Багиров, Мир Джафар Аббас оглы

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мир Джафар Багиров»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Багиров.
Мир Джафар Багиров
азерб. Mir Cəfər Abbas oğlu Bağırov<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">1938 год</td></tr>

Председатель Чрезвычайной комиссии Азербайджанской ССР
10 февраля 1921 — 7 сентября 1926
Предшественник: Эюб Ханбудагов
Преемник: Должность упразднена
Народный комиссар внутренних дел Азербайджанской ССР
5 октября 1921 — 22 мая 1927
Предшественник: Гамид Султанов
Преемник: Новруз Ризаев
Председатель ОГПУ Азербайджанской ССР
7 сентября 1926 — 22 мая 1927
Предшественник: Должность учреждена
Преемник: Новруз Ризаев
Председатель ОГПУ Азербайджанской ССР
7 сентября 1929 — 6 августа 1930
Предшественник: Новруз Ризаев
Преемник: Михаил Петрович Фриновский
Председатель Совета Народных Комиссаров Азербайджанской ССР
23 октября 1932 — 12 декабря 1933
Предшественник: Дадаш Буниатзаде
Преемник: Усейн Рахманов
Первый Секретарь Бакинского городского комитета КП(б)
декабрь 1933 — 1950
Предшественник: Рубен Рубенов
Преемник: Рзакулиев
Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджанской ССР
15 декабря 1933 — 6 апреля 1953
Предшественник: Рубен Рубенов
Преемник: Мир Теймур Якубов
Председатель Совета Министров Азербайджанской ССР
6 апреля 1953 — 20 июля 1953
Предшественник: Теймур Кулиев
Преемник: Теймур Кулиев
 
Рождение: 5 (17) сентября 1895(1895-09-17)
Куба, Кубинский уезд, Бакинская губерния, Российская империя
Смерть: 26 мая 1956(1956-05-26) (60 лет)
Отец: Мир Аббас Гаджи Мир Багир оглы Багиров
Мать: Яхшы-ханум Багирова
Супруга: 1) Мария Сергеева
2) Евгения Михайловна Гельман
Дети: сыновья: Джахангир и Джен
Партия: ВКП(б) (1917—1954)
 
Награды:

Мир Джафар Аббасович Баги́ров (азерб. Mir Cəfər Abbas oğlu Bağırov; 5 сентября (17 сентября) 1895 года, г. Куба, Бакинская губерния — 26 мая 1956 года, Баку) — советский и азербайджанский партийный и государственный деятель, руководитель органов госбезопасности Азербайджана (ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД), народный комиссар внутренних дел Азербайджанской ССР (1921—1927), Председатель Совета Народных Комиссаров Азербайджанской ССР (1932—1933), Первый Секретарь Бакинского городского комитета КП(б) (1933—1950), 1-й секретарь ЦК КП Азербайджанской ССР (1933—1953), Председатель Совета Министров Азербайджанской ССР (1953), кандидат в члены Президиума ЦК КПСС (1953), депутат Верховного Совета СССР 1 и 3-го созывов.

Сванте Корнелл назвал его «Azerbaijan’s Stalin»[1], а Дмитрий Фурман — «азербайджанским Берией»[2].

26 апреля 1956 года осужден по ст. 63-2,70 УК Азербайджанской ССР; 26 мая — расстрелян[3].





Биография

Ранние годы

Мир Джафар Багиров родился 5 сентября (17 сентября) 1895 года в азербайджанской семье[4] в городе Кубе Кубинского уезда. Все приводимые факты из его ранней биографии не до конца остаются ясны. Багиров, касаясь своей семьи, часто указывал, что он происходит из бедной крестьянской семьи. В одной из анкет он написал, что дед по отцовской линии и сам отец являлись «хлебопашцами, хозяевами-одиночками», и лишь в другом, единственном документе, он отмечает, что его мать — дочь дворянина[5]. Однако показания, полученные в ходе следствия по его делу в 1954—1955 годах свидетельствовали о том, что он, сын «крупнейшего духовного лица Кубинского уезда»[6]. Багировы, очевидно, принадлежали к мусульманам-шиитам, поскольку приставка «Мир» в имени как самого Багирова, так и его отца и дядей, свидетельствует об их сейидском (принадлежности к потомкам пророка Мухаммеда) происхождении, а носителями этого почётного статуса являлась лишь определённая часть представителей этого течения ислама[7].

До 1907 года он учился в мектебе. Здесь, как отмечал Багиров, изучали Коран, персидский язык, литературу. После он продолжил обучение в 3-летнем Кубинском начальном, а затем 4-летнем высшем начальном училище. В 1913 году, по окончанию высшего начального училища, у него умирает отец. «Отсутствие всяких средств», как писал Багиров, мешало ему получить дальнейшее образование. Несмотря на это, ему удалось за государственный счёт отправиться на 2-х годичные педагогические курсы в Петровск. После завершения учёбы, Багиров некоторое время занимался преподавательской деятельностью. Вначале заведовал начальной школой в Худате, затем в селе Неджефкенд (англ.)русск., после — в Кубе[5].

Период с февраля 1917 по осень 1918 года в биографии Багирова остаётся наиболее неясным. Цензор Главлита, сотрудник МГБ Садых Кафарлы, занимавшийся разоблачением Багирова (за что и был репрессирован), утверждал, что «…во время первой империалистической войны Багиров служил в царской армии, в дикой дивизии…»[8].

О. Г. Шатуновская в воспоминаниях характеризовала Багирова указывая на его прошлое: «Багиров же на самом деле служил в земской полиции. А когда советская власть пришла, он переделался».[9]

По установленной информации в 1917 году Багиров стал заместителем Кубинского уездного комиссара, мусаватиста, капитана Али-бека Зизикского, проработав в этой должности до сентября[10]. В том же году занял должность заместителя председателя Кубинского Революционного комитета[3]. По официальной версии Багиров вступил в РСДРП(б) в марте 1917 года в Кубе, но при перерегистрации 16 ноября 1920 года, он указал совсем иную информацию — в июне 1918 года в Баку. Это обстоятельство по прошествии многих лет всплыло во время допроса Багирова в 1954 году. Он ответил тогда, что ему неясно, почему так получилось, но лично считает себя членом партии с марта 1917 года[10].

Согласно биографии с 1918 года Мир Джафар Багиров участвовал в революционной деятельности в Закавказье. Известно, что он состоял в дашнакском отряде под командованием Амазаспа, учинившего погром в Кубе[10]. Позже он вспоминал: «к великому моему сожалению против моей воли, мне пришлось быть свидетелем той кошмарной картины, которая была в Кубе… Даже я не мог спасти своих родственников. Были зверски штыками заколоты дядя мой старик лет 70 Мир Талыб, сын его — Мир Гашим, зять Гаджи Эйбат и ряд других моих родственников»[11]. Во время допроса в Бутырской тюрьме в 1954 году, который лично вёл генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко, Багиров пояснил:

В этом отряде я был по приказанию чрезвычайного уполномоченного Бакинского совнаркома в Дагестане тов. Нанейшвили, который мне как коммунисту поручил следить за тем, чтобы со стороны дашнаков было меньше зверств. В этом отряде я пробыл примерно неделю. Отряд этот был послан Бакинским совнаркомом для освобождения Кубы. Верно, за эту неделю дашнаки вырезали много невинных людей[10].

В 1919 году во главе 290-го полка Багиров участвовал в подавлении Астраханского восстания, а затем в боях под Миллерово и Лисками против генерала Мамонтова[12]. Будучи в Астрахани начальником караульной службы, охранявшей склад с воинским имуществом, он был арестован за то, что двое из его красногвардейцев украли несколько пар ботинок. Ревтрибунал осудил преступников, а Багиров был оправдан[10]. В эпоху перестройки, когда со стороны диссидентских кругов зазвучали обвинения в адрес большевиков и по отношению к событиям революционного прошлого, научный сотрудник (не историк) В. И. Прилуцкий написал письмо в журнал «Коммунист». В нём он обращал внимание на необходимость объективной оценки исторических процессов, их причин и следствий. В качестве примера он привёл историю про подавление восстания в Астрахани: «Отец рассказывал, как Мир-Джафар Багиров („красный комиссар“) в Астрахани затеял расправу над мятежными гимназистами при подавлении эсеровского восстания. Он накидывал обречённому на голову шинель и стрелял в затылок. Отец, служивший командиром у Кирова, остановил избиение и арестовал Мир-Джафара (в итоге из-за этого в Баку к родным он вернуться не смог). Когда я ужаснулся жестокости Багирова, отец неожиданно сказал: „И он своё уже получил, но не осуждай его теперь (в 1957 году), всю его семью вырезали карадашнаки, он мстил всем — таким он был устроен“»[13].

Был делегатом от Азербайджана с правом совещательного голоса на Первом конгрессе Коммунистического Интернационала, проходившего в марте 1919 года в Москве[14]. После установления в 1920 году Азербайджане советской власти, Багиров вернулся на родину, где в течение года поочерёдно занимал должности заместителя председателя Революционного комитета Карабахской области, затем военкома Азербайджанской стрелковой дивизии, председателя Военного трибунала Азербайджанской стрелковой дивизии и заместителя председателя Военного трибунала 11-й армии[3].

Историк А. Антонов-Овсеенко, работавший директором Государственного музея истории ГУЛАГа, в своей работе «Берия» привёл совсем иную, крайне противоположную биографию. Он писал, что настоящее имя Мир Джафара Багирова неизвестно, а сам он присвоил себе имя своего старшего брата. «Подлинный» Мир Джафар Багиров, как он пишет, работал сельским учителем и тесно был связан с большевиками, в то время как «младший» Багиров не разделял ленинских идей и в то время примыкал к мусаватистам. По версии А. Антонова-Овсеенко, в Баку «подлинного» Мир Джафара Багирова в лицо не знали. После победы Советской власти в Азербайджане «Багиров-младший» отправился к своему старшему брату и убил его, подстроив несчастный случай в горном ущелье. Присвоив документы убитого, «фальшивый» Мир Джафар Багиров был принят в местную ЧК сотрудником комендатуры. Антонов-Овсеенко приводит сообщение генерал-лейтенанта МВД Н. К. Богданова прокурору: «Багиров признался в том, что ещё до 1917 года он вместе с родным братом сбежал от царских властей в иранский Азербайджан. Во время крупной ссоры Багиров убил брата и завладел его документами. После февральской революции он вернулся на родину. Большое сходство с убитым братом позволило ему длительное время скрывать обман»[15]. Однако приведённые свидетельства не опираются на надёжные источники, а многие факты не подкреплены соответствующими источниками информации[16]. Более того, Антонов-Овсеенко сам указывает на расхождение некоторых деталей между двумя версиями, но склонен считать, что суть одна — братоубийство[15].

