Ахундов, Мирза Фатали

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мирза Фатали Ахундов»)
Перейти к: навигация, поиск
Мирза Фатали Ахундов
азерб. میرزا فتحعلی آخوندوف
Имя при рождении:

Мирза Фет Али-бек Гаджи Ахундов

Псевдонимы:

Сабухи (Утреннее дуновение)

Дата рождения:

30 июня (12 июля) 1812(1812-07-12)

Место рождения:

Шеки, Шекинское ханство, Российская империя

Дата смерти:

26 февраля (10 марта) 1878(1878-03-10) (65 лет)

Место смерти:

Тифлис, Российская империя

Гражданство:

Российская империя Российская империя

Род деятельности:

Писатель, поэт, переводчик, просветитель и философ

Направление:

реализм

Жанр:

Стихи, поэмы, пьесы

Язык произведений:

азербайджанский
персидский

Награды:

Иностранные:

Мирза́ Фатали́ Аху́ндов (Ахундзаде́) (азерб. میرزا فتحعلی آخوندوف, ), полное Мирза Фет Али-бек Гаджи Ахундов; 30 июня [12 июля] 1812, Шеки, Российская империя — 26 февраля [10 марта] 1878, Тифлис) — азербайджанский писатель-просветитель, поэт, философ-материалист и общественный деятель, член Российского императорского географического общества; зачинатель азербайджанской драматургии и основоположник литературной критики в азербайджанской литературе, титулуется «мусульманским Мольером»[1]. Ахундов также был одним из предшественников романтического[2], современного иранского национализма[3].





Биография

Ранние годы

Мирза Фатали Ахундов родился в 1812 году в Нухе. Его отец — Мирза Мамед Таги, был родом из местечка Хамнэ в Иранском Азербайджане, где он служил деревенским старостой[4]. После того, как он наказал трёх солдат-сарбазов за кражу буйволов не по законам военного времени[5], командир отряда пожаловался наследному принцу Аббас-Мирзе и тот разжаловал Мирза Мамед Таги, конфисковав всё его имущество. Оставив Хамнэ, отец очутился в Нухе, где занялся торговлей. В 1811 году он взял себе вторую жену Нана-ханум, приходившейся племянницей известному тогда ахунду Хаджи Алескеру. От этого брака и родился будущий писатель. Вскоре семья переехала в Хамне. Здесь Мирза Фатали получил начальное образование, посещяя духовную школу (моллахану). Из-за начавшихся в семье раздоров, мама со своим сыном вскоре вернулась к дяде Хаджи Алескеру, проживавшего в то время в селении Хоранид, в Карадаге[4]. Прожив некоторое время в Иранском Азербайджане, они затем переехали в Гянджу, а потом — в Шеки[6].

Хаджи Алескер, ставший для него «вторым отцом», учил мальчика Корану, арабскому и персидскому языкам. В 1832 году Хаджи Алескер, отправляясь в святую Мекку, временно перевёз Мирзу Фатали в Гянджу, где оставил на воспитание учёному молле Гусейну Пишнамаз-заде[4]. Находясь здесь, М. Ф. Ахундов познакомился с азербайджанским поэтом Мирзой Шафи Вазехом, у которого он брал уроки каллиграфии. Это знакомство оказало значительное влияние на дальнейшую судьбу будущего писателя. Время их встречи относили приблизительно к 1831—1832 гг., но А. А. Сеид-Заде полагает, что это произошло в конце 1832 — начале 1833 года[7]. Не увидев у молодого Ахундова зрелого разума, должной убеждённости в вере и наличия искренности Мирза Шафи Вазех отговорил его делать религиозную карьеру[8]. Об этой встрече М. Ф. Ахундов впоследствии подробно писал:

согласно велению моего второго отца, я каждый день ходил к этому человеку и учился у него искусству писать почерком «наста'лик». В процессе учёбы я подружился с ним, между нами возникла дружба и интимность. Однажды он спросил меня: — Мирза Фатали, изучая науки, какую ты преследуешь цель? Я ответил, что хочу стать духовным лицом. Он сказал мне: — Значит и ты хочешь быть мошенником и шарлатаном?

