Мирза-Ахмедов, Мансур Зияевич

Мансур Зияевич Мирза-Ахмедов
Председатель Совета Министров УзССР
30 декабря 1957 года — 16 марта 1959 года
Предшественник:	Сабир Камалович Камалов
Преемник:	Ариф Алимович Алимов
Первый секретарь Андижанского областного комитета КП(б) — КП Узбекистана
1949 — январь 1956
Предшественник:	Абдуразак Мавлянов
Преемник:	Рахманкул Курбанович Курбанов
Рождение:	31 декабря 1908 (13 января 1909)(1909-01-13) г. Туркестан (город), Сырдарьинская область, Российская империя
Смерть:	3 мая 1971(1971-05-03) (62 года) Ташкент
Партия:	ВКП(б) с 1930
Образование:	Заочная ВПШ при ЦК ВКП(б) (1949)
Награды:

Мирза-Ахмедов Мансур Зияевич (31 декабря 1908 (13 января 1909), г. Туркестан Сырдарьинской области Российской империи — 3 мая 1971, Ташкент) — советский и узбекский государственный и партийный деятель. Член ВКП(б) с 1930.

Образование

ФЗУ Среднеазиатского заготхлоптреста (1929), Заочное отделение ВПШ при ЦК ВКП(б) (1949).

Биография

Родился в семье бедного кустаря. Узбек. В 1926—1929 ученик, с 1929 инструктор, затем заместитель директора школы ФЗУ Среднеазиатского заготхлоптреста (Ташкент). С 1930 секретарь районного совета профсоюзов (райпрофсовета) в г. Ташкенте.

С 1931 — на руководящей партийной работе:

• 1931—1934 гг. — заведующий культурно-пропагандистским отделом райкома партии в г. Ташкенте.
• 1934—1937 гг. — первый секретарь райкома партии в г. Ташкенте.
• 1937—1938 гг. — директор санатория «Узбекистан» (Ялта).
• 1938—1940 гг. — директор Ташкентской киностудии художественных фильмов.
• 1940—1941 гг. — секретарь Ташкентского горкома КП(б)Уз по кадрам.
• 1941—1943 гг. — секретарь ЦК КП(б) Узбекистана по промышленности.
• 1943—1949 гг. — секретарь ЦК КП(б) Узбекистана по кадрам.
• 1949- январь 1956 гг. — первый секретарь Андижанского обкома ЦК КП Узбекистана.

С января 1956 г. — на различных постах в правительстве Узбекской ССР:

• 1956 г. — заместитель Председателя, 1956 — декабрь 1957 — 1-й заместитель Председателя Совета Министров Узбекской ССР.
• С 30 декабря 1957 по 16 марта 1959 гг. — Председатель Совета Министров Узбекской ССР. Считается выходцем из «ташкентского» клана, подобно первым секретарям ЦК КП Узбекистана Нуритдину Мухитдинову и Сабиру Камалову[www.ariana.su/?S=8.0612010038]. Вслед за снятием Камалова с поста Первого секретаря, резко понижен в должности.
• В марте 1959—1961 гг. — первый заместитель министра сельского хозяйства Узбекской ССР.
• 1961 — июль 1966 гг. — министр коммунального хозяйства Узбекской ССР.
• С июля 1966 г. — заместитель Председателя Совета Министров Узбекской ССР.

Депутат Верховного Совета СССР 2-5 созывов (1946—1962).

Похоронен в Ташкенте на Читагайском кладбище.

Литература

• БСЭ. 2-е изд. Т. 51. М., 1958.
• [www.az-libr.ru/index.shtml?Persons&000/Src/0000/89149ab6 Государственная власть СССР. Высшие органы власти и управления и их руководители. 1923-1991 гг. Историко-биографический справочник] /Сост. В.И. Ивкин. М., 1999.

Отрывок, характеризующий Мирза-Ахмедов, Мансур Зияевич

– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.