Минни Маус
Поделись знанием:
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
| Минни Маус | |
| Minnie Mouse | |
 | |
| Информация | |
|---|---|
| Первое появление | |
| Вид | |
| Пол |
Женский |
| Создатель | |
| Русская озвучка | |
Минни Маус — вымышленный персонаж, созданный в 1928 году Уолтом Диснеем. Минни представляет собой антропоморфную мышку. Она изображается возлюбленной Микки Мауса, близкой подружкой Дейзи Дак и Кларабель Кау. Иногда её называют «Минерва Маус», в честь древнеримской богини Минервы.
Впервые Минни Маус появилась в короткометражном мультфильме 1928 года «Безумный самолёт». В течение первого года персонажа озвучивал сам Уолт Дисней[1].
На городской площади в Сказочном королевстве находится статуя Роя Оливера Диснея, сидящего на скамейке рядом с Минни Маус.
Содержание
Описание персонажа
Внешний вид
С момента своего появления Минни отражала веяния молодёжной культуры того времени, в частности, любовь к красному цвету. Несмотря на это, предполагалось, что она должна появляться в синем и зелёном нарядах. В ранних чёрно-белых мультфильмах Айверкса у неё большая прямоугольная заплатка на белье над хвостом.
В 1940 годах наряд Минни был пересмотрен: шляпу на её голове заменил большой бант, и даже на обуви появились небольшие бантики. Её глаза также стали более отчетливыми. На протяжении сороковых и пятидесятых годов её вид был консервативным. В повседневной жизни Минни носит красный сарафан и красный бант в белый горошек и с жёлтыми туфлями. Минни носила много купальников, но самым распространённым и элегантным у неё является красный раздельный купальник с юбочкой и красным бантом в белый горошек.
Домашний питомец
В некоторых мультфильмах и эпизодах Клуба Микки Мауса у Минни появляется питомец — котёнок по имени Фигаро, впервые появившийся в мультфильме Пиноккио.
История
Первое появление
В 1928 году Уолт Дисней и Аб Айверкс создали Микки Мауса в качестве замены Кролику Освальду. Но Микки не мог быть один. Среди немногих черт характера Освальда было его стремление к любви. Таким образом, чтобы подражать своему предшественнику во флирте, Микки Маусу требовалась возлюбленная. Ею стала Минни Маус.
Впервые Минни Маус появилась в мультфильме «Безумный самолёт». По сюжету, Микки Маус пригласил Минни присоединиться к его первому полёту на самолёте. Она приняла приглашение, но отказала Микки, когда тот предложил ей поцелуй в середине полёта. Этот мультфильм показал Минни Маус как довольно устойчивую к проявлениям любви её возлюбленных.
1928—1940 годы
Следующим мультфильмом, в котором участвовали Микки и Минни, стал «The Gallopin' Gaucho». Минни находится в баре и ресторане «Cantina Argentina», расположенном в «Pampas of Argentina». Она исполняет танго для Микки, который играет роль гаучо, и Пита, который объявлен вне закона. Оба флиртуют с ней, но Пит её похищает. Микки Маус освобождает её от злодея. Все три персонажа изображались так, будто они встретились в мультфильме в первый раз.
Третьим мультфильмом с Микки и Минни Маус стал «Пароходик Вилли». Пит был капитаном парохода, Микки — экипажем, а Минни была пассажиром. Две антропоморфные мышки стали первыми звездами звуковых мультфильмов. Большую часть мультфильма они исполняли музыку, мелодия которой напоминала «Turkey in the Straw».
Следующим мультфильмом, в котором участвовала Минни, стал «Mickey’s Foolies». В мультфильме впервые была показана мелодия «Minnie’s Yoo Hoo». Песня впоследствии стала музыкальной темой для многих мультфильмов с участием Микки Мауса.
Последнее появление Микки Маус на экране в 1929 году было связано с мультфильмом «Wild Waves». Сильные волны затащили Минни в море. Она паниковала, и, кажется, начала тонуть. Микки спас её, но Минни ещё не оправилась от потрясения. Микки Маус, пытаясь развеселить её, начал напевать мотив морской баллады «Rocked in the Cradle of the Deep». История заканчивается на том, что к Минни Маус вернулось хорошее настроение. Это был второй, но не последний мультфильм, в котором Минни попадала в опасность и была спасена Микки Маусом.
Во второй половине 1930-х годов Минни стала появляться на экране реже. Это связано с ростом популярности новых друзей Микки — Гуфи и Дональда Дака — которые частично заменили Минни Маус. Количество её появлений в короткометражных мультфильмах с Микки Маусом уменьшилось, но, тем не менее, она сыграла несколько главных ролей в мультфильмах о Плуто и котёнке Фигаро.
Поздние годы
Своеобразное возвращение Минни Маус на экран произошло в 1983 году, когда она сыграла роль Эмили Крэтчит в мультфильме «Рождественская история Микки». Она также сыграла небольшую эпизодическую роль в мультфильме «Кто подставил кролика Роджера».