Это меня поразило и удивило: Что это означает? — Мирза Фатали, — сказал Мирза Шафи, посмотрев на меня, — свою жизнь не проводи среди этих отвратительных людей, выбирай для себя другую профессию!
Когда я полюбопытствовал узнать о причинах, побудивших его с отвращением относиться к духовенству, он начал говорить о таких вещах и приводил такие доводы, которые до того времени для меня были покрыты мраком неизвестности. До возвращения моего приёмного отца из Мекки Мирза Шафи объяснил мне все основы просвещения и снял пелену с очей моих, мешавшую мне видеть и ощущать мир. После этого случая я возненавидел духовенство и изменил свои намерения[9].

Государственная служба

М. Ф. Ахундов поступает во вновь открывшееся Нухинское казённое училище, но спустя год он покидает его и в 1834 году переезжает в Тифлис. Здесь, пользуясь своими связями, молле Гаджи Алескеру удаётся устроить Мирзу Фатали на службу в канцелярию главного управляющего гражданской части на Кавказе, барона Г. В. Розена в должности помощника переводчика восточных языков[10] с окладом 10 рублей в месяц[11]. К тому времени он владел арабским, персидским, турецким и немного русским языками[12]. 10 апреля 1840 года Мирза Фатали Ахундов был утверждён штатным письменным переводчиком, пробыв на этой должности до самой смерти[9].

В 1836 году начинает преподавать азербайджанский тюркский язык в Тифлисской гимназии, директором которой был армянский писатель Хачатур Абовян. Следуя примеру Абовяна, который стал реформатором и основоположником новой армянской литературы, Ахундов стремился создать литературный идиом для азербайджанского тюркского. Политические взгляды Абовяна также имели сильное влияние на Ахундова[13].

В середине XIX века Тифлис становится культурным центром Кавказа. Здесь жили известные деятели культуры и науки: поэт Я. П. Полонский, востоковеды Н. В. Ханыков, А. Берже, журналисты Н. Т. Бердзенев, Ф. А. Вердеревский и так далее. В Тифлисе находились сосланные царским правительством декабристы А. А. Бестужев-Марлинский, А. Одоевский, польский поэт-революционер Тадеуш Лада-Заблоцкий. М. Ф. Ахундов был хорошо знаком со многими из них. Например, А. Бестужев-Марлинский обучался у него азербайджанскому и персидскому языкам, при этом помогая ему в изучении русской литературы[14]. Находясь в Тифлисе, Мирза Фатали Ахундов усиленно занимается изучением русского языка и литературы. Он читает Ломоносова, Державина, Карамзина, Пушкина, Гоголя; изучает произведения Белинского, Чернышевского, Добролюбова, а также европейских мыслителей и учёных — Спинозы, Гольбаха, Дидро, Вольтера, Монтескьё, Бокля, Гизо, Милля и других[15].

1 ноября 1834 года Главноуправляющим в Грузии генерал-адъютантом бароном Григорием Владимировичем Розеном «как хорошо обученный языкам: арабскому, персидскому, турецкому и татарскому, назначен временно для занятий по Гражданской канцелярии Его Величества в помощь к штатным переводчикам».

В 1837 году состоял при Главноуправляющем Грузией генерал-адъютанте бароне Г. В. Розене в Абхазской экспедиции. Участвовал в высадке десанта на мыс Адлер.

В марте 1840 года по предписанию Тифлисского военного губернатора командирован в Гурию в качестве переводчика при Генерального штаба капитане Немировиче-Данченко для определения совместно с турецким комиссаром демаркационной границы со стороны Турции. 15 декабря 1840 года Мирза Фатали Ахундов был утверждён штатным письменным переводчиком восточных языков Учреждения для управления Закавказским краем.

2 февраля 1842 года Главноуправляющим Закавказским краем генералом от инфантерии Головиным был командирован с капитаном I ранга Путятиным в Астрабадский залив для прекращения набегов туркменских племен на персидские провинции Астрабад и Мазендеран. За «отлично-усердную службу» 2 октября 1842 года произведен в прапорщики.

1 марта 1846 года переведен письменным переводчиком в Канцелярию наместника кавказского. 30 июня 1846 года «за отлично-усердную службу» произведен в подпоручики. 26 июля 1846 года разрешено принять и носить пожалованный персидским шахом орден Льва и Солнца 3-й степени с алмазными украшениями.

По воле Наместника кавказского светлейшего князя М. С. Воронцова с 4 ноября 1848 года по 7 марта 1849 года был командирован в Персию для сопровождения генерал-лейтенанта Шиллинга, отправленного «с кабинетным письмом Государя Императора к Его Величеству Насреддин-шаху по случаю вступления его на престол».

