Мирер, Александр Исаакович
| Александр Исаакович Мирер | |
 | |
| Псевдонимы: |
Александр Зеркалов |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: |
SUN → |
| Род деятельности: | |
| Годы творчества: |
1965—2001 |
| Жанр: | |
| Дебют: |
«Будет хороший день!» (1965) |
| [www.lib.ru/MIRER/ Произведения на сайте Lib.ru] | |
Алекса́ндр Исаа́кович Ми́рер (псевдоним Александр Зерка́лов; 2 мая 1927, Москва — 18 июля 2001, там же) — советский и российский писатель-фантаст, литературовед, критик и переводчик.
Биография
Родился в семье инженера-экономиста, коммерческого директора Всесоюзного электротехнического объединения ВСНХ СССР (погиб в 1934 году, попав под товарный поезд).
В 1946 поступил в МГУ, но через год исключён. Формального высшего образования не получил.[1] По основной специальности — инженер. Работал главным конструктором во Всесоюзном НИИ электротермического оборудования; с конца 1980-х — редактором в издательстве «Текст».
В 1960-х годах Александр Мирер входил в неформальный московский кружок писателей-фантастов, собиравшийся в редакции фантастики издательства «Молодая гвардия» (в кружок этот входили также Аркадий Стругацкий, Север Гансовский, Анатолий Днепров, Еремей Парнов, Михаил Емцев, Дмитрий Биленкин, Ариадна Громова, Роман Подольный).
Александр Мирер дебютировал в фантастике повестью «Будет хороший день!» (1965). В 1966 участвовал в написании коллективной фантастической повести-буриме «Летящие сквозь мгновенье». Его первая авторская книга — детская фантастическая повесть «Субмарина „Голубой Кит“» (1968). В 1969 году были опубликованы две повести, которые сделали Александра Мирера одной из наиболее заметных фигур в советской фантастике того времени — «У меня девять жизней» (расширенный вариант вышел книжным изданием в 1990 году) и «Главный полдень» (в 1976 году расширенный вариант выпущен как роман «Дом Скитальцев»; по мотивам романа поставлен художественный фильм «Посредник»).
В 1970—1980-х годах А. Мирер работал в основном как литературовед, публикуя под псевдонимом Александр Зеркалов статьи о творчестве Михаила Булгакова, братьев Стругацких, Дж. Толкина и других отечественных и зарубежных авторов.
В 1988 году в США издана его монография «Евангелие Михаила Булгакова» (переиздана в России в 2003 году); в 2004 году выпущена ещё одна (незаконченная) монография «Этика Михаила Булгакова».
В 1990-х годах дилогия «Дом Скитальцев» переиздана в дополненном варианте, включившем ряд эпизодов, отсутствующих в предыдущих вариантах. В конце 1990-х годов Мирер возвращается к художественной прозе: в 1998 году роман «Мост Верразано».
Семья
Сестра — Раиса Исааковна Мирер, журналист.
Основные произведения
- Будет хороший день!, повесть (1965)
- Субмарина „Голубой Кит“, повесть (1968)
- Главный полдень, повесть (1969)
- У меня девять жизней, повесть (1969)
- Дом Скитальцев, роман (1976)
- Евангелие Михаила Булгакова, монография о романе «Мастер и Маргарита» (1988, 2006)
- Мост Верразано, роман (1998)
- Этика Михаила Булгакова, вторая монография о романе «Мастер и Маргарита», издана в 2004 году, посмертно.
Напишите отзыв о статье "Мирер, Александр Исаакович"
Примечания
Ссылки
- [www.lib.ru/MIRER/ Александр Мирер] в библиотеке Максима Мошкова
- [rusf.ru/books/127.htm Мирер, Александр Исаакович] в библиотека «Русская фантастика»
- [phantastike.ru/mirer/ Произведения Мирера в библиотеке «Фантаст»]
Отрывок, характеризующий Мирер, Александр Исаакович
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