В органах госбезопасности Азербайджана

10 февраля 1921 года Мир Джафар Багиров был назначен председателем ЧК Азербайджанской ССР[3]. Приблизительно в то время он подружился с Л. П. Берия, который являлся его заместителем и начальником секретно-оперативной части АзЧК. По воспоминаниям самого Берия их знакомство произошло примерно в апреле 1921 года[17]. Дружба Берии и Багирова носили самые близкие взаимоотношения. В кавказской партийной организации их даже называли «сиамскими близнецами»[18]. По свидетельству людей, близко знавших Берия и Багирова, почва их сближения была однородной: неуважение к людям, грубость и окрики, нечистоплотность[19]. В подготовленной 19 августа 1953 года ЦРУ США двухстраничной справке о Мир Джафаре Багирове указывалось, что Берия, находясь в подполье, женился на сестре Багирова. Поскольку ни в биографии самого Багирова, ни Берии, нет письменных или устных свидетельств на сей счёт, то эта информация, скорее всего, не соответствует действительности[20].

7 сентября 1926 года Багиров стал председателем ГПУ Азербайджанской ССР, оставаясь в этой должности до 22 мая 1927 года[3]. Одновременно он являлся наркомом внутренних дел Азербайджана и заместителем Председателя СНК Азербайджанской ССР. В мае 1927 года Багиров занял должность начальника Закавказского управления водного хозяйства[3]. В течение 1920-х годов при участии Багирова были подавлены практические все очаги политического сопротивления в Азербайджане, причём порой жестоким образом. Когда весной 1929 года вспыхнуло крестьянское восстание в Кедабеке Гянджинского уезда, то Багиров при его подавлении приказал подразделениям ГПУ уничтожить не только мужчин, но и всех детей из мятежного селения[21]. Во главе отрядов АзГПУ участвовал в подавлении Нухинского восстания в 1930 году. Ради сохранения при себе ближайших людей, связанных семейно-клановыми связями, Багиров держал в секрете происходившие в республике эксцессы. В свою очередь остальные члены правящего круга, зная об этих бесчинствах, предпочли протекционизм законности. В письме к Молотову от 21 августа того же года Сталин пишет: «Багирова (несмотря на его грехи в прошлом) придётся утвердить предчека Азер[байджана]: сейчас он единственный человек, который сумеет справиться с поднявшими голову мусаватистами и иттихадистами в Азербайджанской деревне. Дело это серьёзное, и здесь шутить нельзя»[22]. </div></blockquote>

7 сентября того же года Мир Джафар Багиров был назначен председателем ГПУ Азербайджанской ССР[3]. По признанию самого Багирова, возвратиться на должность председателя азербайджанского ГПУ ему помог Берия[10]. На заседании партколлегии ЦКК ВКП(б) 24 сентября, рассматривавшем вопрос об руководящих работниках Азербайджанской партийной организации, отмечено: «Указать тов. Багирову, что он не принял мер против недопустимых мер расправы в органах ГПУ в 1924 году, предупредив его, что при повторении таких случаев в аппарате ГПУ он будет нести всю ответственность как председатель Азербайджанского ГПУ»[22]. </div></blockquote>

В 1930 году Багиров вместе с другими работниками руководства Азербайджанской СССР был освобождён от должности из-за создания нездоровой обстановки в руководстве республики, беспринципной групповщины и взаимного подсиживания[22].

Правитель Азербайджана

В 1920-е годы среди азербайджанских коммунистов начались разногласия и выяснения отношений. По свидетельству О. Г. Шатуновской в то время шла борьбе между национально-ориентированными коммунистами во главе с Наримановым и интернационалистами, стремившимися как можно быстрее порвать с прежними традициями. Во второй половине 1920-х годов, как рассказывал бывший третий секретарь ЦК КП Азербайджанской ССР Юсуф Касимов, в азербайджанском руководстве боролись две группировки: в одну входили Р. А. Ахундов, Г. Джабиев (азерб.)русск., У. Рахманов (азерб.)русск., М. Нариманов, Г. С. Фарадж-заде, а в другую — Г. М. Мусабеков, С. М. Эфендиев, М. Г. Караев и Ю. И. Касимов. Мир Джафар Багиров, вероятно, примыкал к первой[23].

Борьба в партийных эшелонах Азербайджана стала предметом разбирательства в ЦК ВКП(б). В своём постановлении «Об азербайджанских делах» от 3 августа 1930 года ЦК ВКП(б) отметил, что среди партийных функционеров АКП(б) и Бакинской партийной организации «беспринципная группировочная борьба приняла совершенно недопустимый в большевистской партии характер» и снял Багирова наряду с Гольдбаумом, М. Машкевичем, Алихановым, Столяровым и Амасом с работы[24]. На время это противоборство утихло, но в 1931 году интриги среди партийного руководства республики возобновились. Теперь азербайджанские члены Политбюро выступили против своих русских коллег, а позиции первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана Полонского оказались подорванными[18]. В это время руководство органами государственной власти и партии переходит Багирову. В октябре 1932 года он возглавил Совет Народных Комиссаров Азербайджанской ССР, а в декабре 1933 года стал 1-м секретарем Бакинского городского комитета КП(б) Азербайджана[3]. 15 декабря 1933 года Мир Джафар Багирова избрали 1-м секретарём ЦК Компартии Азербайджанской ССР. Его приход к власти ознаменовал смену элит. До Багирова большую роль во властных и партийных структурах Азербайджана, несмотря на политику коренизации, продолжали играть русские, армяне и евреи. Уже при Багирове на смену им пришли местные национальные кадры. Бывший секретарь ЦК Компартии Мир Гасан Сеидов вспоминал:

Как рассказывал сам Багиров на заседании Политбюро, на котором обсуждалась его кандидатура, шёл острый спор. Пара членов Политбюро упорно выступали против его кандидатуры. Причём, ни один из выступавших против его кандидатуры не называл другой кандидатуры из азербайджанских кадров… Видимо, кто-то из них вынашивал идею снова направить сюда своего человека из Центра. Однако Сталин настоял на своём… Давая ему напутствия во время приёма после заседания Политбюро, Сталин… сказал: "Азербайджаном должны править азербайджанцы. Это, кроме всего остального, имеет большое значение в плане международной политики партии. Не зря Ленин говорил, что Азербайджан является форпостом на Востоке, это ворота на Восток[25].

10 февраля 1934 года он стал кандидатом в члены ЦК ВКП(б), а 12 октября 1937 года постановлением пленума ЦК ВКП(б) был переведён из кандидатов в члены ЦК ВКП(б)[3]. С 17 января 1938 года — член Президиума Верховного Совета СССР[26]. Борьба за власть в азербайджанской руководстве обострилась к концу 1936 года[27].

Политические репрессии

См. также: Сталинские репрессии

Первая массовая волна арестов прокатилась по Азербайджану в 1936 году. Начавшиеся весной аресты проходили по двум направлениям: арестовывали как троцкистов, так и «националистов». Первым арестовали А. Тринича (азерб.)русск., албанца по происхождению, приходившийся другом Рухулле Ахундову. Он издавна находился в натянутых отношениях с Багировым. Последний в апреле того же года представил на заседании Бюро ЦК КП Азербайджана откуда-то найденное (или сочинённое) заявление Тринича с просьбой о принятии его на службу в охрану мусаватистского парламента, что и стало основание для его ареста. В ходе следствия Тринич покончил с собой, проглотив пуговицу[28]. В ноябре агентами НКВД были арестованы десятки видных коммунистов, заподозренных в троцкизме, мусавате и шпионаже. Были исключены из партии и арестованы директор Бакинского университета Гасанбеков (азерб.)русск., директор государственного издательства Эминбейли (азерб.)русск., признанные этнологи, профессора Букшпан и Николаев, общественный и литературный деятель Вели Хулуфлу. Репрессиям подвергся даже личный секретарь Багирова Никишев, которого обвинили в том, что он агент мусавата и «террорист»[29].

17 декабря, в подъезде своего дома, при выходе на работу, был арестован Рухулла Ахундов. В своих показаниях, данные в 1954 году, Мир Джафар Багиров сообщил, что санкцию на арест Ахундова он запрашивал у Сталина, но в другом месте того же допроса он опровергнул это, заявив, что послал тому уже готовое дело[30]. При вопросе о причине ареста Ахундова, Багиров ответил: «Видимо, была поставлена задача начать с Р. Ахундова и окончить другими. Надо спросить Сумбатова. Для меня теперь не представляет сомнений, что он выполнял задания Берия через мою голову, а я им верил…». В свою очередь Сумбатов, во время следствия, заявил, что арест Ахундов был произведён по личному указанию Багирова[31]. К тому времени репрессии докатились и до провинциальных руководителей. НКВД арестовал всё руководство партии в Нахичевани, а первый секретарь Нахичеванского обкома партии Мехти Мехтиев (азерб.)русск. предстал перед судом и был казнён по обвинению в «связях с враждебными и преступными элементами». За ним последовали секретари Али-Байрамлинского, Геокчайского, Казахского, Касум-Исмаиловского, Конахкендского, Ленкоранского, Норашенского, Самухского, Сураханского и Шамхорского райкомов партии[29].

На I сессии Верховного Совета СССР в январе 1938 года, при формирование нового правительства СССР на основе конституции 1936 года, Багиров подверг резкой критике деятельность тогдашнего наркома юстиции Николая Крыленко[32], в результате чего тот не вошёл в состав нового правительства[22]. По сообщению бывшего заместителя начальника Особого отдела НКВД Ленинградского военного округа К. А. Самохвалова, при допросе им 1937 году Рухуллы Ахундова, последний показал, что Багиров и Берия вели интириги вокруг Орджоникидзе[33]. Сам Багиров категорически отрицал подобные обвинения, но признал, что был осведомлён об отношении Берия к Орджоникидзе[10].

