Альфасса, Мирра

Мирра Альфасса
Род деятельности:	духовная сподвижница Шри Ауробиндо
Дата рождения:	21 февраля 1878(1878-02-21)
Место рождения:	Париж, Франция
Дата смерти:	17 ноября 1973(1973-11-17) (95 лет)
Место смерти:	Пондишери, Индия

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Мирра Альфасса (21 февраля 1878 — 17 ноября 1973), известная также под именем Мать — духовная сподвижница Шри Ауробиндо. Основала вместе с ним религиозно-философское учение Интегральная йога. Является также основательницей международного города-общины Ауровиль.

Мирра Альфасса

Детство и юность

Мирра Альфасса родилась в Париже 21 февраля 1878 года в состоятельной семье. Полное имя, данное при рождении, — Бланш Рэйчел Мирра Альфасса. Её отец Моисей Морис Альфасса (5 июля 1843 — 13 сентября 1918) был турецким евреем, банкиром по профессии, а мать — Матильда Исмалун (26 августа 1857 — 9 декабря 1944) — происходила из знатной египетской еврейской семьи. У Мирры был старший брат Маттео Матье Морис Альфасса (13 июля 1876 — 12 августа 1942), который в последующем занимал несколько важных Французских государственных постов в Африке. За год до рождения Мирры семья эмигрировала во Францию. Первые восемь лет своей жизни Мирра жила в Париже по адресу: Бульвар Хауссман, дом 62.

Мирра описывает события, которые она переживала ещё будучи ребёнком. Она рассказывала, что в возрасте пяти лет к ней пришло осознание того, что она не принадлежит этому миру, и что её садхана (духовная практика) началась уже тогда. Она могла неожиданно впадать в состояние транса во время своих повседневных дел, что очень не нравилось её матери.

Между одиннадцатью и тринадцатью годами, по словам Мирры, она испытала серию психических и духовных переживаний, открывших ей существование Бога, и возможность человека объединиться с ним. В возрасте 12 лет она начала практиковать оккультизм. Свои мистические опыты она описывает следующим образом:

Когда мне было около тринадцати лет, в течение года каждую ночь, ложась спать, я выходила из тела, поднималась над домом, над городом и еще выше. Я видела себя одетой в великолепное, очень длинное золотое платье. И по мере того, как я поднималась, оно становилось всё больше и больше, накрывая весь город словно огромным золотым куполом. Я видела, Как мужчины и женщины, дети и старики, больные и несчастные стекались со всех сторон, собирались под этим покровом и взывали о помощи, рассказывая о своих бедах, страданиях и невзгодах. В ответ на это моя золотая одежда, живая и мягкая, прикасалась к каждому из них, и они тут же получали душевный покой и исцеление, после чего, счастливые и окрепшие, возвращались в свои тела… ("Из жизни Матери" стр. 38)

Начальное образование Мирра получила дома. В ранние годы у неё проявилась склонность к художественному творчеству: она занималась рисованием, играла на фортепиано и пробовала себя на литературном поприще. В возрасте 14 лет Мирра начинает учиться в художественной студии, а годом позже в школе в качестве заданного сочинения пишет мистическую историю [integralyoga.ru/yoga/statii/pervoe_esse_mirri «Дорога завтрашнего дня»]. В 1893 году она отправилась в путешествие по Италии со своей мамой. Находясь во Дворце дожей в Венеции Мирра вспоминает одну из сцен из своей прошлой жизни, где она была задушена и выброшена в канал. В возрасте 16 лет Мирра поступает в Национальную высшую школу изящных искусств, где получила прозвище «Сфинкс». Позже Мирра выставляла свои работы в Парижском салоне.

В 13 октября 1897 году в возрасте 19 лет Мирра выходит замуж за художника Анри Мориссе (6 апреля 1870 — 15 ноября 1956), ученика Гюстава Моро. 23 августа 1898 года у Мирры рождается сын, которому дают имя Андрэ (23 августа 1898 — 29 марта 1982). Семья Мориссе живёт в Париже в творческой мастерской на улице Лемерсье, 15. Мирра становится частью Парижских творческих кругов и дружит с такими известными художниками, как Огюст Роден и Клод Моне.

Мадам Альфасса рассказывает, что между 19 и 20 годами она достигла постоянного сознательного контакта с Божественным Присутствием без какой-либо помощи учителей или книг. Вскоре после этого она открыла для себя Раджа йогу Вивекананды, которая помогла ей ускорить её духовное развитие. Через год или два Мирра в Париже встречает Индуса, который рекомендует ей прочесть Бхагавад-Гиту, принимая Кришну как символ внутреннего бессмертного Духа. Мирра вспоминает, что в своих медитациях она видела несколько духовных личностей, которые предлагали ей ту или иную духовную помощь.