В 2004 году вышел мультфильм «Три мушкетёра: Микки, Дональд, Гуфи», в котором участвовала Минни Маус. Она сыграла принцессу Франции, возлюбленным которой являлся мушкетёр, Микки Маус. Интересно то, что в этом мультфильме Минни представлена с челкой, которой нет в более поздних фильмах Disney.
В настоящее время Минни появляется в каждом эпизоде мультсериала «Клуб Микки Мауса».
Короткометражные мультфильмы с участием Минни Маус
1920-е годы
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Режиссёр | Дата выпуска |
|---|---|---|---|
| «Безумный самолет» | Plane Crazy | Уолт Дисней | 15 мая 1928 года |
| The Gallopin' Gaucho | Уолт Дисней | 2 августа 1928 года | |
| «Пароходик Вилли» | Steamboat Willie | Уолт Дисней | 2 августа 1928 года |
| The Barn Dance | Уолт Дисней | 14 марта 1929 года | |
| When the Cat’s Away | Уолт Дисней | 11 марта 1929 года | |
| The Plow Boy | Уолт Дисней | 9 мая 1929 года | |
| «Продавец с ярмарки» | The Karnival Kid | Уолт Дисней | 23 мая 1929 года |
| Mickey’s Choo-Choo | Уолт Дисней | 20 июня 1929 года | |
| Mickey’s Follies | Уилфред Джексон | 26 июня 1929 года | |
| Wild Waves | Берт Джиллетт | 15 августа 1929 года |
1930-е годы
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Режиссёр | Дата выпуска |
|---|---|---|---|
| The Cactus Kid | Уолт Дисней | 15 мая 1930 года | |
| «Бойцы с огнём» | The Fire Fighters | Берт Джиллетт | 25 июня 1930 года |
| The Shindig | Берт Джиллетт | 29 июля 1930 года | |
| The Gorilla Mystery | Берт Джиллетт | 10 октября 1930 года | |
| The Picnic | Берт Джиллетт | 23 октября 1930 года | |
| Pioneer Days | Берт Джиллетт | 5 декабря 1930 года | |
| The Birthday Party | Берт Джиллетт | 7 января 1931 года | |
| Traffic Troubles | Берт Джиллетт | 17 марта 1931 года | |
| The Delivery Boy | Берт Джиллетт | 13 июня 1931 года | |
| Mickey Steps Out | Берт Джиллетт | 7 июля 1931 года | |
| Blue Rhythm | Берт Джиллетт | 18 августа 1931 года | |
| The Barnyard Broadcast | Уолт Дисней | 10 октября 1931 года | |
| The Beach Party | Берт Джиллетт | 5 ноября 1931 года | |
| Mickey Cuts Up | Берт Джиллетт | 30 ноября 1931 года | |
| «Микки Маус и сироты» | Mickey’s Orphans | Берт Джиллетт | 9 декабря 1931 года |
| The Grocery Boy | Уилфред Джексон | 11 февраля 1932 года | |
| Barnyard Olympics | Уилфред Джексон | 13 апреля 1932 года | |
| Mickey’s Revue | Уилфред Джексон | 12 мая 1932 года | |
| Musical Farmer | Уилфред Джексон | 9 июня 1932 года | |
| «Микки в Аравии» | Mickey in Arabia | Уилфред Джексон | 18 июля 1932 года |
| «Ночной кошмар Микки» | Mickey’s Nightmare | Берт Джиллетт | 13 августа 1932 года |
| The Whoopee Party | Уилфред Джексон | 17 сентября 1932 года | |
| Touchdown Mickey | Уилфред Джексон | 15 октября 1932 года | |
| The Klondike Kid | Уилфред Джексон | 12 ноября 1932 года | |
| «Микки Маус на стройке» | Building a Building | Дэвид Хэнд | 7 января 1933 года |
| Mickey’s Pal Pluto | Берт Джиллетт | 18 февраля 1933 года | |
| Mickey’s Mellerdrammer | Уилфред Джексон | 18 марта 1933 года | |
| Ye Olden Days | Берт Джиллетт | 8 апреля 1933 года | |
| The Mail Pilot | Дэвид Хэнд | 13 июня 1933 года | |
| Mickey’s Mechanical Man | Уилфред Джексон | 17 июня 1933 года | |
| Mickey’s Gala Premier | Берт Джиллетт | 1 июля 1933 года | |
| Puppy Love | Уилфред Джексон | 2 сентября 1933 года | |
| The Steeplechase | Берт Джиллетт | 30 сентября 1933 года | |
| The Pet Store | Уилфред Джексон | 28 октября 1933 года | |
| Shanghaied | Берт Джиллетт | 13 января 1934 года | |
| Camping Out | Дэвид Хэнд | 17 февраля 1934 года | |
| Mickey’s Steamroller | Дэвид Хэнд | 16 июня 1934 года | |
| Two-Gun Mickey | Бен Шарпстин | 15 декабря 1934 года | |
| On Ice | Бен Шарпстин | 28 сентября 1935 года | |
| «Соперник Микки» | Mickey’s Rival | Уилфред Джексон | 20 июня 1936 года |