10 марта 1850 года «Всемилостивейше награждён чином поручика». 19 августа 1852 года произведен в штабс-капитаны. 30 декабря 1854 года произведен в капитаны.

12 июля 1856 года по представлению командира Отдельного Кавказского корпуса генерал-адъютанта Н. Н. Муравьева за отлично-усердную службу, а также «за отличие в делах против неприятеля в продолжение кампании минувшего 1855 года в Азиатской Турции, Всемилостивейше пожалован орденом Святого Станислава 3-й степени».

16 сентября 1857 года на основании манифеста от 26 августа 1856 года получил учреждённую в память войны 1853—1856 гг. светло-бронзовую медаль на Георгиевской ленте.

С 5 ноября 1857 года по 5 октября 1858 года по приказу наместника кавказского был прикомандирован к действительному статскому советнику Коцебу, члену Совета Главного Управления Закавказского края на период проведения ревизии губернских и уездных учреждений Эриванской губернии.

В 1857 году Ахундов написал по-персидски свой первый проект реформы арабского алфавита, в котором указал на недостатки арабского письма и предлагал способы их решения[16].

В связи с преобразованием Канцелярии наместника кавказского, 31 декабря 1858 года был назначен письменным переводчиком в Главное управление наместника кавказского.

В 1863 году Ахундов совершил поездку в Константинополь, ставя перед собой цель поддержать свой проект. Но, несмотря на оказанные Ахундову почести, его проект был отклонён Научным обществом «Анджуман-Даниш». В ответ Ахундов предложил «отвергнуть вовсе исламский алфавит, принять европейскую систему письма и соответственно писать слева направо»… и т. д. В результате работы над новыми проектам, Ахундов составляет новый алфавит, основанный на европейской системе и включающий 42 знака (32 согласных и 10 гласных букв). В новом проекте Ахундов сохранил как все имеющиеся в арабском алфавите буквы, так и добавил не имеющиеся гласные[17].

«За отлично-усердную службу» 10 января 1859 года удостоен ордена Святой Анны 3-й степени. По представлению исполняющего должность наместника кавказского 31 декабря 1861 года произведён в следующий чин майора милиции. С апреля 1864 года член Кавказской археографической комиссии[18].

Высочайшим приказом от 18 июля 1864 года разрешено принять и носить «пожалованный Е. В. султаном» орден Меджидие 4-й степени.

Высочайшим приказом по военному ведомству от 15 октября 1864 года назначен состоять при Кавказской армии с оставлением в занимаемой должности письменного переводчика Главного управления наместника кавказского.

По представлению наместника кавказского Великого князя Михаила Николаевича 12 января 1866 года удостоен ордена Святого Станислава 2-й степени. 26 ноября «за труды по Археографической комиссии» всемилостивейше пожалован бриллиантовым перстнем.

В связи с преобразованием Главного управления и Совета наместника кавказского 1 января 1868 года назначен переводчиком по Департаменту Главного управления. 27 апреля разрешено принять и носить пожалованный шахом персидским орден Льва и Солнца 2-й степени со звездой. 25 декабря по ходатайству наместника кавказского Великого князя Михаила Николаевича «Государь Император Всемилостивейше соизволил пожаловать чин подполковника милиции».

Высочайшим приказом по военному ведомству 5 апреля 1869 года назначен был состоять при Кавказской армии с оставлением в должности переводчика Департамента Главного управления наместника кавказского и по милиции.

Высочайшим приказом по иррегулярным войскам от 23 января 1873 года произведен «за отличие по службе» в полковники милиции с оставлением при Кавказской армии и в должности переводчика Департамента Главного управления наместника кавказского.

По случаю упразднения должности переводчика Департамента Главного Управления 1 февраля 1875 года приказом наместника кавказского был причислен к Главному управлению наместника с сохранением содержания по означенной должности.

1 января 1876 года был назначен переводчиком VII класса Канцелярии начальника Главного управления наместника кавказского.

Ахундов являлся одним из предшественников иранского национализма. Как отмечает Свентоховский, Ахундов

сочетал более широкую иранскую идентичность с идентичностью азербайджанской, употребляя термин «ветен» (родина) — для обозначения обеих стран. С этой идеей Ирана как «родины родин» он стал важнейшей фигурой литературного возрождения, процесса, который, по иронии истории, вёл к освобождению азербайджанцев в Российской империи от длившегося столетиями иранского культурного доминирования. Эта «деиранизация» нашла определённую поддержку у российских властей, стремившихся ослабить идентификацию азербайджанцев с Ираном[19].