Большой террор в Азербайджане
Основная статья: Большой террор

Начало массовым репрессиям в СССР положил февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б), прошедший 23 февраля — 3 марта 1937 года в Москве, на котором Сталин выступил с докладом «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников», повторивший свою доктрину об «обострении классовой борьбы по мере строительства социализма». В числе присутствовавших на пленуме был и Мир Джафар Багиров. Вернувшись в Баку, 19 марта он созвал VI Мартовский пленум ЦК Компартии Азербайджана, проинформировав делегатов о результатах московского пленума. В своём выступлении Багиров, акцентируя внимание на уровень неграмотности и невежества значительной части населения республики, увидел причину того, что «реакция» действует. Свою речь он закончил отрытой угрозой уничтожить всё руководство партии[34]. 21 марта он выступил на заседании Бакинского комитета АзКП(б), на котором пояснил степень ответственности руководителя за своих подчинённых: «Руководитель отвечает за кадры. Если руководитель окружил себя вредителями, гнильём и всякой другой сволочью и не видит этого, он не руководитель, он не большевик, он „шляпа“, а может быть, и враг. Много ли наши руководители нефтяного хозяйства выявили вредителей?»[35]. Обращаясь к залу Багиров коснулся присутствующего наркома земледелия Гейдара Везирова (азерб.)русск.: «Вы думаете, что Везиров завтра будет иначе работать и разгонит всю, которая ещё есть в его наркомате, сволочь? Ничего подобного». Далее он атаковал наркома просвещения Мусеиба Шахбазова (азерб.)русск. и председателя ЦИК Азербайджанской ССР Султан Меджид Эфендиева. В заключении Багиров сказал:

Те товарищи, которые спрашивают, где же нам вскрыть все безобразия, я бы им сказал — в районах, на предприятиях, в школах, в цехах, в буровых партиях, в колхозах, в тракторных бригадах, МТС, вузах, учебных заведениях, театрах, кино... в милиции, в органах просвещения, на собраниях первичных партийных организаций, везде, куда враг или проник, пытался или будет пытаться проникнуть. Там по-настоящему раскрыть недостатки и ошибки, там начать борьбу, войну не на жизнь, а на смерть со всеми злейшими врагами нашей партии, нашего социалистического отечества. Об этом идёт речь... В условиях пограничной республики, в условиях многонационального Азербайджана мы должны каждого такого человека рассматривать как агента врага нашей партии, как предателя, изменника[36].

2 июля 1937 года Политбюро ЦК ВКП (б) приняло решение № П51/94 «Об антисоветских элементах» и 3 июля послало телеграммы секретарям обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик. В директиве, подписанной Сталиным и Молотовым, говорилось:

ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников, с тем чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но всё же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке[37].

9 июля Багиров отправил в Москву шифротелеграмму, в которой он информировал о численности подлежащих репрессии, запросив в отношении них санкцию. В шифротелеграмме также содержалась просьба на выселение в лагеря семей членов бандгрупп и передачи на рассмотрение троек дел в отношении иных групп населения. В состав тройки Багиров предложил утвердить Сумбатова, Теймура Кулиева и Джангира Ахундзаде[38]. На следующий день вышло постановление политбюро ЦК ВКП(б) об утверждении состава троек и лимитов репрессированных, в том числе по Азербайджану: «Утвердить тройку… по Азербайджанской ССР в составе т.т. Сумбатова, Теймура Кулиева и Джангира Ахундзаде. Утвердить намеченных к расстрелу кулаков 500 чел., уголовников 500 чел., и высылке кулаков 1 300 чел., уголовников 1 700 чел. Разрешить рассмотрение в тройке дел контрреволюционных повстанческих организаций с применением расстрела к 500 чел., высылки к 750 чел. и выселению в лагеря НКВД 150 семейств бандгрупп»[39]. Следующим этапом развернувшейся в стране кампании массового террора стал Оперативный приказ НКВД № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», изданный наркомом внутренних дел СССР Н. Н. Ежовым.

По оценке Йорга Баберовски «с начала лета 1937 г. до осени 1938 г. Азербайджан фактически оказался без управления». В результате чисток погибли не только все секретари райкомов, но и 18 наркомов со своими сотрудниками и заместителями[40]. Была уничтожена «старая гвардия» коммунистической элиты[41]. В течение 1937—1938 годов были расстреляны Р. Ахундов, Д. Буниатзаде, М. Д. Гусейнов, Ч. Ильдрым, А. Караев (англ.)русск., М. Кулиев (азерб.)русск., Г. Мусабеков, его сестра А. Султанова (азерб.)русск. и её муж Г. Султанов, С. М. Эфендиев; репрессиям подверглись Т. Алиев, Г. Везиров (азерб.)русск., И. Довлатов, У. Рахманов (азерб.)русск., М. Шахбазов (азерб.)русск.[42][40]. Был репрессирован весь руководящий состав Нагорно-Карабахской автономной области[43]. Прямо в кабинете Багирова в ноябре 1938 года был арестован нарком внутренних дел республики М. Г. Раев[27]. Жертвами развернувшейся борьбы с контрреволюцией стали почти все члены Гуммет (за исключением М. Б. Касумова и Юсюфа Касимова, получивших тюремный срок), были арестованы четыре пятых народных судей Азербайджана, почти полностью обескровлен аппарат прокуратуры Азербайджанской ССР[40]. Как пишет Баберовски: «Багировская охота за ведьмами поставила партийно-хозяйственный аппарат Азербайджана на грань саморазрушения и ввергла республику в пучину ужаса»[44]. В ранг «врагов народа» возвели также покойных Нариманова и Агамали оглы. Начался демонтаж их памятников, из библиотек стали изымать их книги. Для характеристики эпохи Нариманова в употребление вошло пренебрежительное слово «наримановщина»[45]. По выражению партийного секретаря Нагорного Карабаха Варунца

Надо прямо сказать, что начиная с момента, когда у руководства Закавказской и Азербайджанской партийных организаций стали т.т. Берия и Багиров, стиль работы значительно изменился и в партийную организацию успешно внедряется сталинский стиль работы. Исчезло навсегда в Азербайджане равнение по людям "кто, чей человек?" Исчезли склоки и дрязги, исчезла групповая борьба, которая так долго разъедала здоровый организм партийной организации Азербайджана[46].

Репрессии оказались на руку Багирову, который воспользовался сложившейся ситуацией для уничтожения своих политических противников. Некоторые из них открыто выступали против проводимой им политики. Например, некоторые азербайджанские коммунисты (М. И. Джуварлинский (азерб.)русск. и Г. Султанов) в первой половине 1937 года пытались передать в Москву жалобу на Багирова, закончившееся для них трагически[28]. Другой видный партийный деятель, секретарь ЦК КП Азербайджанской ССР А. Караев (англ.)русск., занимавший в своё время пост наркома по военным и морским делам республики, ещё в 1928—1929 годах пытался обличить антипартийные действия Багирова и даже поднимал на обсуждение президиумов ЦК АКП(б) и Заккрайкома вопрос о его недопустимом поведении. На самого же Караева Багиров составлял доносы, копии которых он отсылал Берия. Дело дошло то того, что Багиров обратился к Н. И. Ежову с просьбой о привлечении А. Караева к ответственности, после того, как в 1936 года журнал «Партработник Закавказья» опубликовал отрицательную рецензию на книгу А. Караева «Из недавнего прошлого», посвящённой истории борьбы за Советскую власть в Азербайджане в 1919—1920 годах. Более того, Багиров обвинил его в сокрытии своего меньшевистское прошлое. Всё это привело к разбирательству в 1937 году по линии партколлегии КПК, заключившей, что оснований для обвинения в адрес А. Караева нет. Однако, в июле того же года А. Караев был арестован, а позднее расстрелян. Когда же, в 1956 году, Багиров был арестован, то он заявил следствию, что они не сработались вместе. По его утверждению, А. Караев и Мирзоян «прорабатывали» его. На вопрос следствия, в чём выражалось эта «проработка», Багиров ответил: «Этого я сейчас не помню, но во всяком случае создавались всякого рода проверки о моей прошлой работе в Азербайджане, создавались всякие небылицы вокруг моей личности, чтобы меня скомпрометировать»[31].

Начавшаяся кампания против командного и начальствующего состава Красной Армии, обвинённых в участии в «военно-фашистском заговоре», не обошла стороной и союзные республики. 16 июля 1937 года Багиров сообщил о «разоблачении» контрреволюционной организации, куда входили командир 77-й азербайджанской горно-стрелковой дивизии комдив Г. М. Везиров и начальник политотдела Д. А. Алиев. Они же являлись членами «националистической» организации[47].

Репрессии коснулись также семей «врагов народа». Так, после ареста председателя Азербайджанского совета профессиональных союзов Зульгаджи Амирасланова, его беременная супруга с тремя детьми были выселены из квартиры, а сама она арестована. Их четвёртый ребёнок родился уже в лагере. Супруга бывшего председателя Карабахского ревкома Асада Караева (азерб.)русск. — Ситара Караева, была осуждена и погибла в лагере. Их несовершеннолетних детей также выселили из квартиры, а одну из дочерей исключили из партии[39]. В ссылку, в Алтайский край на рудник Синташ, а затем в Казахстан, отправили семью главы Нахичеванского обкома партии Гасана Рахманова, в том числе его восьмилетнюю дочь, будущего медика Азу Рахманову[48]. Не избежали репрессий даже те, кто когда-либо находился в браке с репрессированным. Например, Султан Султанов, брат деятеля АДР Хосров-бека Султанова, развёлся со своей женой ещё в 1922 года, но бывшую супругу всё равно выслали в Казахстан[39]. Детей репрессированных родителей, как правило, определяли в детские дома. На многие годы за ними закреплялось клеймо «детей врагов народа», что создавало для них затруднения в вопросах получения образования и трудоустройства, налаживания личной жизни[39]. Примером тому служит судьба известного советского и азербайджанского художника Таира Салахова. Его отец Теймур Салахов был назначен Багировым Первым секретарём Лачинского района. Сестра Таира Салахова, основатель Музея миниатюрной книги Зарифа Салахова (азерб.)русск., вспоминала, что «On several occasions, Baghirov had been a guest in our home. He always praised my mother’s food». Тем не менее, Багиров снял их отца с должности, обвинив его в контрреволюционной деятельности[49]. Впоследствии строка сына «врага народа» помешала Таиру Салахову поступить в ленинградский Репинский институт[50].

В справке прокурора Азербайджанской ССР А. Бабаева (азерб.)русск. от 1955 года, представленной Первому Секретарю ЦК Компартии республики Имаму Мустафаеву, даётся следующее описание массовых репрессий 1937—1938 годов в Азербайджане:

По данным НКВД, все слои населения Азербайджана были охвачены контрреволюционной деятельностью и являлись членами самых разнообразных контрреволюционных организаций. Старые партийцы-подпольщики объявлялись врагами Советской власти, руководящие партийные и советские работники буквально на ходу вербовали друг друга в различные контрреволюционные организации, армяне становились мусаватистами, русские рабочие боролись за установление буржуазно-националистической власти в Азербайджане, а дряхлые профессора зачислялись в боевики террористических формирований.

