Мирный договор на Канхвадо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мирный договор на Канхвадо
Хангыль 강화도조약
Ханча 江華島條約
Маккьюн —
Райшауэр
Kanghwado Choyak
Новая романизация Ganghwado Joyak

Мирный договор на Канхвадо (яп. 日朝修好条規 ниттё: сю:ко:дзё:ки, кор. 강화도조약?, 江華島條約?)</span>, также известный как корейско-японский договор о мире — мирное соглашение между Кореей и Японией, подписанное 26 февраля 1876 года на острове Канхвадо. С японской стороны договор подписал губернатор острова Хоккайдо Курода Киётака. По договору Корея должна была открыть японцам свои порты для торговли, а также предоставляла им большое количество привилегий.





Исторические предпосылки

После революции Мэйдзи в Японии начал подготавливаться план по колониальным захватам на материке в рамках лозунга «Азия для азиатов». Предполагалось «освободить» народы Китая и Кореи от влияния западных держав. Корея оказалась в центре геополитических интересов Японии как удобный плацдарм для оказания давления на Россию и Китай. В корейских горах было большое количество полезных ископаемых, кроме того, на Корейском полуострове располагалось несколько удобных портов.

В январе 1876 года в Канхваскую бухту вошёл отряд японских кораблей с 800 солдатами на борту. Губернатор Курода предъявил корейским властям ультиматум, который был ранее согласован с представителями США, Англии и Франции, пригрозив начать против Кореи военные действия. Корейским властям пришлось идти на уступки и 26 февраля они подписали предложенный японцами договор. Согласно договору для свободной торговли с Японией открывались три корейских порта: сначала Пусан, а в дальнейшем — Вонсан и Инчхон, а также договор лишал Корею таможенной автономии. Японцы добились права экстерриториальности в Корее (неподсудности корейским судам) и права приобретения земельных владений.

Итоги

Несмотря на то, что в договоре Корея признавалась независимым государством, он был крайне невыгоден для неё, её права ущемлялись во многих отношениях. После этого договора подобные документы были подписаны и с некоторыми западными державами. Вслед за заключением договора с Японией Корея была вынужена подписать такие же неравноправные договоры с США (1883 г.), Англией (1883 г.), Францией (1886 г.), Россией (1884 г.), Италией (1884 г.), Австрией (1892 г.), Бельгией (1901 г.), Данией (1902 г.). Ведущие страны развязали борьбу за доминирование в Корее, однако ввиду удалённости Кореи от западных государств, те не могли уделять ей много внимания. Поэтому Япония последовательно наращивала своё преимущество и в итоге стала главной доминирующей силой на Корейском полуострове. Усиление позиций Японии постепенно пошатнуло лидерство Китая в регионе. В 1882 году был подписан второй японско-корейский договор, по которому Корея фактически попадала в вассальную зависимость от Японии.

Иностранные товары, наводнившие корейский рынок, окончательно разорили крестьян и ремесленников. Обострились все противоречия, разъедавший её феодальный строй. В 1893 году страну охватил неурожай, следствием чего был голод. В голодных районах начались волнения. 15 февраля 1894 г. в уезде Кобу провинции Чолладо разгорелось крестьянское восстание, впервые в истории Кореи имевшее свою собственную идеологию — религиозное учение «тонхак».

См. также

Библиография

  • Герман Ким. История иммиграции корейцев. Дайк-пресс, Алматы, 1999
  • Нарочицкий А. Л. Колониальная политика капиталистических держав на Дальнем Востоке. 1860—1895. М., 1956


Напишите отзыв о статье "Мирный договор на Канхвадо"

Отрывок, характеризующий Мирный договор на Канхвадо

На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!