему столицей, так как в течение четырёх лет в нём отсутствовал императорский двор. В 1727 году император Пётр II, переехавший со своим двором в Москву, назначает Миниха правителем Петербурга. C 1728 он — граф, генерал-губернатор Ингерманландии, Карелии и Финляндии (до 1734 года).

В это время он ведёт интенсивное строительство в Петербурге, Выборге и Кронштадте. К этому времени Миних показал себя деятельным, настойчивым и распорядительным администратором с весьма основательными знаниями в области гидротехники и военного дела. Окончание работ на Ладожском канале, обеспечившем безопасное плавание в обход бурного Ладожского озера имело чрезвычайно большое значение для экономики города, поскольку соединяло его с центральными губерниями России и расширило товарооборот порта. В результате цены на товары первой необходимости сделались приемлемыми для большинства населения.

Положено было начало регулярному морскому сообщению с Европой, а из Кронштадта начали на Любек и Данциг отходить почтовые и пассажирские пакетботы с билетом ценой 3 рубля. В городе было завершено строительство Здания 12 коллегий, постройка каменных бастионов Петропавловской крепости. Миних начал думать о строительстве моста на Стокгольм. Для оживления общественной жизни в столице и поддержания её столичного статуса он часто организовывал в своём доме балы, торжественные обеды. В торжественные дни — празднества, делал парады и смотры войскам и торжества при спуске судов.

Благодаря его энергии Петербург сохранил свою роль важнейшего российского города до фактического возвращения ему функции столицы государства.

В царствование Анны Иоанновны

28 апреля 1730 года в Москве была коронована Анна Иоанновна (1693—1740), дочь брата Петра Великого Иоанна Алексеевича. Это событие было отпраздновано в Петербурге, где после торжественного обеда в доме Миниха вечером был устроен невиданный даже при жизни Петра фейерверк. Год спустя Миних был вызван в Москву, где ему было поручено подготовить петербургские дворцы к возвращению двора. Осенью 1731 года в Петербург вернулась гвардия. 15 января 1732 года в город вернулась императрица, официальный въезд которой был организован с чрезвычайной пышностью. При этом Миних на льду Невы организовал инсценировку взятия снежной крепости.

С возвращением двора временное запустение сменилось наплывом населения и в городе даже начался квартирный кризис. Чрезвычайно быстро начали застраиваться городские площади, ранее занятые лишь отдельно стоящими домами. Пограничная черта прошла по теперешнему Загородному проспекту, но и за ней вплоть до Смольного и Александро-Невской Лавры также велось строительство. Значительную часть этой площади Миних взялся осушить собственными средствами на условиях заимообразного отпуска денег и вечного права на десятую долю сделанного пригодным для жизни пространства. В короткое время пригодной под застройку стала обширная площадь на материковой стороне города, ныне занимаемой городским центром.

После восшествия на престол Анны Иоанновны Христофор Антонович в короткое время (1730—1732) был пожалован генерал-фельдцейхмейстером, президентом Военной коллегии, а 25 февраля (7 марта) 1732 года — генерал-фельдмаршалом. Ему было поручено принять меры по улучшению бедственного положения русской армии. Взявшись энергично за дело, Миних привёл в порядок армейские финансы, основал при войсках госпитали для раненых и гарнизонные школы.

Он сформировал два новых гвардейских полка — Конной гвардии и Измайловский, (названный так по имени подмосковного поселения Измайлово, в котором жила императрица), провёл переустройство гвардейских и армейских полков, преобразовал Военную коллегию; основал в Петербурге первый в России Шляхетский кадетский корпус, «дабы в нём от четырёх до пяти сот молодых дворян и офицерских детей воспитывать и обучать как телесным и военным упражнениям, так и чужестранным языкам, художествам и наукам». Поскольку не все ученики имели склонность к военной службе, а государству «не менее нужно политическое и гражданское обучение», в нём полагалось преподавать историю, географию, юриспруденцию, танцы, музыку и «прочия полезныя науки». Кадеты имели право посещать лекции академических профессоров с тем, чтобы иметь возможность поступить на гражданскую службу, а для их экзаменов привлекались профессора и адмиралы Академии. Миних многие годы опекал Шляхетский корпус, будучи в 1732—1741 годах его начальником.

Миних составил новые штаты для армии, заменившие старую «табель» 1704, ввёл в армии корпус (12 полков) тяжёлой конницы (кирасир), создал первые полки гусар; сравнял жалованье природных русских офицеров с приглашёнными иностранными. Он создал новый для России род войск — сапёрные полки и основал Инженерную школу для офицеров. При нём были модернизированы или построены 50 крепостей. Эти и другие преобразования улучшили состояние русской армии.

Осада Данцига (1734 г.)

