Минц, Владимир Михайлович

Владимир Михайлович Минц
Vladimirs Mincs
Место рождения:	Динабург, Российская империя
Место смерти:	Бухенвальд, Германия
Научная сфера:	медицина, хирургия
Альма-матер:	Тартуский университет
Известные ученики:	Владимир Голберг, Генрих Шнейдер, Михаил Дублинский, Лев Хнох

Влади́мир Миха́йлович Минц (латыш. Vladimirs Mincs, имя при рождении Зеев Вольф Минц, 4 [16] сентября 1872 Динабург, Российская империя (ныне Даугавпилс, Латвия) — февраль 1945, Бухенвальд, Германия) — латвийский хирург, учёный-медик и общественный деятель.

Биография

Владимир Минц родился в еврейской семье в Динабурге в 1872 году. Среднее образование получил в Рижской гимназии (вып. 1890). Затем окончил медицинский факультет Юрьевского университета (1895) и в течение года работал ассистентом факультетской хирургической клиники у профессора Вернера фон Мантейфеля. В 1896 году защитил диссертацию на степень доктора медицины «О расстройстве вращательных движений после перелома предплечья». Затем ещё год стажировался в качестве хирурга в Берлине в клинике Дж. А. Азриэля.

В 1897 году он вернулся в Россию и начал работать в хирургической клинике Старо-Екатерининской больницы; в 1901 году возглавил хирургическое отделение больницы.

С 1905 года — приват-доцент Московского университета по кафедре госпитальной хирургической клиники, с 1917 года — профессор оперативной хирургии и топографической анатомии.

Во время Первой мировой войны был руководителем хирургического отделения Главного московского госпиталя.

В 1918 году он возглавил группу врачей, лечивших Ленина после покушения на его жизнь. Благодаря помощи Ленина Минцу было разрешено в 1920 году вернуться в Ригу, где он работал в еврейской больнице «Бикур-Холим»; в 1924 году возглавил её хирургическое отделение. С 1922 года — профессор медицинского факультета Каунасского университета.

В 1923—1924 гг. был врачом абиссинской королевы и наследника.

В феврале 1926 года после покушения на советских дипкурьеров в Латвии оперировал раненого Иоганна Махмасталя.

После присоединения Латвии к СССР в 1940—1941 годах руководил хирургическим отделением в клинике Латвийского государственного университета.

После нацистского вторжения в СССР, в 1941—1943 годах жил в Рижском гетто с разрешением днём находиться в клинике. В 1943 году руководил созданной в гетто больницей.

За отказ оперировать трёх немецких офицеров Минц был перемещён в концлагерь Кайзервальд, а в 1944 году депортирован в Бухенвальд, где погиб в феврале 1945 года (по другим сведениям — 12 ноября 1944 года).

Научная и общественная работа

Владимир Минц опубликовал более 100 статей и книг по нейрохирургии, пластической хирургии, ортопедии, гинекологии, урологии и онкологии. Его учениками был ряд латвийских хирургов, в том числе Владимир Голберг, Генрих Шнейдер, Михаил Дублинский и Лев Хнох.

С 1904 до 1916 года Минц являлся секретарём Всероссийского хирургического общества; с 1914 года — действительный член Международного общества хирургов. Редактировал газету «Хирургический вестник».

В 1916 году на съезде хирургов Минц демонстрировал новую на тот момент операцию по извлечению инородного тела из лёгкого, а в 1926 году провёл первую в Латвии хирургическую операцию по удалению доли лёгкого.

Семья

Генеалогия семьи Минц прослежена с XVI века на 17 поколений и опубликована старшим братом Владимира Паулем Минцем в книге «Познание святых» в 1907 году. У Михла Минца было пять сыновей, трое из них (Пауль, Владимир и Наум) стали известными в Латвии и за её пределами людьми.

Пауль Минц был юристом-правоведом, возглавлял Еврейское юридическое общество в Риге, занимал различные должности в правительстве Латвии. Погиб в 1941 году в ГУЛАГе.

Литература

• Альтшулер Б., Черфас Д. Профессор Минц. — Рига, 1970. — 72 с. — 3000 экз.
• Бобе М. Евреи в Латвии / М. Баркаган. — Рига: Шамир, 2006. — 438 с. — ISBN 9984-9835-3-6.
• Волков В. А., Куликова М. В. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Естественные и технические науки. — М.: Янус-К; Московские учебники и картолитография, 2003. — С. 158—159. — 294 с. — 2 000 экз. — ISBN 5—8037—0164—5.

Рекомендуемая литература

• ЦИАМ — Ф. 418. — Оп. 83. — Д. 202 (формулярный список, автобиография)

Ссылки

• Šarūnas Liekis. [www.yivoencyclopedia.org/article.aspx/Mincs_Vladimirs Mincs, Vladimirs] (англ.). YIVO Encyclopedia. Проверено 2 мая 2011. [www.webcitation.org/67dgGiUvi Архивировано из первоисточника 14 мая 2012].
• Фрейдман Б. [www.lu.lv/fileadmin/user_upload/lu_portal/projekti/jsc/konferences/1999/2-26.pdf Выдающиеся врачи-евреи, жившие и работавшие в Латвии] Сборник материалов научной конференции «Евреи в меняющемся мире». Латвийский университет, 1999.
• Павел Коршенков. [din.lv/?menu=3&news=928 Его сердце и знания освещали путь страждущим]. Динабург вести. Проверено 3 мая 2011. [www.webcitation.org/67dgHLQeo Архивировано из первоисточника 14 мая 2012].
• Мацкевич А. [www.gorod.lv/novosti/111305-aleksey_matskevich_znakomit_s_istoriey Владимир Минц]

Отрывок, характеризующий Минц, Владимир Михайлович

Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.