| «Отдых на Гавайях» | Hawaiian Holiday | Бен Шарпстин | 24 сентября 1937 года |
| «Как построить корабль» | Boat Builders | Бен Шарпстин | 25 февраля 1938 года |
| «Маленький храбрый портняжка» | Brave Little Tailor | Билл Робертс | 23 сентября 1938 года |
| Mickey’s Surprise Party | 18 февраля 1939 года |
1940-е годы
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Режиссёр | Дата выпуска |
|---|---|---|---|
| «Маленький вихрь» | The Little Whirlwind | Райли Томсон | 14 февраля 1941 года |
| The Nifty Nineties | Райли Томсон | 20 июня 1941 года | |
| «День рождения Микки Мауса» | Mickey’s Birthday Party | Райли Томсон | 7 февраля 1942 года |
| «Первая помощь» | First Aiders | Чарльз Николс | 22 сентября 1944 года |
| «Банный день» | Bath Day | Чарльз Николс | 11 октября 1946 года |
| Figaro and Frankie | Чарльз Николс | 30 мая 1947 года | |
| «Микки Маус опаздывает на свидание» | Mickey’s Delayed Date | Чарльз Николс | 3 октября 1947 года |
| «Свитер для Плуто» | Pluto’s Sweater | Чарльз Николс | 29 апреля 1949 года |
1950-е годы
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Режиссёр | Дата выпуска |
|---|---|---|---|
| «Плуто и суслик» | Pluto and the Gopher | Чарльз Николс | 10 февраля 1950 года |
| Crazy Over Daisy | Джек Ханна | 25 марта 1950 года | |
| «Новогодняя елка Плуто» | Pluto’s Christmas Tree | Джек Ханна | 21 ноября 1952 года |
1990-е годы
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Режиссёр | Дата выпуска |
|---|---|---|---|
| «Сойти с ума» | Runaway Brain | Крис Бэйли | 11 августа 1995 года |
Минни Маус в массовой культуре
В 2008 году российский дом моды Viva Vox представил линию одежды с изображением Минни Маус[2][3][4][5][6].
Напишите отзыв о статье "Минни Маус"
Литература
- Энциклопедия любимых героев. — Эксмо, 2015. — С. 72. — 136 с. — (Disney. Коллекционное издание). — ISBN 978-5-699-80296-8.[7]
Примечания
- ↑ [www.disney.ru/DisneyCMS/Content/Characters/001mickey.jsp Микки и Минни Маус]. [www.webcitation.org/6CcgzleQo Архивировано из первоисточника 3 декабря 2012].
- ↑ [www.indarnb.ru/fashion/news/?newsId=F3D2C0B3290B08D1 Модный юбилей Минни Маус](недоступная ссылка — история). [web.archive.org/20080404075542/www.indarnb.ru/fashion/news/?newsId=F3D2C0B3290B08D1 Архивировано из первоисточника 4 апреля 2008].
- ↑ [www.intelligent.lv/ru/Vedushie-rossiiskie-kutjurje-odeli-minni-maus/91_19651.html Популярный диснеевский персонаж Минни Маус в канун своего 80-летия посетил Russian Fashion Week]. [www.webcitation.org/6Cch0eVL5 Архивировано из первоисточника 3 декабря 2012].
- ↑ [www.disney.ru/DisneyCMS/Content/CompanyNews/031.jsp Модный юбилей Минни Маус]. [www.webcitation.org/6Cch23pKt Архивировано из первоисточника 3 декабря 2012].
- ↑ [www.rol.ru/news/hobby/fashion/08/10/15_003.htm Минни Маус от Viva Vox — тренд сезона]. [www.webcitation.org/6Cch2twjp Архивировано из первоисточника 3 декабря 2012].
- ↑ [www.sobesednik.ru/archive/sb/12_2008/ydashkin_mikki/ Юдашкин шьет для Минни-Маус…](недоступная ссылка — история). [web.archive.org/20080402024623/www.sobesednik.ru/archive/sb/12_2008/ydashkin_mikki/ Архивировано из первоисточника 2 апреля 2008].
- ↑ [www.labirint.ru/books/495137/ Энциклопедия любимых героев (Disney)]
Ссылки
- [www.disney.ru/DisneyCMS/Content/Characters/001mickey.jsp Микки и Минни Маус]. [www.webcitation.org/6CcgzleQo Архивировано из первоисточника 3 декабря 2012].
- Минни Маус (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.disneyshorts.org/character.aspx?characterID=16 Минни Маус]. [www.webcitation.org/6Cch4V0Ag Архивировано из первоисточника 3 декабря 2012]. (англ.) на сайте [www.disneyshorts.org/ The Encyclopedia of Disney Animated Shorts]. [www.webcitation.org/6Cch5CTjO Архивировано из первоисточника 3 декабря 2012].
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Минни Маус
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