В 1734 году по предложению фаворита императрицы — герцога Бирона Миних был направлен осаждать Данциг (нынешний Гданьск), где находился французский ставленник Станислав Лещинский. После кровопролитных боёв Данциг был взят, но Миних получил упрёки за долгую осаду и за допущение бегства Лещинского из города. Оправдываясь за медлительность, Миних писал: «В Данциге было тридцать тысяч вооружённых войск, я же не располагал и двадцатью тысячами, чтобы вести осаду, а между тем линия окружения крепости простиралась на девять немецких миль» (1 немецкая миля = 10 тысячам шагов, то есть приблизительно 8 километрам). На польский трон был посажен ставленник России и Австрии саксонский курфюрст Август.

Русско-турецкая война (1735—1739)

В 1735 году было решено объявить войну Турции в ответ крымским татарам за набеги на русские земли. Кипучая энергия Миниха и его желание через военные победы возвысить свой авторитет, превзойти Остермана и Бирона побудили его принять пост главнокомандующего в этой войне.

Организовав в первые недели войны осаду Азова и Очакова, фельдмаршал во главе 50-тысячной армии двинулся к Перекопу для завоевания Крыма. После трудного месячного марша 21 мая его войска штурмом овладели Перекопом и проникли в Крым. В результате тяжёлого и изнурительного похода были завоёваны у татар Гезлев (нынешняя Евпатория), Ак-Мечеть и столица Крымского ханства Бахчисарай.

Потери русской армии от вспыхнувшей эпидемии, распространения болезней, нехватки продовольствия и воды были значительными, и фельдмаршалу пришлось повернуть назад, на Украину, но путь в Крым для России всё же был проложен.

Тем временем фельдмаршал Пётр Ласси овладел Азовом (июнь 1736 года). В период Крымского похода выбыло из строя около половины всего состава армии Миниха (потери в боях не превысили 2000 человек), и фельдмаршал отклонил предложение Петербурга идти на Крым вторично осенью.

В 1737 году Миних предпринял новый военный поход, на этот раз через Днепр на Очаков. После упорного и кровопролитного штурма крепость была взята (13 июля), после чрезвычайно эффективного действия русской артиллерии. Причём фельдмаршал подавал пример личной храбрости, командуя в строю батальоном лейб-гвардии Измайловского полка; он собственноручно водрузил гвардейское знамя на главной башне крепости. В период перехода к Очакову потери армии Миниха были велики (около трети состава) — вновь из-за повальных болезней, тифа, чумы, недостатка продовольствия и фуража.

В следующем году главнокомандующий водил армию к Бендерам, но вернулся на Южный Буг, не дойдя до цели, и снова из-за эпидемий. Огромные потери в армии не смущали ни Миниха, ни Петербург, который требовал от фельдмаршала военных побед. Чтобы обеспечить взаимодействие с австрийскими войсками, действовавшими в Валахии и Боснии, русский главнокомандующий в начале 1739 года развернул наступление в Молдавию и добился перелома в войне. В августе русская армия разгромила турецкие войска в сражении под Ставучанами близ Хотина. Здесь турецкое войско численностью до 90 тысяч окружило русскую армию. Но Миних применил военную хитрость, имитируя атаку левым флангом, а затем обрушившись на противника главными силами справа. Турецкая армия в беспорядке отступила за реку Прут, потери армии Миниха составили 13 убитых и 54 раненых. Через два дня капитулировала турецкая крепость Хотин, вскоре была занята большая часть Молдавии. Эта победа была воспета Ломоносовым в его первой оде, которая считается первым поэтическим опытом в русской литературе .

Угроза нападения со стороны Швеции и выход из войны союзницы России — Австрии вынудили Анну Иоанновну заключить с Турцией Белградский мир. Это остановило боевой порыв честолюбивого фельдмаршала, готовившегося к новым сражениям. Наградами ему за действия в войне стали орден святого Андрея Первозванного, звание подполковника лейб-гвардии Преображенского полка (звание полковника в этом полку имел право носить только монарх) и золотая шпага, осыпанная бриллиантами.

Свержение власти Бирона

В 1740 году после смерти Анны Иоанновны, согласно её завещанию, регентом при малолетнем императоре Иоанне Антоновиче стал герцог Бирон. Среди высшего дворянства недовольство регентом было чрезвычайно велико. В ночь на 8 ноября 1740 года Миних, заставший в своё время Анну Леопольдовну в слезах по причине притеснений со стороны Бирона и обещавший ей поддержку, приказал своему адъютанту Манштейну во главе команды из 20 солдат арестовать Бирона в его спальне.