Знакомство с оккультизмом

Примерно в 1904 году в своих медитациях Мирра стала встречать некое Божество с тёмной кожей, которое она стала называть «Кришна». Она говорила, что это Божество помогало ей и вело в её внутренних духовных путешествиях. Она обрела полную и безоговорочную веру в Кришну и хотела встретить его однажды в реальной жизни. Примерно в 1905 году Мирра встречает польского оккультиста Макса Теона (другие имена Макса Теона: Луис Бимштейн, Айя Азиз), который смог объяснить Мирре смысл и значение её внутренних переживаний. В 1906 году Мирра впервые отправляется в поместье Теона в Тлемсен в Алжире, для глубокого изучения и погружения в оккультизм. Её учителями был сам Теон и его жена Альма Теон. Мирра рассказывала, что Мадам Теон обладала исключительными оккультными способностями.

Мадам Теон была уроженкой острова Уайт и жила в Тлемсене вместе со своим мужем, выдающимся оккультистом. Мадам Теон сама обладала незаурядной оккультной силой, была одарённой ясновидящей и прекрасным медиумом. Пройдя необычайно строгое и полное оккультное обучение, она имела исключительные способности... Однажды, ближе к вечеру, пришёл один посетитель и начал задавать совершенно нелепые вопросы. Устав от него, мадам Теон шепнула мне: "Смотри, сейчас мы сыграем с ним небольшую шутку". На веранде дома стоял обеденный стол, большой и широкий, с восемью ножками, по четыре с обеих сторон, - массивный и очень тяжелый стол. По случаю приёма гостя стулья были отодвинуты от стола. Гость сидел с одной стороны, мадам Теон напротив него, а мы с господином Теоном - сбоку от неё. На веранде нас было четверо, и все мы сидели на некотором удалении от стола. Так вот, гость задавал, как я уже сказала, нелепые вопросы, касающиеся оккультных сил и так называемой "магии"... Мадам Теон взглянула на меня, ничего не говоря, и замерла в одной позе. Вдруг раздался крик - крик ужаса. Стол пришёл в движение и, можно сказать, с героическим видом бросился в атаку на посетителя, сидевшего с противоположного края! Он подскочил и боднул беднягу... Мадам Теон к столу не прикасалась, как и все остальные. Она лишь сосредоточила на нём свою витальную силу и заставила его двигаться...("Из жизни Матери", стр. 81-81)

По возвращении в Париж в 1906 году Мирра и её брат Маттео организовывают группу духовных искателей «Новая Идея». Эта группа собирается в доме Мирры по средам вечером. Книга Мирры «Слова давно минувших лет» содержит в себе истории и воспоминания об этом периоде жизни Мирры, также как и беседы следующей группы, организованной Миррой, « L’Union de Pensée Féminine» («Единение женской мысли»). Александра Давид-Неэль, участница последней группы, так вспоминает об этих встречах и о самой Мадам Альфасса:

Мы проводили изумительные вечера вместе с друзьями, веря в великое будущее. Временами мы ходили в сады Булонского леса, и наблюдали за взлётами первых насекомо-подобных аэропланов. Я помню её элегантность, её таланты, её интеллигентность, одарённую мистическими способностями. Несмотря на её глубокую любовь и добродушие, несмотря даже на её прирождённую беззаботность забывать свои благородные поступки, она никак не могла справиться с тем, чтобы хорошенько скрыть громадную силу, которую носила внутри себя.

В 1908 году в возрасте 30 лет Мирра разводится со своим мужем Анри Мориссе и переезжает жить на ул. Дэ Леви, 49. В 1912 году Мадам Альфасса организовывает новую группу, в которой состоят примерно 20 человек, под названием «Космический». Целью этой группы является достижение само-осознания и само-мастерства. Хотя в это время Мирра ещё не встретила Шри Ауробиндо, но некоторые её идеи того времени находят соответствие его идеям, и позже будут включены в начало маленькой книги «Беседы». В 1910 году Мирра получила опыт, который позже описала как «изменение сознания», в котором она осознала присутствие Божественной Воли в самом центре своего существа, и начиная с этого момента все её действия больше не мотивировались личным желанием или нежеланием, но только тем, чего желает Божественная Воля.

5 мая 1911 года Мирра выходит замуж за Поля Антуана Ришара (17 июня 1874 — июнь 1967). Ришар отправляется в путешествие в Индию в попытке выдвинуться во Французский Сенат от Пондичерри. Во время своего путешествия в середине апреля 1910 года в Пондичерри он встречает Шри Ауробиндо. По возвращению Ришар рассказывает Мирре о Шри Ауробиндо, после чего между ними завязывается «материальная и духовная переписка», которая будет длиться последующих четыре года.