Его произведения стали одним из важнейших источников формирования взглядов таких иранских просветителей XIX века, как Мирзы Мелкум-хана, Мирзы Юсиф-хана, Мирзы Ага-хана Кермани, Абдуррагима Талыбова, Гаджи Зейналабдина Марагаи и других[20]. Крупный общественный деятель и иранский революционер начала XX века Мирза Насруллах Малик-уль-Мутакаллимин следующим образом говорил об М. Ф. Ахундове: «М.-Ф. Ахундов был первым глашатаем иранской революции. В пробуждении от сна и забвения иранских народов его произведения сыграли большую роль, чем „Суре Исрафил“ (иерихонская труба). Этот великий патриот и прогрессивный мыслитель был учителем всех нас»[21].

В 1873 году на основе латинского и русского алфавитов Мирза Фатали Ахундов составил алфавит, полностью заменявший силлабический арабский и приспособленный к звуковым особенностям азербайджанского языка[22].

Скончался в 1878 году. Похоронен в Тбилиси на старом мусульманском кладбище (ныне — территория Ботанического сада).

Отношение к религии

Из одного свидетельства, датированного 1836 годом, явствует, что М. Ф. Ахундов исповедовал шиитский ислам[23]. Будучи атеистом, он впоследствии безудержно критиковал все религии, в особенности догмы ислама. Ахундов считал, что все религии «Абсурд и вымесел», которые являются главным препятствием в развитии и распространения просвещения, науки и культуры. Ахундов отвергал идею о Боге как первопричине мира, источнике бытия Вселенной, придерживаясь той точки зрения, что бытие Вселенной «…в своём происхождении не нуждается в каком-либо другом бытии и есть единое, целое, могущественное, совершенное, всеобъемлющее существо, источник множества бесчисленных разнообразных частиц вселенной относительно их субстанций…»[24]. В 1875 году он писал, что одной из причин, тормозящей процесс родного ему народа, является паломничество в Мекку, куда «ежегодно шляется миллион из Кавказского края без всякой пользы…»[25]. В своём философском труде «Три письма индийского принца Кемал-уд-Довле к персидскому принцу Джелал-уд-Довле и ответ на них сего последнего» Мирза Фатали выступал с антиисламских позиций, называя учение Мухаммеда «системой надувательства простолюдинов», а Аллаха «кровопийцей и террористом», «безнравственным и жестоким эгоистом» и так далее. Он писал: «Теперь нужна одна наука, которая ведет к цивилизации, а религия, основанная на суеверии, — пустой призрак»[26].

Ахундов критиковал все религии, в особенности догмы ислама, устои мусульманской веры[22]. Ахундов отвергал идею о Боге как первопричине мира, источнике бытия Вселенной, придерживаясь той точки зрения, что бытие Вселенной «…в своём происхождении не нуждается в каком-либо другом бытии и есть единое, целое, могущественное, совершенное, всеобъемлющее существо, источник множества бесчисленных разнообразных частиц вселенной относительно их субстанций…»[27].

Критиковал своего верующего сына Рашида и жену Тубу-ханум.
Из-за враждебности М. Ахундова к исламу и мусульманам чинились препятствия к его погребению на мусульманском кладбище в Тифлисе.

Литературная деятельность

В 1830-х годах началась его литературная деятельность, направленная против отсталости, за просвещение, свободу и прогресс. В 1830—1840-е годы Ахундовым были написаны на основе традиции классической и ашугской поэзии на персидском и азербайджанском языках ряд стихотворений — «Жалоба на время», «Поэма на смерть Пушкина» и гошмы. Первое значительное произведение — элегическая поэма «На смерть Пушкина» (1837), которая была переведена на русский язык, а затем опубликована в XI книге журнала «Московский наблюдатель»[29].

Литературный талант Мирза Фатали Ахундова с особенной силой проявился в драматургии. В период с 1850 по 1857 годы он создаёт 6 комедий и одну повесть, в которых нашла реалистическое отражение жизнь Азербайджана первый половины XIX века — быт и нравы феодально-патриархального общества с его необузданным деспотизмом, инерцией, догматизмом.

