Миропомазание

Миропома́зание (др.-греч. χρίσμα, лат. chrisma) — священнодействие в христианских церквях; является таинством в православии, католицизме, Древних восточных церквях и в некоторых протестантских церквях; через которое верующему подаются дары Святого Духа, укрепляющие его в духовной жизни. По мнению Православной церкви, как поясняет протопресвитер Александр Шмеман, речь идет не о различных дарах Святого Духа, а о самом Святом Духе, Который сообщается человеку как дар. По мнению Католической церкви, Святой Дух снисходит на христианина в момент крещения, а конфирмация лишь углубляет связь со Святой Троицей и умножает дары Святого Духа.

Историческое происхождение

Установление таинства миропомазания восходит к апостольским временам. В первоначальной Церкви каждый новокрещёный получал благословение и дар Святого Духа через возложение рук апостола или епископа. Но уже в самих апостольских посланиях дар Святого Духа, которым обладают христиане, иногда называется «помазанием» (1Ин. 2:20, 2Кор. 1:21).

Лаодикийский собор (343 год) закрепил следующее 48 правило: «Подобает просвещаемым быть помазуемым Помазанием Небесным, и быть причастниками Царствия Божия». Этим собор закрепил практику совершения миропомазания сразу после крещения, что вероятно не всегда совершалось во времена Лаодикийского собора.

О таинстве миропомазания писали богословы первых веков христианства:

• Григорий Богослов (IV век): «Если оградишь себя печатью, обезопасишь свою будущность лучшим и самым действенным способом, ознаменовав душу и тело Миропомазанием и Духом, как древний Израиль ночной и охраняющей кровью первенцев и помазанием (Исх. 12:13), тогда что может с тобой случиться?».

Архиепископ Фессалоникийский Симеон о миропомазании пишет следующее:

Миропомазание полагает первую печать и восстанавливает образ Божий, повреждённый в нас через преслушание. Точно так же оно возрождает в нас благодать, которую Бог вдунул в душу человеческую. Миропомазание содержит в себе силу Духа Святого. Оно — сокровищница Его благоухания, знамение и печать Христовы.

Порядок совершения таинства

Православие

В Православной церкви внешняя сторона таинства заключается в том, что епископ, а гораздо чаще священник, ритуально мажет некоторые части тела человека особо освящённым ароматическим маслом — миром, через которое передаётся божественная благодать. Перед миропомазанием священник читает молитву о ниспослании на человека Духа Святого, а затем помазывает ему крестообразно лоб, глаза, ноздри, уста, уши, грудь, руки и ноги. При каждом помазании каждой части тела священник повторяет слова молитвы: «Печа́ть да́ра Ду́ха Свята́го. Ами́нь».

Изначально апостолы на новокрещённых возлагали руки, но когда в отдалённые местах это стало практически невозможно, стали освящать особым чином благоухающее масло и раздавать священнослужителям для помазания новообращённых. После смерти апостолов, миро стали освящать только собор архиереев (их непосредственных преемников) во главе с предстоятелем той или иной Поместной церкви.

Миропомазание совершается обычно сразу после таинства крещения, однако может совершаться и отдельно, например, как дополнение крещения, совершённого мирянином. Без миропомазания человек не допускается до причащения, даже если он уже крещён.

Миропомазание совершается над человеком второй раз в жизни, если человек поставляется через церковь на царство, так называемое инаугурационное миропомазание (помазание на царство, греч. τò χρίσμα τῆς βασιλείας) монархов. В Полном православном богословском энциклопедическом словаре в двух томах 1913 года написано, что помазание на царство это вторая, высшая, степень таинства Миропомазания.

Согласно 105 главе Большого Требника через миропомазание принимаются лица, крещенные в младенчестве в православии, но затем воспитанные с самого раннего детства вне православной веры.