Вскоре Бирон был судим и приговорён к смертной казни, заменённой ссылкой в Пелым в Сибири. Анна Леопольдовна не возражала против пожалования Миниху чина генералиссимуса, но тот уступил этот титул отцу малолетнего императора — Антону Ульриху Брауншвейгскому, получив взамен пост первого министра по военным, гражданским и дипломатическим делам. Однако вскоре в результате интриг Остермана Миних вынужден был уйти в отставку.

Обвинение в измене, приговор и ссылка

В 1741 году, с воцарением Елизаветы Петровны, Миних был предан суду (вместе с Остерманом) и приговорён к смертной казни по целой серии ложных обвинений: в государственной измене, в пособничестве Бирону, в мздоимстве и казнокрадстве. Идя из крепости к месту казни, Миних сохранял бодрость духа, разговаривал с сопровождавшими его офицерами, вспоминал о войне и привычной для военного человека готовности к смерти. Уже на эшафоте он услышал новый приговор: казнь была заменена ссылкой в Сибирь. Там, в деревне Пелым, Миних провёл 20 долгих лет.

Не сдаваясь годам, он занимался физическим и умственным трудом, выращивал овощи, обучал детей, сочинял разные инженерные и военные проекты (остававшиеся, впрочем, без всякого применения). Время от времени Миних направлял в столицу предложения назначить его сибирским губернатором.

Возвращение из ссылки. Последние годы

Через 20 лет, в 1762 году, новый император Пётр III возвратил 78-летнего Миниха в Петербург, вернув ему все чины и награды и включив в Императорский совет.

Когда начался переворот в пользу императрицы Екатерины, из чувства благодарности к своему освободителю престарелый фельдмаршал советовал императору бежать в Ревель и присоединиться к находившимся в Пруссии русским войскам. После переворота Миних был прощён Екатериной и принёс ей присягу.

«Не будучи сыном России, он был одним из её отцов».

Екатерина II о Минихе

Став генерал-губернатором и получив под своё начальство Ревельский, Кронштадтский, Балтийский и другие порты, а также Ладожский канал, Миних ревностно продолжил свои труды. «Сон почти не смыкает моих глаз, — писал он императрице. — С разными планами я закрываю глаза и снова, проснувшись, обращаю к ним свои мысли».

В своих письмах Екатерине Миних неоднократно советовал ей начать новую войну против турок и крымских татар, чтобы довершить начатое им 30 лет назад, но не дожил до исполнения этого совета один год.

В последние годы он всё же был назначен, как некогда и хотел, губернатором Сибири (с проживанием в Петербурге).

Фельдмаршал граф Миних скончался в 1767 году. Первоначально он был погребен в Петрикирхе на Невском проспекте, но впоследствии прах перенесли в графское имение Луниа (Луунья) близ Дерпта. В советское время на месте упокоения графа построили свинарник.

Оценка деятельности

Христофор Антонович Миних имел немецкое происхождение, но его военные и государственные дарования проявились в России, которой он долго и ревностно служил как своей второй родине. Вошёл в русскую историю как выдающийся военный и хозяйственный деятель, непобедимый фельдмаршал, продолжатель дела Петра I.

Минихом была проведена колоссальная работа по качественному совершенствованию русской армии, крепостного хозяйства и тыла. Огромная созидательная деятельность Миниха касалась также укрепления государственной системы Российской империи.

Роль фельдмаршала графа Миниха в войнах XVIII века и вообще в военной истории России очень высока. Под командованием фельдмаршала русская армия впервые вторглась в Крым и, успешно и практически без потерь отразив и рассеяв орду крымского хана на его же территории, взяла столицу ханства Бахчисарай и сожгла его.

Миних впервые в истории России победил в открытом полевом сражении турецкую армию, которую в Москве очень боялись и уважали, особенно после Чигиринских походов. Миф о непобедимости турок особенно сильно засел после неудачного Прутского похода Петра. Миних же в битве при Ставучанах обратил в бегство превосходящую его армию сераскира Бендерского Вели-паши. Это была первая настоящая победа русских над турками, положившая начало победоносных войн России с Портой, и именно фельдмаршал Миних первый положил начало этой странице русской боевой славы.

Память

• Памятник Христофору Миниху в посёлке Луунья

В литературе

Фельдмаршал Миних является одним из персонажей романа В. Пикуля «Слово и дело», повести М.А.Алданова "Пуншевая водка".