«Молла Ибрагим-Халил, алхимик, обладатель философского камня»

«Повесть о Мусье Жордане — ученом-ботанике и дервише Масталишахе, знаменитом колдуне»

«Приключения везиря Ленкоранского ханства»

«Медведь, победитель разбойника»

«Приключение скряги» («Хаджи Кара»)

«Правозаступники в городе Тебризе» («Восточные адвокаты»)

«Обманутые звёзды»

Сатирическая повесть, созданная в 1857 году[30]

Мирза Фатали Ахундов стал основоположником литературной критики в азербайджанской литературе. Он отстаивал принципы реализма и народности, а также выступал против натурализма и формалистического украшательства в искусстве[30].

Семья

Память

2 декабря 1911 года просветительное общество «Ниджат» организовало специальный юбилейный вечер, посвящённый 100-летию со дня рождения Мирзы Фатали Ахундова[31].

В 1930 году в Баку был установлен памятник Ахундову (скульптор — Пинхос Сабсай)[32].

В 1940 году в доме в Шеки, в котором родился Ахундов, был создан мемориальный музей.

Именем Мирзы Фатали Ахундова названы:

В 2012 году был снят художественный фильм «Посол зари», посвящённый Мирза Фатали Ахундову, где главную роль, роль самого Ахундова сыграл Народный артист Азербайджана Расим Балаев.

В 2012 году установлен памятник во дворе Библиотеки иностранной литературы в Москве.

Внешние изображения
[www.panoramio.com/photo/128372747 Памятник Мирза Фатали Ахундову во дворе Библиотеки иностранной литературы в Москве]

Награды

  • Российские:
    • Святого Станислава III-й степени (1856)[33]
    • Св. Анны 3-й степени (1859)
    • Святого Станислава II-й степени (1865)[34]
  • Персидские:
    • Льва и Солнца III-й степени с алмазными украшениями (1846)[15]
    • Льва и Солнца 2-й степени со звездой (1868)
  • Османские:
    • Меджидие IV-й степени[35]

Некоторые издания

  • М. Ф. Ахундов. Избранные произведения / Подготовка к печати, вступительная статья и комментарии Надира Мамедова. — Б.: Азербайджанское государственное издательство, 1987. — 294 с.

Напишите отзыв о статье "Ахундов, Мирза Фатали"

Примечания

  1. Крымский А. Е. Тюркские литературы // Энциклопедический словарь Гранат. — М., 1927. — Т. 41, Ч.X. — С. 365.
  2. Ashraf, AHMAD, [www.iranicaonline.org/articles/iranian-identity-iv-19th-20th-centuries "IRANIAN IDENTITY iv. 19TH-20TH CENTURIES"], Encyclopædia Iranica, <www.iranicaonline.org/articles/iranian-identity-iv-19th-20th-centuries>. Проверено 18 сентября 2011. 
  3. Tadeusz Swietochowski, Russia and Azerbaijan: A Borderland in Transition (New York: Columbia University Press), 1995, page 27-28
  4. 1 2 3 Джафаров, 1962, с. 16-17.
  5. Ибрагимов, 1962, с. 158.
  6. Мирахмедов, 1953, с. 6.
  7. Сеид-Заде, 1969, с. 269.
  8. Shissler A. Holly. Between Two Empires: Ahmet Agaoglu and the New Turkey. — I.B. Tauris, 2003. — P. 104. — ISBN 186064855X.
  9. 1 2 Мамедов, 1962, с. 36-37.
  10. Джафаров, 1962, с. 19.
  11. Ибрагимов, 1962, с. 155.
  12. Садыхов, 1987, с. 6.
  13. H. Algar. [www.iranicaonline.org/articles/akundzada-playwright ĀḴŪNDZĀDA]. Encyclopædia Iranica.
  14. Джафаров, 1962, с. 21.
  15. 1 2 Мамедов, 1962, с. 38.
  16. Тагиев, 1928, с. 58.
  17. Тагиев, 1928, с. 59.
  18. Акты Кавказской Археографической Комиссии. т. I, c. VIII
  19. Тадеуш Свентоховский. [www.sakharov-center.ru/publications/azrus/az_002.htm Русское правление, модернизаторские элиты и становление национальной идентичности в Азербайджане]. sakharov-center.ru. [www.webcitation.org/66MKBElo0 Архивировано из первоисточника 22 марта 2012].
  20. Мамедов, 1978, с. 160.
  21. Джафаров, 1962, с. 204-205.
  22. 1 2 [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke1/ke1-3752.htm Аху́ндов, Мирза Фатали]. Краткая литературная энциклопедия. [www.webcitation.org/6846JsoMW Архивировано из первоисточника 31 мая 2012].
  23. Ибрагимов, 1962, с. 156.
  24. Философская энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия, 1960. — Т. 1. — С. 118.
  25. Л. И. Климович Ислам. — Наука, 1965. — С. 256.
  26. [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke1/ke1-3752.htm Аху́ндов, Мирза Фатали]. Кратка литературная энциклопедия. Архивировано из первоисточника 31 мая 2012.
  27. Философская энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия, 1960. — Т. 1. — С. 118.
  28. Ахундов / Под ред. Дж. Кулиева. — Азербайджанская советская энциклопедия: Главная редакция Азербайджанской советской энциклопедии, 1976. — Т. I. — С. 498.
  29. Ахундов, 1987, с. 278.
  30. 1 2 [feb-web.ru/feb/ivl/vl7/vl7-2152.htm АЗЕРБАЙДЖАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА], ФЭБ "Русская литература и фольклор".
  31. История Азербайджана. — Б.: Издательство Академии наук Азербайджанской ССР, 1962. — Т. VIII. — С. 104.
  32. М. Тарланов, Р. Эфендиев. Изобразительное искусство Азербайджанской ССР. — М.: Советский художник, 1957. — С. 26. — 32 с.
    В 1929—1930 гг. Сабсай создает памятник М. Ф. Ахундову. Отлитый из бронзы, он был воздвигнут к десятилетию установления Советской власти в Азербайджане. В решении этого памятника Сабсай руководствовался принципами русской реслистической скульптуры. Ахундов изображён в кресле в задумчивой позе.
  33. Ибрагимов, 1962, с. 161.
  34. Ибрагимов, 1962, с. 167.
  35. Ибрагимов, 1962, с. 173.