В 1912 году Мирра написала свою первую книгу «Молитвы и Медитации», которая позже будет опубликована как часть Собрания Сочинений Матери.

Встреча со Шри Ауробиндо

7 марта 1914 года Поль и Мирра Ришар отплывают в Индию на борту парохода «Кага Мару», а именно в Пондичерри, для встречи со Шри Ауробиндо. Их первая встреча состоялась 29 марта 1914 года. В Шри Ауробиндо Мирра узнала того духовного наставника, который направлял её духовное развитие с самого детства, и которого она называла «Кришна». На следующий день после встречи Мирра сделала запись в своём дневнике:

Не имеет никакого значения, что сотни живых существ погружены сейчас в тёмное невежество. Тот, кого мы видели вчера, находится на Земле; одного его присутствия достаточно, чтобы утверждать, что настанет тот день, когда темнота будет преобразована в свет, а царство Божье будет в самом деле установлено на Земле.

Мирра и Поль пробыли в Индии около года, после чего в феврале 1915 года вернулись в Париж из-за начавшейся Первой мировой войны.

Япония

Они пробыли во Франции всего лишь год, после чего отплыли в Японию. В Японию их корабль приплыл в июне 1916 года. Первое время они жили в Токио (1916—1917), а затем в Киото (1917—1920). Их сопровождала Дороти Хадсон, английская леди, которая знала Мирру ещё во Франции, и считала её своим Гуру. Позже Дороти станет садхикой Ашрама Шри Ауробиндо и получит новое духовное имя «Датта» (на санскрите «священная»). В Японии Мирра Ришар знакомится с Нобелевским лауреатом Рабиндранатом Тагором, с доктором Охавой, профессором Токийского университета, и его женой, а также с сыном Льва Толстого, который совершал кругосветное путешествие с целью «установления великого человеческого братства». Мирра с радостью переняла японский образ жизни и начала носить кимоно. Она была очарована красотой японской природы. Позже доктор Охава так скажет о своей первой встрече с Миррой:

Как-то раз в Японию приехал Хара Прасад с лекциями по индийской философии. Его лекции посещали пятьдесят человек, и я был одним из них. На первой же лекции я заметил среди слушателей одну молодую женщину, взволновавшую меня до глубины души. Было в ней что-то такое, что притягивало меня, как притягивает свет полярной звезды стрелку компаса. От неё исходила некая особая благодать, райское благоухание. Свет её глаз обещал скорый восход над миром новой зари... Что меня больше всего поражало в Матери? Её воля была способна сдвинуть горы, ум её был остр, как лезвие меча. Мысль её была сама ясность, а принятые решения - твёрже корней могучего дуба. Мистические глубины её души казались бездоннее океана, но интеллект её способен был проницать глубочайшие из глубин...("Из жизни Матери", стр. 188-189)

В 1920 году Мирра снова возвращается в Пондичерри, чтобы теперь уже остаться навсегда рядом со Шри Ауробиндо. Ещё в море, на большом расстоянии от берега, Мирра пережила яркий опыт:

Я плыла из Японии на корабле. Я занималась своими делами (то есть была погружена во внутреннюю жизнь, но тело моё при этом находилось на корабле), ничего не ожидала, как вдруг неожиданно почувствовала, что само качество, я бы даже сказала, физическое качество атмосферы, воздуха разительно изменилось. Это было на расстоянии приблизительно двух морских миль от Пондичери. И я поняла, что мы входим в ауру Шри Ауробиндо ("Из жизни Матери", стр. 204)

Ашрам Шри Ауробиндо

Мирра прибыла в Пондичерри 24 апреля 1920 года. Её сопровождали Дороти Хадсон и Поль Ришар, который вскоре покинет Пондичерри уже навсегда. Первое время Мирра жила в гостиницах, после чего поселилась в «доме Баюда». Шри Ауробиндо вместе с несколькими учениками посещали Мирру каждое воскресенье. Одним вечером разыгралась сильная буря и пошёл проливной дождь. Дом Баюда был очень старым и были опасения, что его просто смоет дождем. После чего Шри Ауробиндо решил, что Мирре нельзя больше оставаться в этом доме и предложил ей переехать к нему в дом. С этих пор Мирра и Шри Ауробиндо будут жить под одной крышей.