Политическая и культурная отсталость многих работников НКВД приводила к тому, что арестованным предъявлялись самые нелепые обвинения, как например, вредительство путём выпуска недоброкачественной бумаги-мухомора, вредительская поломка колеса арбы, отторжение Азербайджана от ЗСФСР и превращение в союзную республику и, наконец, отделение Азербайджанского государственного университета от государства[43].

К 1940 году примерно 70 тыс. азербайджанцев погибли в результате чисток, осуществляемых Багировым[41]. А. Уралов (Авторханов) оценивает количество жертв репрессий в Азербайджане в 1937—1938 гг. в 120 тыс. человек[51]. Сванте Корнелл назвал Мир Джафара Багирова «Azerbaijan’s Stalin»[1], а Дмитрий Фурман — «азербайджанским Берией»[2].

Наступление на интеллигенцию

Интеллигенция также была сломлена и ликвидирована как общественная сила[41]. Репрессиям подверглись поэты Ахмед Джавад и его семья, Гусейн Джавид (умер в ссылке), Сеид Гусейн (азерб.)русск., Салман Мумтаз и Атабаба Мусаханлы (азерб.)русск.[52]. Подвергся аресту и спецконвоем был доставлен из Кисловодска в Баку крымскотатаркий поэт, учёный-тюрколог, профессор Бакинского университета Бекир Чобан-заде. Ему предъявили обвинения в сотрудничестве с иностранными разведками, участии в «контрреволюционной пантюркистской деятельности» и в «работе по созданию контрреволюционных повстанческих групп в Азербайджане» под руководством Р. Ахундова. Суд приговорил его к расстрелу, и в октябре 1937 года он был казнён[27]. К 10 годам каторжных работ была приговорена первая в Азербайджане женщина-пианистка, педагог Хадиджа Гаибова (обвинена в связях с мусаватистами), но по неизвестной причине её застрелили в тюрьме НКВД[53]. По тому же обвинению была репрессирована и умерла в ссылке редактор журнала «Женщина Востока» Гюлара Кадырбекова (азерб.)русск.[54].

ЧК-ГПУ-НКВД Азербайджана при Багирове

Имеется множество материалов, проливающие свет на порядки, царивших в Азербайджанской ЧК и ГПУ в эпоху Багирова как руководителя этих структур, а позже и всего Азербайджана. Надзиратель внутренней тюрьмы ЧК-ГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ Азербайджана А. М. Тагиев в своих показаниях свидетельствовал, что в 1921—1922 годах «лично сам привязывал камни к арестованным, которых увозили в море», но после начавшегося в Баку массового отравления рыбой это пришлось запретить[55]. Как рассказывал Тагиев, при Багирове и Берия «воды в камерах было так много, что арестованные должны были там плавать», а один даже утонул[55].

В период сталинских репрессий без разбора применялись массовые избиения заключённых для вымогательства ложных показаний и «признаний». О той жестокости, с какой они происходили в застенках азербайджанского НКВД, было собрано довольно много сведений. Бывший работник НКВД Азербайджана Шнейдер в своих показаниях сообщил:

Багиров лично давал указания работникам аппарата НКВД применять меры физического воздействия по отношению ко всем арестованным. Я два раза слышал, как Багиров давал такие указания во время заседаний тройки. Вместе с тем Багиров требовал, чтобы приговорённые тройкой к расстрелу подвергались жестоким избиениям с целью получения от них показаний на других лиц. В моём присутствии Багиров давал указания бить приговорённых к расстрелу до такой степени, чтобы они не могли идти к месту казни, чтобы их несли к этому месту…[33]

Другой сотрудник НКВД, Павел Хентов, во время допроса показал: «В случае, если арестованные меняли свои показания или вовсе отказывались от показаний, ссылаясь на то, что их били, Багиров говорил: „Значит, мало били“»[56]. Бывшие чекисты предоставили много информации о том, как происходили избиения заключённых. По свидетельству надзирателя Тагиева: «Перед тем как арестованных вывозили на расстрел, их очень часто избивали. В таких случаях арестованных избивали в специальных помещениях, где они ожидали, пока их повезут на расстрел»[27]. Бывший оперуполномоченный А. С. Агавелов рассказал, что «избиение арестованных носило массовый характер. Допрашивали и избивали арестованных, как правило, по ночам. Для избиения арестованных применяли специальные резиновые дубинки… Сумбатов допрашивал очень многих арестованных. Среди сотрудников были разговоры, что он сам очень сильно избивал арестованных»[27]. Заместитель начальника Бакинской тюрьмы Г. Г. Саркисов, касаясь 1937 года, сказал, что

в тот период в кабинетах здания АзНКВД стоял сплошной вой от криков, плача избиваемых арестованных. С 22.00 и до утра в здание АзНКВД никого не впускали и никого из здания не выпускали. В это время Сумбатов делал обход кабинетов следователей... Я помню такой факт. В 1937 г. Гвоздев избивал бывшего секретаря Бакинского горисполкома. Я присутствовал при этом. В кабинет к Гвоздеву вошёл Сумбатов и сказал: "Бей как следует!". В моём присутствии здесь же Сумбатов ударил по лицу этого арестованного, а потом коленом — по половым органам. Арестованный упал и потерял сознание. Сумбатов вышел после этого из кабинета[27].

Нередко в допросах арестованных участвовал сам М. Д. Багиров. Помощник военного прокурора ЗакВО по спецделам, подполковник юстиции В. Г. Максимов, занимавшейся с 1954 по 1957 год пересмотром дел граждан, репрессированных в годы культа личности в Азербайджане, в своих воспоминаниях изложил рассказ подполковника Гаврилова о том, как происходил допрос экс-наркома юстиции Айны Султановой: «Её ввели в комнату, раздели догола. Четверо молодчиков с мокрыми скрученными простынями стали по углам. Багиров начал задавать вопросы. Арестованная отвечала. Если ответ не удовлетворял высокопоставленного следователя, он делал знак, один из подручных с размаху бил Айну мокрой, тяжёлой, как дубина, скруткой, и бедная женщина летела в противоположный угол, где её ждал новый удар другого молодчика, затем очередное падение и вновь удар… Эта пытка и называлась „искать пятый угол“. Тот допрос Султановой, на котором присутствовали Багиров и Гаврилов, закончился для Айны плачевно — её забили до того, что она помешалась, начала кидаться на стены, а потом встала на колени, воздела руки к потолку и запричитала, то и дело повторяя имя Сталина. Несчастная то ли взывала к милости „земного бога“, то ли слала ему проклятия»[57]. В записке прокурора Руденко в Президиум ЦК КПСС от 1954 года отмечается: «Багиров в период 1937—1938 годов по существу руководил чекистскими органами, используя их для массового избиения арестованных с целью фальсификации уголовных дел, расправы с неугодными людьми и уничтожения честных партийно-советских кадров»[58].

Багировщина

Подражая Сталину, Багиров работал ночью. По свидетельству выживших современников, руководящие работники ложились спать лишь рано утром, поскольку ожидали ночные звонки Багирова. Согласно Баберовски, Багиров отдавал распоряжения об арестах и расстрелах по телефону, «задним числом оформляя их как решения Политбюро ЦК»[44]. По воспоминаниям бывшего секретаря ЦК Мир Гасан Сеидова, «многие из руководящего состава аппарата ЦК, даже некоторые секретари ЦК, не столько уважали его, сколько боялись. Многие из них старались не вступать с ним в личный контакт…»[59]. Выступая перед делегатами XXII съезда Компартии Азербайджанской ССР, ректор Азпединститута им. В. И. Ленина Мехтихан Векилов (азерб.)русск., говорил о том периоде: «когда Багиров приезжал в районный центр, руководство района пряталось от страха. Если на улицах Баку мы встречали Багирова, то спешили перейти на другую сторону, боясь, как бы чего не вышло»[60].

Мир Джафар Багиров с 1933 по 1951 год проживал в Особняке де Бура (до него здесь также проживал Н. Нариманов), который он передал музею искусств, где он расположен по сей день. Его личная охрана состояла из 41 человека, на содержание которых ежегодно уходило около 1 млн рублей. По сообщению бывшего министра государственной безопасности Азербайджана С. Ф. Емельянова в КПК, «Багиров боялся, как бы его кто-нибудь не тронул… Требовал усиленной охраны… Для охраны Багирова существовал специально утверждённый… отдел охраны, который доходил до 31 чел.»[61]. Как поведали немецкому историк Йоргу Баберовски свидетели того периода, при выходе из дома «Багиров перекрывал доступ во внутреннюю часть Баку, не только боясь за свою жизнь, но и наслаждаясь возможностью в одиночестве прогуливаться по улицам безлюдного города»[44].

В Азербайджане при культе личности Сталина, по сути, существовал также мини-культ Багирова. О том, что в республике имело место возвеличивание личности местного партийного лидера, упомянул первый секретарь ЦК Компартии Азербайджанской ССР Имам Мустафаев, выступая на XX съезде КПСС, осудившем культ личности Сталина: «В Азербайджане самое отвратительное проявление культа личности имело место со стороны Багирова, который продолжительное время, всячески прославляя собственную персону, окружал себя подхалимами и угодниками, творил беззаконие и произвол… Культ личности нанёс огромный ущерб правильному воспитанию кадров в республике, ибо спутниками культа личности являются индивидуализм, эгоизм, карьеризм, подхалимство, угодничество»[62]. В городах и сёлах республики были установлены бюсты Багирова, выпускались в большом количестве портреты, а в Джебраиле даже появился музей, посвящённый его революционной деятельности[61][63]. Его именем были названы авиатехклуб, улицы, несколько фабрик и заводов, по одному колхозу в большинстве районов. Имя Багирова носил пароход «Багиров», позднее переименованный в пароход «Узбекистан»[64]. Образ Багирова запечатлел в своей пьесе «Утро Востока» (1947) писатель Энвер Мамедханлы (англ.)русск.[65]. Художник С. Салам-Заде написал портрет Багирова[66].

В 1940-е годы

В конце 1941 года советско-английские войска вторглись в Иран, оккупировав север и юг страны. Спустя четыре года на территории, занятой советскими войсками, образовалось просоветское Национальное правительство Азербайджана. Багиров насаждал там собственный мини-культ личности как «объединителя Азербайджана».