Ссылки

  • [www.peoples.ru/art/literature/story/mirza-fatali_ahundov/ Мирза Фатали Ахундов. Биография.]
  • [azeribook.com/obmanutye-zvezdy/ Мирза Фатали Ахундов. Обманутые звезды.]
  • [azeribook.com/avtor/mirza-fatali-axundov/ Мирза Фатали Ахундов. Самые известные произведения на azeribook.com]
  • [maysterni.com/publication.php?id=82824 Мірза-Фаталі Ахундов. Обдурені зірки (укр. переклад)]

Литература

  • Густерин П. В. [www.lych.ru/online/0ainmenu-65/66/734-2012-08-01-08-56-17 Памяти Мирзы Фатали Ахундова (к 200-летию со дня рождения)] // Литературная учёба. — 2012. — № 2.
  • Джафаров Д. М.-Ф. Ахундов (критико-биографический очерк). — М.: Художественная литература, 1962.
  • Ибрагимов А. А. Описание архива М. Ф. Ахундова. — Баку: Изд-во АН Азербайджанской ССР, 1962.
  • Караев Я. Мирза Фатали Ахундов. — Баку: Язычы, 1982.
  • Кулиев В. Публикуются впервые. Новые документы о М. Ф. Ахундове. — Литературный Азербайджан, 1987, № 12.
  • Мамедов Ш. Ф. Мировоззрение М. Ф. Ахундова. — М.: Изд-во Московского университета, 1962.
  • Мамедов Ш. Ф. Мирза-Фатали Ахундов. — М.: Мысль, 1978.
  • Мирахмедов А. Мирза Фатали Ахундов. — Баку: Азербайджанское гос. изд-во, 1953.
  • Рафили М. М. Ф. Ахундов. — Баку, 1957.
  • Садыхов М. Мирза Фатали Ахундов. — Баку: Язычы, 1987.
  • Сеид-Заде А. А. Мирза-Шафи Сыдык-оглы Вазех. — Баку: Азербайджанское государственное издательство, 1969.
  • Тагиев И. Мирза Фатали Ахундов и новый тюркский алфавит // Культура и письменность Востока. — Б., 1928. — С. 58-61.

  • H. Algar. ĀḴŪNDZĀDA // [www.iranicaonline.org/articles/akundzada-playwright Encyclopædia Iranica]. — 1984. — Т. I. — С. 735-740.

Отрывок, характеризующий Ахундов, Мирза Фатали

Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.