Минкус, Михаил Адольфович
Поделись знанием:
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.
Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
| Михаил Адольфович Минкус | ||
 | ||
| Основные сведения | ||
|---|---|---|
| Работы и достижения | ||
| Работал в городах | ||
| Архитектурный стиль | ||
| Премии |
| |
Михаил (Моисей) Адольфович Ми́нкус (25 декабря 1905, Одесса, Херсонская губерния, Российская империя — 31 августа 1963, Турку, Финляндия) — советский архитектор, лауреат Сталинской премии (1949).
Содержание
Биография
Родился 12 (25) декабря 1905 в Одессе в семье архитектора Адольфа Борисовича Минкуса (1870—1947) и педагога Клары Исааковны Штифельман, преподавателя Одесского еврейского училища. Учился в ЛВХТИ (ВХУТЕИНе, бывшей Академии художеств) в Ленинграде (1925—1930 гг.).
Среди преподавателей института: Белогруд А. Е., Бенуа Л. Н., Фомин И. А., Щуко В. А., Гельфрейх В. Г., Серафимов С. С. Переехал в Москву в 1930 году.
Автор значительных сооружений, повлиявших на архитектурный ландшафт многих городов СССР.
Михаил Адольфович умер 31 августа 1963 года в Турку (Финляндия). Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 5).
Семья
- Брат — доктор технических наук Борис Адольфович Минкус (1904—2004), учёный в области холодильной техники, профессор Одесского института холодильной промышленности; был женат на художнице Раисе Эммануиловне Нудельман (1914—1995), сестре конструктора А. Э. Нудельмана[1][2][3].
- Сестра — пианистка Рахиль Адольфовна Минкус (1907—1986), выпускница Одесской консерватории по классу Берты Михайловны Рейнгбальд, музыковед, поэтесса и переводчик поэзии на русский язык; была замужем за архитектором Соломоном Давидовичем Левитаном (1906—1982).
- Дядя — архитектор Фёдор Абрамович Троупянский; двоюродный брат — архитектор Борис Фёдорович Троупянский (1906—1983). Другой двоюродный брат — архитектор Яков Осипович Рубанчик.
Награды и премии
- Сталинская премия первой степени (1949) — за архитектуру 20-этажного здания МИД на Смоленской площади (совместно с В. Г. Гельфрейхом)
Проекты и постройки
- Дворец Труда в Москве (1922 г., конкурс, соавтор: А. В. Минкус);
- Здание АО «Аркос» (1923—1924 гг., конкурс);
- Военная академия РККА им. М. В. Фрунзе (1931 г., соавтор: А. С. Ромов, конкурс);
- Гараж автозавода им. Сталина на 500 грузовых автомашин (технолог Л. Н. Давидович, при участии В. И. Курочкина);
- Гараж ЦИК СССР на 800 автомашин (1934 г.; технолог Л. Н. Давидович);
- Наркомтяжпром на Красной пл. (1934 г., соавторы: И. А. Фомин, П. В. Абросимов, конкурс);
- Театр Государственный Туркменской ССР в Ашхабаде (1934 г., соавтор И. А. Фомин);
- Сухаревская площадь. Проект реконструкции с целью сохранения Сухаревой башни (1934 г.; руководитель — И. А. Фомин; Л. М. Поляков);
- Большой Каменный мост (1936 г.; соавторы: В. А. Щуко, В. Г. Гельфрейх; инж. Н. Я. Калмыков; построен в 1938 г.);
- Павильон «Зерно» ВСХВ (1936 г.; проектировался как павильон «Животноводство», построен в 1939 г.);
- Памятник на могиле Фомина И. А. (1938 г.; конкурс; осуществлён в 1951 г., скульптор Г. И. Мотовилов);
- Высотное здание Министерства Иностранных дел СССР на Смоленской пл. (1948—1951 гг., соавтор: В. Г. Гельфрейх; проект удостоен Сталинской премии 1-й степени).
- Ст. метро «Ботанический сад» (1952 г., с 1966 г. — «Проспект Мира»; соавтор: В. Г. Гельфрейх, скульптор Г. И. Мотовилов).
- Пантеон — Памятник вечной славы великих людей Советской страны на Ленинских горах (1954 г.; соавтор В. Г. Гельфрейх; конкурс, неосуществлённый проект).
Печатные труды М. А. Минкуса
- «Гаражи». Советская архитектура. 1933 г. № 3.
- «Проект Государственного театра в Ашхабаде». Совместно с Фоминым И. А. Архитектура СССР. 1934 г. № 9.
- «Дом правительства УССР в Киеве». Архитектурная газета. Приложение к № 33. 12 июня 1938 г.
- «Многоэтажные гаражи в СССР». Архитектура СССР. 1940 г. № 1. Стр. 9-17.
- «И. А. Фомин». Совместно с Н. А. Пекаревой. М.: Академия архитектуры СССР, Госстройиздат, 1953.
См. также
Источники
- НБА АХ СССР, ф. 7, оп. 8, д. 1759. Личное дело студента Минкуса М. А. 1925—1930 гг.
- Государственный научно-исследовательский музей архитектуры им. А. В. Щусева (ГНИМА). Архив Минкуса М. А.
- Хигер Р. Я. Четыре архитектора // Архитектура СССР. 1936, № 1.
- Корнфельд Я. А. Лауреаты Сталинской премии в архитектуре. 1941—1950. — М.: Гос. изд-во лит-ры по строительству и архитектуре, 1953.
- Варзар Л. В., Яралов Ю. С. М. А. Минкус. — М.: Стройиздат, 1982. — (Мастера архитектуры).
Напишите отзыв о статье "Минкус, Михаил Адольфович"
Примечания
- ↑ [www.moria.hut1.ru/ru/almanah_04/01_20.htm Михаил Рашковецкий «Коллекция семьи Минкус-Нудельман в Музее истории евреев Одессы»]
- ↑ [viknaodessa.od.ua/newspaper/news/?9063 Карина Раух «Семья Минкус—Нудельман в доме Блещунова»]
- ↑ [www.aen.ru/index.php?page=article&category=sketches&article_id=274 История знаменитого семейства Минкусов]
Ссылки
- [www.apartment.ru/Article/48711967.html МИНКУС МИХАИЛ АДОЛЬФОВИЧ] (рус.)
Отрывок, характеризующий Минкус, Михаил Адольфович
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.
Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