В 1944 году на заседании Махачкалинского ГКО занял принципиальную позицию в защиту кумыкского народа, которого также ожидала участь высылки, как и чеченцев и ингушей. Багиров вкратце по телефону доложил т. Сталину обстановку в Дагестане, сказал, что руководство обкома сомневается в лояльности местного населения, в частности кумыкского, и что он, Багиров, не разделяет этого, мнения и никогда не согласится с ним[67].

Проживающие в Армянской ССР азербайджанцы рассматривали Багирова как руководителя и вполне могли рассчитывать на его поддержку. Они обращались к нему за помощью, и он часто откликался на их просьбы. Например, один из жителей села Агзибир Нор-Баязетского района Армении, обращаясь к нему со словами «Уважаемый наш отец и руководитель Мир Джафар», сообщал о своём земляке, школьном учителе, женившемся на армянской девушке, которого обвинили в том, что он насильно добился её согласия. Вскоре после обращения Багирова к Арутинову следствие ввиду «отсутствия фактов обвинения» было прекращено. Другой пример, когда к нему обратились колхозников села Мангус Котайкского района с просьбой содействовать восстановлению в их селе самостоятельного колхоза. Багиров вновь обратился к Арутинову и в 1947 году ЦК Компартии Армянской ССР удовлетворил просьбу жителей[68].

В период правления Мир Джафара Багирова был поднят территориальный вопрос между союзными республиками. Первый секретарь ЦК Компартии Армянской ССР Г. А. Арутюнов выдвинул предложение о передачи Нагорного Карабаха в состав Армении. Багиров ответил контраргументами и встречными требованиями[69]. В своём письме Маленкову от 1945 года М. Д. Багиров написал, что у них нет возражений относительно передачи НКАО в состав Армянской ССР, но взамен он предложил рассмотреть вопрос о включении в состав Азербайджана Азизбековского, Вединского и Карабагларского районоа Армянской ССР, населённых преимущественно азербайджанцами. Более того, Багиров выразил несогласие с передачей соседней республике Шушинского района[70]. После этого вопрос о передаче Армянской ССР НКАО больше не ставился.

Возмущение у Багирова также вызвала изданная в 1946 году книга писательницы Мариэтты Шагинян «Советское Закавказье», в которой она затронула Нагорный Карабах. Багиров обвинил её в политических ошибках и искажении исторических фактов. Он обратился с письмом к секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Жданову и книгу изъяли, а у Шагинян потребовали объяснений[71]. Позднее этот эпизод всплывёт на одном из судебных заседаний по делу Багирова. На вопрос прокурора Руденко, за что он оскорбил писательницу и не принял её, М. Д. Багиров ответит: «Она со мной хотела встретиться, но она к земле Карабаха и Нахчывана в своих произведениях подходила как к собственным землям, поэтому я не принял её и выгнал»[72].

Социально-экономическое положение

На багировское время приходится становление и развитие промышленного и энергетического потенциала Азербайджана. В тот период возникли многие предприятия, Национальная Академия наук, университеты, в том числе была восстановлена деятельность БГУ.

Экономическая политика в послевоенное время определялась пятилетним планом восстановления и развития народного хозяйства республики на 1946—1950 гг., принятым в августе 1946 года на VIII Сессии Верховного Совета Азербайджанской ССР, а затем пятым пятилетним планом на 1950—1955 гг. В это время получили своё развитие новые отрасли промышленности (химическая, чёрная и цветная металлургия), строились новые тепло — и гидроэлектростанции, началась добыча нефти на море, расширилась сеть предприятий лёгкой и пищевой промышленности. Возникли новые промышленные центры — города Сумгаит, Мингечевир, Али-Байрамлы, Дашкесан.

Наука и культура

Багиров оказал заметное влияние на советскую историографию Кавказской войны XIX века. В своей статье «К вопросу о характер движения мюридизма и Шамиля», он написал, что вступление Кавказа в состав России было добровольным и имело прогрессивное значение, тогда как имам Шамиль был иностранным шпионом. Вскоре это мнение стало главенствовать, хотя до этого господствовало прямо противоположное[73]. Другая его книга «Из истории большевистской организации Баку и Азербайджана» была заметным вкладом в историю ВКПб[12].

По инициативе академика М. В. Нечкиной в 1950-х годах на страницах журнала «Вопросы истории» развернулась дискуссия о возможности применения концепции «наименьшего зла», согласно которой присоединение иных народов к России в XVII—XIX веках рассматривалось как наименьшее зло по сравнению с их завоеванием другими государствами. Активное участие в этой дискуссии принял Багиров. На XIX съезде ВКП(б) он атаковал журнал Вопросы истории, упрекнув издание в том, что оно затеяло беспредметную дискуссию, вместо того, чтобы осветить вопрос о прогрессивном значении присоединения иных народов к России. По его словам журнал «не только не помогает историкам наших национальных республик разобраться в характере того или иного исторического события, но часто сам занимает в этих вопросах ошибочную позицию»[74]. В 1953 году в журнале «Коммунист» была опубликована статья Багирова «Старший брат в семье советских народов», где автор дал развёрнутое обоснование концепции «абсолютного блага», сменившей теорию «наименьшего зла». В отличие от последней, эта концепция исходила из того, что присоединение любого народа к России являлось для него абсолютным благом. Разработка данной формулировки пресекло историкам стремление подходить к каждому случаю вхождения того или иного народа в состав российского государства отдельно. Дальше эта концепция нашла своё отражение в лекции Нечкиной «Прогрессивное значение присоединения нерусских народов к России»[75].

При М. Д. Багирове гонениям и преследованиям подверглись деятели науки и культуры. Наиболее показательна здесь трагическая судьба видного философа, вице-президента АН Азербайджанской ССР Гейдара Гусейнова. Изначально он пользовался расположением Багирова. По ходатайству последнего ВАК присудил ему учёную степень доктора философских наук без защиты диссертации и он даже был введён в ЦК КП Азербайджанской ССР. Более того, как сообщал бывший разведчик И. К. Эфендиев, у органов имелись сведения о связях Г. Гусейнова с его дядьями в Турции и Иране, ведшими антисоветскую работу, и им удалось установить связи учёного с контрразведкой, но Багиров упорно отвергал все материалы[76]. Поворотным пунктов во взаимоотношениях между учёным и главой республики стало издание Г. Гусейновым книги «Из истории общественной и философской мысли в Азербайджане XIX века», за которую он получил вторую Сталинскую премию и которая была высоко оценена в научном сообществе. М. Д. Багиров, ознакомившись с работой, подверг философа жёсткой критике. Главным пунктом обвинения стало утверждение, что автор не понял сущности идеологии мюридизма и движения Шамиля. Последовали критичные отзывы рецензентов на книгу, Комитет по Сталинским премиям отменил своё решение о присуждении Г. Гусейнову премии[77]. Его исключили из партии «за антипартийное поведение, неискренность и двурушничество»[78]. Именно в этот период вышла вышеупомянутая статья Багирова «К вопросу о характер движения мюридизма и Шамиля».

Своего пика эта кампания достигла в июле 1950 года, когда с участием Багирова в Баку прошло общебакинское собрание интеллигенции. На ней многие учёные подвергли суровой критике Г. Гусейнова (сам он на собрании не присутствовал), а также тех, кто дал положительную оценку его работе (А. Маковельского, А. Сумбатзаде, М. Эриванского (азерб.)русск., Е. Токаржевского, А. Демирчизаде и др.). Не стесняясь в выражениям, М. Д. Багиров обрушился с резкими заявлениями в адрес некоторых присутствующих. Так, он заявил Мамед Арифу Дадашзаде, что «я убедился, что вы самый отъявленный враг советского народа. Вы агент турецкой разведки в рядах наших работников», а Мирзе Ибрагимову сказал: «Ты был беспризорником. Не за это ли ты расплачиваешься с Советской властью?»[77]. Не выдержав травли, Гейдар Гусейнов покончил с собой, повесившись спустя месяц. Его труды были изъяты из библиотек и книжной торговли[79]. По выражению М. Ибрагимова, сказанного им на заседании бюро ЦК 7 сентября 1954 года, «кровь Гейдара Гусейнова на руках и на совести Багирова»[78].

В Азербайджане нападкам также подверглись исторические и художественные явления прошлого. Так, в 1951 года с подачи общего собрания писателей Азербайджана, развернулась широкая кампания против огузского эпоса Деде Коркут. На XIX съезде ВКП(б), прошедшим в 1952 году, Багиров обрушился с резкой критикой на эпос, назвав его «реакционной, антинародной, проникнутой ядом национализма, панисламизма» книгой[80]. Ещё ранее, на XVIII съезде КП(б) Азербайджана, он, «разоблачая» характер этого исторического памятника, говорил: «„Деде-Коркуд“ не является народным эпосом, книга эта посвящена от начала до конца восхвалению правящей верхушки огузских кочевых племён, пришедших на азербайджанскую землю в качестве грабителей и убийц. Книга насквозь пропитана ядом национализма, она направлена против немусульман-иноверцев, главным образом, против братских грузинского и армянского народов»[81].

Падение

В день смерти Сталина 5 марта 1953 года постановлением Совместного заседания Пленума ЦК КПСС, СМ СССР и Президиума ВС СССР Багиров стал кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС. 6 апреля постановлением IV-го пленума ЦК КП Азербайджана Багиров был освобождён от должности Первого Секретаря ЦК Компартии республики[3] и назначен председателем Совета Министров Азербайджанской ССР.

После смерти Сталина между Берия, Хрущёвым и Маленковым развернулась борьба за власть. Хрущёв, заручившись поддержкой большинства членов ЦК и высокопоставленных военных, 26 июня созвал совещание Совета министров СССР, на котором Берия был обвинён в шпионаже и заговоре с целью захвата власти и арестован. Вслед за последовавшим 26 июня падением Берия последовало и падение Багирова, традиционно считавшегося «человеком Берия»[82]. Изолировав Берия, заговорщики 2 июля созвали пленум ЦК КПСС. Багиров, как и многие другие участники пленума, прибыл в Москву вместе с первым секретарём ЦК Компартии Азербайджана Мир Теймуром Якубовым и первым заместителем председателя Совета Министров Т. Кулиевым, не ведая о целях пленума. По прибытии он сообщил о своём приезде Маленкову и Хрущёву, а затем позвонил Берия, но безрезультатно. По свидетельству Якубова, «не получив никакого ответа он решил справиться о местонахождении Берия у Байбакова — министра нефтяной промышленности. Товарищ Байбаков по телефону ответил, что он, видимо, находится в отъезде. Затем состоялся короткий телефонный разговор Багирова с Микояном». На следующее утро состоялась встреча Багирова с Хрущёвым, от которого он узнал о выдвинутых против Берия обвинениях и аресте[83].