Допускается принятие в православие через миропомазание (а не через крещение) лиц из христианских конфессий, в которых сохраняется правильная форма крещения, например над католиками, старообрядцами. Над лютеранами и кальвинистами таинство миропомазания совершается обязательно, эти деноминации принимаются и через крещение в православие. Над представителями Древних восточных церквей согласно 95 правилу Трулльского собора миропомазание не совершается (люди, приходящие в православие, должны приниматься через письменное отречение от своих ересей). В древности через миропомазание в Православную церковь, согласно 7 правилу 2 Вселенского собора, принимались ариане, македониане, савватиане, новациане, четыренадесятники, аполинириане. Принимались в православие через миропомазание и представители монофизитства, в греческих древних евхологиях и в славянских кормчих сохранился чин принятия армян и яковитов (у русских называвшийся чин принятия хвалисин).

Кроме того, совершается помазание миром престола православного храма при его освящении.

См. также: Мироваренная палата

Католицизм

См. также Конфирмация

В Католической церкви миропомазание совершается дважды над человеком, но лишь одно из них считается таинством.

В первом случае миропомазание совершается в то же время как в Православной церкви. Сразу после того как священник крестит человека, он миропомазывает верхнюю часть головы новокрещённого. При этом священник читает особую молитву: «Всемогущий Бог, Отец Господа нашего Иисуса Христа, Который дал возрождение тебе водою и Духом Святым, кто дал тебе прощение всех твоих грехов, (Он помазал) Он помажет † миром спасения в том же Христе Иисусе, Господе нашем, к жизни вечной. Аминь.» Данное миропомазание в католичестве таинством не считается, а считается, что это миропомазание просто входит в Чин крещения.

Начиная с IX века на Западе распространяется обычай второго миропомазания, которое совершает только епископ над детьми 13-14 лет или позже. Именно это священнодействие в католичестве будет в дальнейшем причислено к числу семи таинств, оно также называется конфирмацией и обычно совершается только епископом. Священник имеет право совершать это таинство только в экстренных случаях или по особому поручению епископа. Внешним выражением таинства является помазание миром лба, с возложением руки и произнесением следующих слов: «Прими знамение дара Святого Духа» (лат. Accipe signaculum doni Spiritus Sancti).

В латинском обряде Католической церкви миропомазание обычно совершается над подростками в возрасте 13-14 лет или позже, поскольку считается, что это таинство знаменует окончательное введение христианина в состав церковного общества, и следовательно, должно осуществляться в сознательном возрасте. Католическая трактовка конфирмации зафиксирована в документах Тридентского собора. По совершению таинства верующий нарекается «воином Христовым».

Согласно Катехизису Католической церкви:

Последствие Миропомазания - особое излияние Святого Духа, подобное дарованному в день Пятидесятницы. Это излияние налагает на душу неизгладимую печать и взращивает крещальную благодать; оно глубже укореняет человека в Божественном усыновлении; крепче связывает с Христом и его Церковью; умножает в душе дары Святого Духа; даёт особую силу, чтобы свидетельствовать о христианской вере

Лютеранство

Конфирмация у протестантов представляет обряд сознательного исповедания веры, где миропомазание как таковое отсутствует. Предполагается, что крещение человек принимает в младенчестве, конфирмация же свидетельствует, что человек сознательно делается частью церкви (Воцерковление). Таинством лютеране конфирмацию не признают, считая её одной из форм благословения (как брак).

См. также

• Елеопомазание — в Православной церкви помазание священником лба верующего освящённым маслом на полиелее

Литература

• [commons.wikimedia.org/wiki/File:Alm1884a.djvu Алмазов А. И. История чинопоследований Крещения и Миропомазания. Казань, 1884.]
• Богослужение православной церкви (репринтное издание 1912 года). — М.: Даръ, 2005. — С. 449-451.
• Таинства и обряды Православной Церкви // [www.magister.msk.ru/library/bible/comment/nkss/nkss19.htm Настольная книга священнослужителя]. — М.: Издательский Совет РПЦ.

Отрывок, характеризующий Миропомазание

– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.