Миро, Жоан

Жоан Миро
Joan Miró i Ferrà
Жоан Миро. 1935. Фотография К.Ван Вехтен
Дата рождения:	20 апреля 1893(1893-04-20)
Место рождения:	Барселона
Дата смерти:	25 декабря 1983(1983-12-25) (90 лет)
Место смерти:	Пальма-де-Мальорка
Гражданство:	Испания
Жанр:	художник, скульптор, керамист, график
Стиль:	абстракционизм, сюрреализм
Влияние:	Джозеф Паско Менса

Жоа́н Миро́-и-Ферра́ (под влиянием испанского языка пишется также Хоан и Хуан; кат. Joan Miró i Ferrà, 20 апреля 1893, Барселона — 25 декабря 1983, Пальма-де-Мальорка) — каталонский (испанский) художник, скульптор и график. Направление его творчества — абстрактное искусство. Миро также близок к сюрреализму, работы художника похожи на бессвязные детские рисунки и содержат фигуры, отдалённо похожие на реальные предметы.

Биография и творчество

Жоан Миро родился в Барселоне в 1893 году. В 1900 году Миро поступил в частную школу, где посещал, помимо прочего, уроки рисования. В 1907 году поступил в Школу изящных искусств Ла Лонха у Модеста Урхеля, а в 1910 году закончил бухгалтерские курсы в коммерческой школе Барселоны. Годом позже художник заболел, лечился на родительской ферме в Монт-роч-дель-Камп. С 1912—1915 годах учился в частной художественной школе Франсиско Гали в Барселоне, в этом же году пишет первые картины. После учёбы Жоана Миро забрали на шестимесячную военную службу. В 1917 году — состоялась первая персональная выставка художника.

В 1920 году Миро приезжает в Париж, знакомится с Пикассо и другими художниками. В 1921 году художник работал над картиной «Ферма», купленной Эрнестом Хемингуэем. В 1928 году художник посещает Голландию, создаёт серию «Голландские интерьеры». В 1929 году Жоан Миро вступает в брак с уроженкой острова Майорка Пилар Хункоса Иглесиас. В 1930 году у художника рождается дочь Мария. В 1933 году в Барселоне проходит выставка коллажей Миро. В период гражданской войны (1936—1939), Миро живёт на своей ферме.

В 1937 году переехал в Париж, скрываясь от фашизма. В Париже Миро живёт в маленькой дешевой гостинице, пишет картину «Натюрморт со старым ботинком», рисует афишу «Помогите Испании!», призывая весь мир к борьбе с фашизмом. Во время Второй мировой войны Миро переезжает в Варанживиль, маленькую деревню на побережье Нормандии. В 1947 году Миро получает заказ на роспись стен ресторана «Ле Гурме» и террасы отеля «Хилтон» в Цинциннати. В 1948 году — Миро возвращается в Париж. В 1950 году Миро пишет фреску для Гарвардского университета, а в 1955 году расписывает стены парижского отделения Юнеско. В 1975 году в Барселоне основан Фонд Жоана Миро.

Миро испытывал сильное влияние фовизма, кубизма и экспрессионизма. Он развивается в живопись постепенно, например его работа «Ферма» (1921—1922). Он остаётся в Париже, его работы становятся более сказочными, совпадающими с сюрреализмом, но без следования этому движению. Во многих интервью и трудах в 1930, Миро хотел отказаться от обычных методов живописи, достичь форму современного выражения без соблюдения требований или эстетики этих методов.

Галерея

• Dona i Ocell.JPG

  Жоан Миро. Женщина и птица.

• Mére Ubu, Joan Miró.jpg

  Жоан Миро. Мамаша Убю.

Литература

• Сурков В. [ruspioner.ru/cool/m/single/3018 Война и мир Жоана Миро] // Русский пионер. — 2008. — № 3.
• Орлова К. В. Жоан Миро. Начало пути // Театр. Кино. Музыка. Живопись. М., РАТИ ГИТИС, 2009. С. 117—127.

Ссылки

• [www.joan-miro.ru/ Сайт о Жоане Миро]
• [www.famousartistsgallery.com/gallery/miro.html Жоан Миро]
• [www.novamallorcarealty.ru/index.php?name=data&elid=35 Фонд Жоана Миро на Майорке]
• [www.moma.org/collection/browse_results.php?criteria=O%3AAD%3AE%3A4016&page_number=&template_id=6&sort_order=1 Работы Жоана Миро из коллекции MoMA  (англ.)]
• [www.tg-m.ru/articles/4-2013-41/khuan-miro-tsveta-poezii-muzei-fridera-burdy-baden-baden Уте Бауэрмайстер «Хуан Миро. Цвета поэзии. Музей Фридера Бурды, Баден-Баден»]. Журнал «Третьяковская галерея», #4 2013 (41)

Отрывок, характеризующий Миро, Жоан

Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.