На июльском пленуме ЦК КПСС почти все члены ЦК выступили с заявлениями о вредительской деятельности Л. Берии. Багиров также выступил с критикой в адрес Берия:

Берия, этот хамелеон, злейший враг нашей партии, нашего народа, был настолько хитёр и ловок, что я лично, зная его на протяжении тридцати с лишним лет до разоблачения Президиумом Центрального Комитета, не мог его раскусить, выявить его настоящее вражеское нутро. Не могу иначе объяснить это как моей излишней доверчивостью и притуплением партийной, коммунистической бдительности у себя к этому двурушнику и подлецу. Это будет и для меня серьёзным уроком[84].

7 июля постановлением пленума ЦК КПСС Багиров был выведен из состава ЦК КПСС и в тот же день опросом выведен из кандидатов в члены Президиума ЦК КПСС[3].

В октябре его назначили заместителем начальника объединения «Куйбышевнефть» Министерства нефтяной промышленности СССР[3]. 29 октября был допрошен в качестве свидетеля по делу Берия[85]. 13 марта 1954 года решением КПК при ЦК КПСС Мир Джафар Багиров был исключён из партии и арестован.

Суд и казнь

Накануне суда над М. Д. Багировым в 1956 году обстановка в Азербайджане, по сведениям КГБ, была неспокойной: как отмечалось, отрицательно сказались тбилисские события. В Баку КГБ обнаружил антисоветско-националистические листовки с обращением к народу, первый пункт которых гласил: «Наша обязанность освободить М. Дж. Багирова»; автор был установлен и осуждён[86]. Приходили также письма с требованием освободить Багирова[87].

12 апреля 1956 года в Баку начался открытый судебный процесс над Багировым. Это процесс носил больше политический, нежели правовой характер. Суд проходил в Клубе культуры им. Ф. Э. Дзержинского (ныне Культурный центр им. Шахрияра), в театральном зале. Председательствовал на суде председатель Военной коллегии Верховного суда СССР А. А. Чепцов, а государственным обвинителем выступил генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко. Помощник военного прокурора ЗакВО по спецделам В. Г. Максимов, выступивший на суде одним из консультантов государственного обвинителя, вспоминал:

Честно говоря, были опасения, что оставшиеся верными Багирову люди могут пойти на провокации. В связи с этим были предприняты необходимые меры: усилено патрулирование, здание клуба окружено тройной цепью — милицией, солдатами и сотрудниками Комитета госбезопасности, приглашённым на судебные заседания представителям общественности были выданы спецпропуска. Однако опасения оказались напрасными.

— [88]

Вместе с Багировым перед судом предстали ещё пятеро человек: экс-министр внутренних дел Дагестанской АССР Р. А. Маркарян (в 1936—1939 годах работал завотделом, а затем и заместителем комиссара внутренних дел Азербайджана), экс-нарком внутренних дел Туркменской ССР Т. М. Борщев, экс-министр внутренних дел Армянской ССР Х. И. Григорян (в 1937—1938 годах являлся заведующим отделом в Наркомате внутренних дел АзССР), экс-министр внутренних дел Азербайджанской ССР А. Атакишиев и экс-нарком внутренних дел Азербайджанской ССР С. Ф. Емельянов.

По рассказам очевидцев, на суде Багиров держался смело[89]. Против него были выдвинуты наиболее тяжкие обвинения по различным статьям тогдашнего УК. Предъявлялись также обвинения, не имеющих под собой каких-либо доказательств. Например, ему вначале инкриминировали обвинение в причастности к автомобильной катастрофе, в результате которой погиб Пишевари. Однако оно не было доказано. По поводу гибели Пишевари М. Д. Багиров посоветовал обращаться с вопросами в Москву[90]. Некоторые обвинения вовсе были основаны на слухах, как например, утверждения, что Багиров принимал участие в подавлении какого-то рабочего восстания[91]. Потому основное место в судебном процессе заняли эпизоды, связанные с массовыми репрессиями в Азербайджане. В ходе процесса Багиров, ознакомившись со следственными материалами на Григоряна, Маркаряна, Борщева и Сумбатова-Топуридзе, заявил на суде:

Я им верил, я доверил им органы Народного комиссариата внутренних дел. Поэтому моя вина перед народом столь велика, что меня мало расстрелять, мало повесить, меня надо четвертовать, разорвать на кусочки[92].

26 апреля 1956 года Военная коллегия Верховного суда СССР признала Багирова наряду с другими обвиняемыми виновным «в участии в изменнической группе и в совершении террористических расправ над советскими гражданами» и на основании ст. ст. 63-2,70 УК Азербайджанской ССР приговорила его вместе с Маркаряном, Борщевым и Григоряном к расстрелу с конфискацией всего имущества. Атакишиев и Емельянов получили двадцать пять лет лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях[93]. Суд на Багировым ознаменовал начало кампании десталинизации в Азербайджане[41].

Бывший руководитель Азербайджана подал прошении о помиловании, но 12 мая Президиум Верховного Совета СССР отклонил ходатайство о его помиловании. С ходатайством о помиловании обращались также сын Джен и супруга Евгения Багировы[94][95]. 26 мая Мир Джафар Багиров был расстрелян[3]. Есть предположение, что его расстреляли в Коломне. По крайне мере, личное дело Мир Джафара Багирова находится в Москве[96].

В 2003 году газета Московский комсомолец, ссылаясь на добытый ею документ «Сведения о движении уголовных дел и НП (надзорные производства. — прим.) в бывшем особом архиве ГВП», сообщила, что в архиве Главной военной прокуратуры исчезли 57 томов из дела Багирова[97]. В последующем вскоре интервью МК главный военный прокурор А. Савенков уведомил, что в ходе проведённой инвентаризации было установлено, что все документы, в том числе архивные дела в отношении Багирова, находятся на месте: «Да, нам пришлось принять самые серьёзные меры к установлению их местонахождения, в том числе и розыскного характера. Целый ряд сотрудников архива и канцелярии, некоторые офицеры и генералы привлечены к дисциплинарной ответственности. На сегодняшний день все документы хранятся в установленном порядке»[98].

Современники о Багирове

 В этой статье или разделе имеется избыток цитат либо слишком длинные цитаты.
Излишние и чрезмерно большие цитаты следует обобщить и переписать своими словами.
Возможно, эти цитаты будут более уместны в Викицитатнике или в Викитеке.

Из воспоминаний режиссёра Азербайджанского русского драматического театра Гюльджахан Гюльахмедовой-Мартыновой (азерб.)русск.:

Мой отец, Шуаулла Гюльахмедов, работал в ГПУ. Во время повальных арестов 1928 года, совсем ещё молодым человеком, был арестован по какому-то сфабрикованному делу и без суда и следствия приговорён к расстрелу… Мама бросилась спасать его. Она стояла в какой-то подворотне, прижав меня к себе, и ждала конца рабочего дня… Поздно вечером Мирджафар Багиров вышел, окружённый своими сотрудниками, и направился к машине. Мама толкнула меня к его ногам… Боясь упасть, я уцепилась за его брюки… И заплакала… Он поднял меня на руки и спросил: «Чей это ребёнок?» «Это дочь Шуауллы Гюльахмедова», — сказал кто-то. Он погладил меня по голове и опустил на землю… «Передайте, что ради этого ребёнка мы сохраняем ему жизнь». И быстро пошёл к машине… Он сдержал слово…[99].

Историк и политолог Г. И. Мирский писал:

Он выделялся на фоне остальных, весьма бесцветных, закавказских вождей… Волевой и решительный, он был абсолютным хозяином в своей республике: Он даже в чём-то перещеголял Сталина: тот репрессировал большинство делегатов XVII съезда, многие из которых голосовали против него на выборах Политбюро (тайным голосованием), а Багиров у себя в республике в аналогичной ситуации пересажал вообще всех делегатов своего азербайджанского съезда — чтобы уж знать наверняка, что не остался никто из бросивших ему «чёрный шар». Мне запомнилась история, рассказанная одним высокопоставленным партийным деятелем со слов человека, бывшего до войны заместителем наркома внутренних дел Азербайджана. Этот нарком был самым страшным человеком в республике (после Багирова, конечно). Так вот, заместителя однажды вызывают к Багирову, а это было в Баку то же самое, что быть вызванным к Сталину в Москву; как вспоминал Хрущёв, «идёшь и не знаешь, вернёшься или нет». Замнаркома входит в огромный кабинет, в самом конце которого сидит за письменным столом Багиров, кивком головы молча подзывающий его. Пока он шёл через кабинет, он шестым чувством ощутил, что кто-то ещё здесь есть, и, бросив взгляд в угол, увидел там своего шефа, грозного наркома, который сидел на краешке стула и дрожал, «как собака, вышедшая из воды». Заместитель подошёл к столу Багирова и услышал только одну фразу: «Возьмёшь это говно, повезёшь в Москву. Иди!» Ему пришлось конвоировать своего, уже опального, начальника, в Москву, где того быстро подключили к какому-то очередному списку врагов народа и расстреляли. А заместитель вернулся в Баку, где его вскоре сняли с работы и посадили, но он уцелел и рассказал — десятки лет спустя — эту историю[100].

Личная жизнь

Помимо родного азербайджанского языка, Мир Джафар Багиров также свободно владел лезгинским языком[4]. Знал также и русский язык. В справке ЦРУ отмечается:

Багиров пил, курил и легко общался с людьми. Он был практиком и организатором, но не теоретиком. После Берии Багиров был хорошо осведомлён о технологии работы Министерства внутренних дел. Любящий Сталина и Берию, Багиров был ярким представителем восточного политиканства. Он хорошо знал Ближний и Средний Восток, историю и психологию живущих там народов. Багиров был главным организатором диверсионной работы в Иране, тюркском Азербайджане и в арабских государствах Ближнего Востока. Советская разведка работала в этом районе в тесном контакте с ним[20]

Семья и потомки

В 1918 году Мир Джафар Багиров женился на русской медсестре Марии Сергеевой, в браке с которой у них в 1919 году родился сын Владимир-Джахангир[101]. Вскоре супруга умерла. Позднее Багиров женился на еврейке Евгении Михайловне Гельман, от брака с которой у него в 1932 году родился сын Джен[101].