Постепенно вокруг Шри Ауробиндо и Мирры собралась небольшая группа учеников, которая продолжала расти и со временем превратилась в Ашрам Шри Ауробиндо. В 1921 году Шри Ауробиндо объявил о том, что в своей духовной работе он и Мирра спустились из ментального плана сознания в витальный, и низвели туда сознание Сверхразума, в результате чего их физический облик изменился: Мирра стала выглядеть очень молодо, а кожа Шри Ауробиндо обрела мягко-белый свет. В это время в Индию приехал англичанин В. В. Пирсон, который встречался с Миррой ещё в Японии. Мирра так описывает эту встречу:

Совершая йогу со Шри Ауробиндо, мы начали нисходить из ментального плана сознания в витальный, и когда мы перенесли работу на витальный план, то спустя месяц - мне тогда было сорок, хотя выглядела я моложе (но все же мне было сорок), - так вот, через месяц этой йогической практики я стала выглядеть ровно на восемнадцать. Сюда приехал один мой знакомый из Японии - он с трудом меня узнал. "Это в самом деле Вы?" - спросил он меня. "А кто же еще? Конечно, я!" ("Из жизни Матери", стр. 207-208)

Один из первых учеников Шри Ауробиндо А. Б. Пурани так вспоминает об изменениях, произошедших с телом Шри Ауробиндо:

Во время моего визита в ашрам в 1921 году самое большое удивление я испытал при первой встрече со Шри Ауробиндо. За два года его тело претерпело трансформацию, которую кроме как чудесной не назовёшь. Когда мы виделись в предыдущий раз, в 1918 году, цвет кожи у него еще был как у обычного бенгальца, то есть достаточно смуглый. И лишь сияющее внутренним светом лицо и пронзительный взгляд выделяли его среди остальных индийцев. Теперь же, войдя в его комнату, я заметил, что всё его тело светилось мягким беловатым светом, а кожа на щеках приобрела нежно-розовый оттенок. Перемена была столь неожиданной и разительной, что я не удержался и воскликнул: "Что с Вами произошло?" ("Из жизни Матери", стр. 208)

24 ноября 1926 года (День Сиддхи) Шри Ауробиндо сообщил ученикам, что получил важную реализацию, которая открыла перед ним путь для низведения Супраментального сознания на Землю, после чего Шри Ауробиндо принял решение отойти от внешнего мира и полностью погрузиться в йогу. 24 ноября стало датой официального основания Ашрама Шри Ауробиндо. В этот день Шри Ауробиндо передал Мирре руководство и попечительство над Ашрамом, и представил её ученикам как «Мать», как Аватара — воплощение Высочайшей Шакти.

За время её руководства Ашрам вырос в огромную общину, численность которой к 1950 году достигла 1000 человек. В 1951 году Мать создала школу, которая позже получила название «Международный образовательный центр Шри Ауробиндо» (Sri Aurobindo International Centre of Education).

В 1968 году Мать основала Ауровиль, международный город, расположенный в 10 километрах от Пондичерри, в котором сейчас насчитывается около 1200 жителей.

Последние годы

С 1957 года Мать начинает передавать свои духовные опыты одному из своих близких учеников — Сатпрему. Для этого два раза в неделю Мать приглашает его для встреч в кабинет ученика Павитры. Беседы, которые происходили во время этих встреч, были записаны Сатпремом на магнитофонную ленту. После смерти Матери из этих бесед было составлено 13 томов Агенды Матери, в которых насчитывается около 6000 страниц с описанием её духовных опытов.

Мать умерла 17 ноября 1973 года на 96 году жизни. Её тело было похоронено рядом со Шри Ауробиндо во дворе Ашрама. К месту их погребения (самадхи) со всех концов света ежегодно стекаются сотни паломников.

Библиография

• Агенда Матери. Издательство Мирра, 1999 г.
• Вопросы и ответы 1929—1931. Издательство: Адити, 1997 г. ISBN 5-7938-0002-6
• Вопросы и ответы 1950—1951. Издательство: Адити, 2009 г. ISBN ISBN 5-7938-0046-8
• Вопросы и ответы 1953 год. Издательство: Адити, 1999 г. ISBN 5-7938-0011-5
• Вопросы и ответы 1954 год. Издательство: Адити, 2013 г.
• Вопросы и ответы 1955 год. Не издавалась на русском языке.
• Вопросы и ответы 1956 год. Издательство: Адити, 2013 г.
• Вопросы и ответы 1957—1958 год. Не издавалась на русском языке.
• Молитвы и медитации. Sri Aurobindo Ashram, Pondicherry, ISBN 978-81-7058-699-9
• Некоторые ответы Матери. Sri Aurobindo Ashram, Pondicherry, ISBN 81-7058-670-4
• Воспитание личности. Издательство: Адити, 2002 г, ISBN 5-7938-0023-9
• Слова давно минувших лет. Sri Aurobindo Ashram, Pondicherry, ISBN 81-7058-670-4
• Слова Матери.Sri Aurobindo Ashram, Pondicherry, ISBN 81-7058-670-4

Отрывок, характеризующий Альфасса, Мирра

Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.