Литература

• Баиов А. К. Русская армия в царствование императрицы Анны Иоанновны. Война России с Турцией в 1736-1739 гг. — СПб.: Электро-Типография Н. Я. Стойковой; Николаевская Акадения Генерального штаба, 1905-1906. — Т. 1-2.
• Миних Б.-Х. [new.runivers.ru/lib/book4482/53779/ Записки фельдмаршала графа Миниха]. Перевод с французскаго. Редакция издания и примечания С. Н. Шубинскаго. С приложением портрета графа Миниха. Спб., 1874.
• Бантыш-Каменский, Д. Н. 11-й генерал-фельдмаршал Граф Миних // [militera.lib.ru/bio/bantysh-kamensky/13.html Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. В 4-х частях. Репринтное воспроизведение издания 1840 года. Часть 1–2]. — М.: Культура, 1991. — 620 с. — ISBN 5-7158-0002-1.
• Гаврилов С.Л. [www.rumvi.com/products/ebook/%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B7%D0%B5%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5-%D0%BD%D0%B5%D0%BC%D1%86%D1%8B-%D0%B2-%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%BA%D1%82-%D0%BF%D0%B5%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B1%D1%83%D1%80%D0%B3%D0%B5-%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F-%D0%B8%D0%BC%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B8%D1%8F-%D0%BC%D0%B5%D0%B6%D0%B4%D1%83-%D1%88%D0%BB%D0%B5%D0%B7%D0%B2%D0%B8%D0%B3%D0%BE%D0%BC-%D0%B8-%D0%B3%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%88%D1%82%D0%B5%D0%B9%D0%BD%D0%BE%D0%BC-1710-1918/1fbd8262-ab48-4a64-ac58-b9dada2801ae/preview/preview.html Остзейские немцы в Петербурге] М., 2011.

См. также

• 13-й драгунский Военного Ордена генерал-фельдмаршала графа Миниха полк

Ссылки

• [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/M.phtml?id=2053 Миних, Бурхард Христофор]. Восточная литература. Проверено 29 марта 2011. [www.webcitation.org/616VYbuJ3 Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
• [books.google.com/books?id=unsEAAAAQAAJ&pg=RA1-PA265&dq=Записки+фельдмаршала+графа+Миниха&as_brr=4&hl=ru&cd=9#v=onepage&q=&f=false Доклад фельдмаршала Миниха о собрании и издании всех Российских Указов и Регламентов, поданный 1735 г. мая 14] // Отечественные записки П. Свиньина, ч. 5. — СПб: 1821
• Анисимов Евгений [www.idelo.ru/305/24.html Солдат удачи, или Бравый Миних] // Еженедельник «Дело», № 8 (305) от 08.12.2003
• Дуров Н. П. [memoirs.ru/rarhtml/Duro_RS72_6_9.htm Записки и проч. труды фельдмаршала Миниха] // Русская старина 1872 — Т. 6. — № 9. — С. 381—383.
• [memoirs.ru/texts/Minich1818.htm Миних Б. К., фон. Известие фельдмаршала Миниха о Ладожском канале // Сын отечества, 1818. — Ч. 43. — № 4. — С. 129—155.]
• [www.memoirs.ru/rarhtml/1117Minich.htm Миних Б. фон. Фельдмаршал Миних из Сибири. Письма // Русский архив, 1865. — Изд. 2-е. — М., 1866. — Стб. 353—382.]
• [www.memoirs.ru/rarhtml/Mini_RS74_9_1.htm Миних Б. К. фон. Записки фельдмаршала Миниха. Извлечения / Пер. Е. А. Харитонова // Русская старина, 1874. — Т. 9. — № 1. — С. 73-105. — Под загл. Сказания иноземцев о России XVIII века.]
• [memoirs.ru/texts/Minich_RA67_3.htm Миних Б. К. фон. Миниховы кондиции с русским правительством 1721 и 1727 гг. / Публ. М. Д. Хмырова // Русский архив, 1867. — Вып. 3. — Стб. 321—332.]
• [memoirs.ru/texts/Minih_RA66_2.htm Миних Б. К. фон. Перевод с письма к государственному канцлеру гр. Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину от бывшего фельдмаршала гр. Миниха из Пелыма от 4-го июня 1744 года, которое отдано, по именному её императорского величества, словесному повелению, его ж сиятельству государственному канцлеру чрез ст. сов. Демидова в 24-е июня 1744 года / Сообщ. С. И. Шубинским // Русский архив, 1866. — Вып. 2. — Стб. 171—185.]
• [memoirs.ru/texts/MinihDC1867.htm Миних Б. К., фон. Диспозиция и церемониал торжественного въезда императрицы Анны Ивановны в С.-Петербург 16 генваря 1732 года / Сообщ. М. Д. Хмыров // Русский архив, 1867. — Вып. 3. — Стб. 332—341.]
• Суржик Д. В. [100.histrf.ru/commanders/minikh-khristofor-antonovich/ Миних Христофор Антонович]. Проект РВИО и ВГТРК [100.histrf.ru «100 великих полководцев»]. [www.webcitation.org/6HSKzlyWp Архивировано из первоисточника 18 июня 2013].

Отрывок, характеризующий Миних, Бурхард Кристоф

В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.