Старший сын Владимир окончил Ейскую военную авиационную школу пилотов и Ташкентское пехотное училище. С первых дней Великой Отвечественной войны он участвовал лётчиком-истребителем в воздушных боях под Москвой. 5 июня 1943 года в бою вблизи города Обоянь, отражая налёт на аэродром, Владимир сбил немецкий бомбардировщик Ю-88, но израсходовав весь запас боекомплекта, он в лобовой атаке таранил истребитель FW-190, в результате чего оба самолёта взорвались в воздухе[102]. Исследователь Адигёзал Мамедов, автор работы «Мирджафар Багиров. Нераскрытые страницы», рассказывает о том, как приговорённому Багирову разрешили в последний раз посетить могилу сына: «В окружении конвоя бывшего первого секретаря ЦК КП привели на Батамдартское кладбище в Баку. Багиров плакал над могилой сына — кавалера ордена Ленина, обнимал камень, а охранники-азербайджанцы просили русского командира не мешать осуждённому проститься с сыном. „Не довелось мне умереть рядом с твоей могилой“, — рыдал Багиров. Приговорённый к смерти отец не отрывал глаза от надгробной плиты, когда его увозили с кладбища»[103].

Младший сын Джен скончался в 1994 году, а его мать Евгения Багирова в 1997 году. Оба похоронены на Востряковском кладбище[104] в Москве. Заслуженная артистка России и народная артистка Азербайджана пианистка Тамилла Махмудова, знавшая младшего сына Мир Джафара Багирова, рассказывает о нём:

Джен окончил Московский автодорожный институт, аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию. Докторскую степень получил в 39 лет. Работал руководителем отдела в Госстандарте, одновременно являясь на протяжении многих лет профессором и председателем ГЭК в Университете дружбы народов им. Лумумбы. Итогом его исследований и диссертаций стали его учебники, переведённые на три языка — английский, испанский, арабский.

У него более 200 публикаций. Он являлся заместителем председателя международной организации ИСО по стандартизации. На международных симпозиумах выступал на английском языке, в частности перед самой кончиной участвовал в международной конференции по проблемам двигателей внутреннего сгорания в Венгрии.
Его не стало в 1994 году – умер, как жил: за рабочим столом в институте, ни к кому не обратившись за помощью....
Он был настоящим патриотом, часто бывал в Баку и в районах республики. Трепетно относился к каждой весточке с родины. И, как настоящий патриот, завещал развеять свой прах на земле родины.
Его жена исполнила его желание: часть праха легла на Землю Азербайджана, а другая погребена на Востряковском кладбище в Москве[105].

Сын Джена — Мирджафар, работал на одной из фармацевтических фирм Москвы и скончался в 2005 году в Индии в возрасте 27 лет[106].

Багиров в кинематографе

Награды

Публикации[107]

  • Багиров М. Д. Пути развития местного хозяйства в Азербайджане. — Баку, 1925. — 153 с. — 1000 экз.
  • Багиров М. Д. Работа Азнефти в 1931 г. и задачи на 1932 г.. — Баку: Азернешр, 1932. — 1500 экз.
  • Багиров М. Д. О задачах партбригад в проведении весеннего сева в азерб. деревне. — Баку: Азернешр, 1933. — 45 с. — 5000 экз.
  • Багиров М. Д. За вторую хлопковую базу. — Баку: Партиздат, 1934. — 139 с. — 5000 экз.
  • Багиров М. Д. За новый крутой подъём нефтяной промышленности. — Баку: Азпартиздат, 1936. — 31 с. — 10 200 экз.
  • Багиров М. Д. О задачах комсомола Азербайджана в борьбе за ленинско-сталинское воспитание молодёжи. — Баку: Азпартиздат, 1936. — 46 с. — 20 200 экз.
  • Багиров М. Д. За новый подъём социалистического сельского хозяйства Азербайджана. — Баку: Азернешр, 1941. — 95 с. — 3000 экз.
  • Багиров М. Д. По-большевистски выполним решения XVIII Всесоюзной конф. ВКП(б). — Баку: Азернешр, 1941. — 39 с. — 3500 экз.
  • Багиров М. Д. XXIV годовщина Красной Армии. — Баку: Азернешр, 1942. — 32 с. — 7000 экз.
  • Багиров М. Д. Превратим Кавказ в могилу для гитлеровцев. — Баку: Азернешр, 1942. — 16 с. — 12 000 экз.
  • Багиров М. Д. За большевистскую организованность и дисциплину. — Баку: Азернешр, 1942. — 20 с. — 12 000 экз.
  • Багиров М. Д. Всё для фронта, всё для победы. — Баку: Азернешр, 1942. — 56 с. — 10 000 экз.
  • Багиров М. Д. Все силы и средства на обеспечение фронта и страны горючим. — Баку: Азернешр, 1943. — 20 с. — 5000 экз.
  • Багиров М. Д. Новые права и новые задачи АзССР. — Баку: Азернешр, 1944. — 34 с. — 2000 экз.
  • Багиров М. Д. О работе Азербайджанской партийной организации в первом году новой Сталинской пятилетки. — Баку: Азернешр, 1947. — 39 с. — 30 000 экз.
  • Багиров М. Д. Об очередных задачах Азербайджанской партийной организации. — Баку: Азернешр, 1949. — 148 с. — 15 000 экз.
  • Багиров М. Д. Об очередных задачах интеллигенции Азербайджана. — Баку: Азернешр, 1950. — 75 с. — 15 000 экз.
  • Багиров М. Д. Все силы на борьбу за новый подъём нефтяной промышленности Азербайджана. — Баку: Азернешр, 1950. — 16 с. — 15 000 экз.
  • Багиров М. Д. За высокие урожаи хлопка на больших площадях. — Баку: Азернешр, 1950. — 31 с. — 5000 экз.

Напишите отзыв о статье "Багиров, Мир Джафар Аббас оглы"

Примечания

  1. ↑ 1 2 Svante E. Cornell. [books.google.ru/books?id=whVDskeHl2YC&pg=PA41&dq=Azerbaijan's+Stalin&hl=ru&sa=X&ei=T8-fT5WFMYKf-Qb-rv2SAg&ved=0CDsQ6AEwAA#v=onepage&q=Azerbaijan's%20Stalin&f=false Azerbaijan Since Independence]. — M.E. Sharpe, 2010. — С. 41. — ISBN 0765630036, 9780765630032.
  2. ↑ 1 2 Фурман Д. Е. Несостоявшаяся революция. Политическая борьба в Азербайджане (1988-1993 годы) (рус.) // Дружба народов. — 1994. — № 4. — С. 152.
  3. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 [www.knowbysight.info/BBB/01187.asp Багиров Мир Джафар Аббас оглы] (рус.), Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898 - 1991.
  4. ↑ 1 2 Исмаилов, 2003, с. 43-44.
  5. ↑ 1 2 Исмаилов, 2003, с. 46-47.
  6. ↑ Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. Дело Рухуллы Ахундова // Восток. — М., 2000. — № 2. — С. 96.
  7. ↑ Исмаилов, 2003, с. 45.
  8. ↑ Записка Р. А. Руденко в Президиум ЦК КПСС о М. Д. Багирове // Дело Берия. Приговор обжалованию не подлежит. — М.: МФД, 2012. — С. 430. — ISBN 978-5-89511-028-7.
  9. ↑ Померанц Григорий Соломонович. Следствие ведет каторжанка. — Москва: ПИК, 2004. — 78 с. — ISBN 5-7358-0270-4.
  10. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [istmat.info/node/22310 Копия протокола допроса М. Д. Багирова от 9 апреля 1954 г. // Политбюро и дело Берия. Сборник документов. — М.: 2012. — С. 587—592.] (рус.).
  11. ↑ Исмаилов, 2003, с. 52.
  12. ↑ 1 2 3 4 [www.bse2.ru/book_view.jsp?format=html&idn=027957&page=24 Большая советская энциклопедия]. — М.: Государственное научное издательс︣тв, 1950. — Т. 4. — С. 24-25.
  13. ↑ Бордюгов Г. А., Козлов В. А. История и конъюктура: Субъективные заметки об истории советского общества. — М.: Политиздат, 1992. — С. 317. — ISBN 5-250-01561-1.
  14. ↑ [www.marxists.org/history/international/comintern/1st-congress/delegates.htm First Congress of the Communist International] (англ.), Marxists.org.
  15. ↑ 1 2 Антонов-Овсеенко А. В. Берия. — АСТ, 1999. — С. 72-73. — ISBN 5237031781.
  16. ↑ Исмаилов, 2003, с. 43.
  17. ↑ [istmat.info/node/22254 Копия протокола допроса Л. П. Берия от 28 сентября 1953 г. // Политбюро и дело Берия. Сборник документов — М.:, 2012. С. 383-389] (рус.).
  18. ↑ 1 2 Баберовски Й., 2010, с. 757-758.
  19. ↑ Попов Б. С., Оппоков В. Г. Бериевщина // Военно-исторический журнал. — М., 1990. — № 3. — С. 88.
  20. ↑ 1 2 Гасанлы Дж. П. Хрущёвская оттепель и национальный вопрос в Азербайджане (1954-1959). — М.: Флинта, 2009. — С. 16. — ISBN 978-5-9765-0792-0.
  21. ↑ Баберовски Й., 2010, с. 478-479.
  22. ↑ 1 2 3 4 Зенькович Н. А. [books.google.com/books?id=o9I0SDET8jsC&pg=PA36&lpg=PA35&dq=%D0%BC%D0%B8%D1%80+%D0%B4%D0%B6%D0%B0%D1%84%D0%B0%D1%80+%D0%B1%D0%B0%D0%B3%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2&as_brr=3&hl=ru&output=html Самые закрытые люди: энциклопедия биографий]. — Olma Media Group, 2002. — С. 36—37. — ISBN 5948500357, 9785948500355.
  23. ↑ Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. Дело Рухуллы Ахундова // Восток. — М., 2000. — № 2. — С. 92, 95, 96.
  24. ↑ Очерки истории Коммунистической партии Азербайджана. — Азербайджанское гос. изд-во. — 1963. — С. 472.
  25. ↑ Исмаилов, 2003, с. 58-59.
  26. ↑ oldgazette.ru/siskusstvo/18011938/18011938-1.djvu
  27. ↑ 1 2 3 4 5 6 Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. Дело профессора Б. В. Чобан-заде // Восток. — М., 1998. — № 5. — С. 125—133.
  28. ↑ 1 2 Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. Дело Рухуллы Ахундова // Восток. — М., 2000. — № 2. — С. 100.
  29. ↑ 1 2 Баберовски Й., 2010, с. 769-770.
  30. ↑ Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. Дело Рухуллы Ахундова // Восток. — М., 2000. — № 2. — С. 101.
  31. ↑ 1 2 [www.pmem.ru/index.php?id=154 Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. В 3-х томах. Том 1. Март 1953 — февраль 1956]. — МФД, 2000. — 145 с. — ISBN 5-85646-070-7.
  32. ↑ oldgazette.ru/siskusstvo/18011938/18011938-2.djvu
  33. ↑ 1 2 [istmat.info/node/22308 Постановление Президиума ЦК КПСС от 1 апреля 1954 г. о М. Д. Багирове // Политбюро и дело Берия. Сборник документов — М.:, 2012. С. 572-576].
  34. ↑ Баберовски Й., 2010, с. 774-775.
  35. ↑ Баберовски Й., 2010, с. 775.
  36. ↑ Баберовски Й., 2010, с. 775-776.
  37. ↑ Н. Г. Охотин, А. Б. Рогинский. [index.org.ru/journal/26/ter26.html "Большой террор": 1937-1938. Краткая хроника] (рус.), Журнал "Индекс".
  38. ↑ Юнге М., Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль большого террора. История операции по приказу НКВД №00447. — М.: Новый Хронограф; АИРО-XXI, 2008. — С. 71-72. — ISBN 978-5-94881-083-6, 978-5-91022-104-2.
  39. ↑ 1 2 3 4 Исмаилов, Эльдар Р.. [www.ca-c.org/c-g/2010/journal_rus/c-g-1-2/16.shtml#nazad11 Советский государственный терроризм в Азербайджане] (рус.), ca-c.org.
  40. ↑ 1 2 3 Баберовски Й., 2010, с. 776-777.
  41. ↑ 1 2 3 4 Tadeusz Swietochowski, Brian C. Collins. Historical Dictionary of Azerbaijan. — Scarecrow Press, 1999. — С. 31. — 145 с. — ISBN 0-8108-3550-9.
  42. ↑ Audrey L. Altstadt. The Azerbaijani Turks: Power and Identity Under Russian Rule. — Hoover Press, 1992. — С. 142. — ISBN 0-8179-9182-4.
  43. ↑ 1 2 Исмаилов, 2003, с. 151.
  44. ↑ 1 2 3 Баберовски Й., 2010, с. 759-760.
  45. ↑ Баберовски Й., 2010, с. 778.
  46. ↑ Баберовски Й., 2010, с. 773.
  47. ↑ Хаустов, В., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936-1938 гг.. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2010. — С. 202. — ISBN 978-5-8243-1069-6.
  48. ↑ [www.a-q.az/classificator/faces/faces_94.html Во имя жизни] (рус.), Azərbaycan Qadını».
  49. ↑ Tahir and Zarifa Salahovs [azer.com/aiweb/categories/magazine/ai134_folder/134_articles/134_salahov_teymur.html Deafening Silence: Waiting 18 Years for Father to Return Hom] // Azerbaijan International. — Winter 2005 (13.4)). — С. 80-87.
  50. ↑ Светлана Янкина. [www.rian.ru/culture/20090115/159326187.html Ретроспективная выставка Таира Салахова открылась в Москве], РИА Новости (15/01/2009).
  51. ↑ Zbigniew Brzezinski. The Permanent Purge: Politics in Soviet Totalitarianism. — Harvard University Press, 1956. — С. 189.
  52. ↑ Audrey L. Altstadt. The Azerbaijani Turks: Power and Identity Under Russian Rule. — Hoover Press, 1992. — С. 149. — ISBN 0-8179-9182-4.
  53. ↑ Aida Huseinova [www.azer.com/aiweb/categories/magazine/ai142_folder/142_articles/142_aida_repression_music.html Politically Correct Music: Stalin's Era and the Struggle of Azerbaijani Composers] // Azerbaijan International. — Summer 2006 (14.2). — С. 56-65.
  54. ↑ [www.radio.day.az/news/culture/153486.html Köylü qızının taleyi] // Azerbaijan International.
  55. ↑ 1 2 Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. Дело Рухуллы Ахундова // Восток. — М., 2000. — № 2. — С. 97.
  56. ↑ Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М., Насилов Д. М. Репрессированная тюркология. — М.: «Восточная литература» РАН, 2002. — С. 160.
  57. ↑ Максимов В. Неотвратимость возмездия // Литературный Азербайджан. — 1989. — № 1. — С. 88.
  58. ↑ [istmat.info/node/28162 Записка Р. А. Руденко в Президиум ЦК КПСС о М. Д. Багирове. 15 марта 1954 г. | Проект «Исторические Материалы»]. Проверено 13 марта 2013. [www.webcitation.org/6F9Cb0H2b Архивировано из первоисточника 16 марта 2013].
  59. ↑ Исмаилов, 2003, с. 61.
  60. ↑ Гасанлы Дж. П. Хрущёвская оттепель и национальный вопрос в Азербайджане (1954-1959). — М.: Флинта, 2009. — С. 458. — ISBN 978-5-9765-0792-0.
  61. ↑ 1 2 Записка члена комитета партийного контроля П. Комарова Н.С. Хрущёву о решении КПК по М.Д. Багирова с приложением справки // Дело Берия. Приговор обжалованию не подлежит. — М.: МФД, 2012. — С. 439. — ISBN 978-5-89511-028-7.
  62. ↑ XX съезд Коммунистической партии Советского Союза (14-25 февраля 1956 года): Стенографический отчет. — М.: Госполитиздат, 1956. — Т. 1. — С. 544.
  63. ↑ Записка аппаратных работников ЦК КПСС о М.Д. Багирове // Дело Берия. Приговор обжалованию не подлежит. — М.: МФД, 2012. — С. 427. — ISBN 978-5-89511-028-7.
  64. ↑ Исмаилов Э. Азербайджан 1953-1956: Первые годы «оттепели». — Баку: Адильоглы, 2006. — С. 91.
  65. ↑ Большая советская энциклопедия. — 2-е изд.. — М.: Государственное научное издательство «Большая советская энциклопедия», 1949. — С. 471.
  66. ↑ Большая советская энциклопедия. — 2-е изд.. — М.: Государственное научное издательство «Большая советская энциклопедия», 1949. — С. 475.
  67. ↑ Камиль Алиев [kumukia.ru/article-9079.html Как Багиров заступился за кумыков] (рус.) // Газета "Тенглик". — 1991. Март.. — № 4(7).
  68. ↑ Исмаилов, 2003.
  69. ↑ Vladislav Zubok. A failed empire: the Soviet Union in the Cold War from Stalin to Gorbachev. — Univ of North Carolina Press, 2007. — С. 58. — 467 с. — ISBN 978-0-8078-3098-7.
  70. ↑ [karabakh-doc.azerall.info/ru/hisdoc/hd0016_4.jpg Ответное письмо Мир Джафара Багирова Г.М. Маленкову по территориальному вопросу Азербайджанской ССР, 10 декабря 1945 г.] (рус.).
  71. ↑ Исмаилов, 2003, с. 303-304.
  72. ↑ Адигезал Мамедов [www.azerizv.az/PDF/2005/azizv_176_2005_p_3-4.pdf Извинение хуже, чем вина] (рус.) // Газета «Азербайджанские известия». — 15 сентября 2005 г.. — С. 3.
  73. ↑ Дегоев В. В. Проблема Кавказской войны XIX века: Историографические итоги / Сборник русского исторического общества. — Т. 2 (150): Россия и Северный Кавказ. — М., 2000. — С. 158—159.
  74. ↑ Дубровский А. М. Историк и власть: историческая наука в СССР и концепция истории феодальной России в контексте политики и идеологии (1930—1950-е гг.). — Брянск: Изд-во Брянского госуд. университета им. акад. И. Г. Петровского, 2005. — С. 595. — ISBN 5-9734-0022-0.
  75. ↑ Дубровский А. М. Историк и власть: историческая наука в СССР и концепция истории феодальной России в контексте политики и идеологии (1930—1950-е гг.). — Брянск: Изд-во Брянского госуд. университета им. акад. И. Г. Петровского, 2005. — С. 597—598. — ISBN 5-9734-0022-0.
  76. ↑ Письмо И. К. Эфендиева от 7 октября 1953 г Н. С. Хрущеву // [istmat.info/node/22395 Политбюро и дело Берия. Сборник документов]. — М., 2012. — С. 986-994.
  77. ↑ 1 2 Исмаилов, 2003, с. 252-256.
  78. ↑ 1 2 Исмаилов Э. Азербайджан 1953-1956: Первые годы «оттепели». — Баку: Адильоглы, 2006. — С. 176.
  79. ↑ Гасанлы Дж. П. Хрущёвская оттепель и национальный вопрос в Азербайджане (1954-1959). — М.: Флинта, 2009. — С. 40. — ISBN 978-5-9765-0792-0.
  80. ↑ Исмаилов, 2003, с. 279.
  81. ↑ Ширалиев М. Ш. Азербайджанское языкознание после выхода в свет гениальных трудов товарища Сталина по вопросам языкознания // Вопросы языкознания. — М., 1952. — № 4. — С. 131.
  82. ↑ [ricolor.org/history/rsv/aft/led/1/ Смерть Сталина. Реформы Л. П. Берия. Пересмотр послевоенных политических процессов — Медленно тающий лед (март 1953 — конец 1957 гг.). Пихоя Рудольф — ПОСЛЕВОЕННАЯ РЕАЛЬНОСТЬ …]
  83. ↑ Исмаилов, 2003, с. 325-326.
  84. ↑ Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы. — М.: МФД, 1999. — С. 141. — ISBN 5-89511-006-1.
  85. ↑ [istmat.info/node/22274 Копия протокола допроса свидетеля Багирова Мир-Джафар Аббасовича от 29 октября 1953 г.]
  86. ↑ Гасанлы Дж. П. Хрущёвская оттепель и национальный вопрос в Азербайджане (1954-1959). — М.: Флинта, 2009. — С. 109. — ISBN 978-5-9765-0792-0.
  87. ↑ Гасанлы Дж. П. Хрущёвская оттепель и национальный вопрос в Азербайджане (1954-1959). — М.: Флинта, 2009. — С. 111. — ISBN 978-5-9765-0792-0.
  88. ↑ Максимов В. Неотвратимость возмездия // Литературный Азербайджан. — 1989. — № 1. — С. 89.
  89. ↑ Зенькович Н. А. [books.google.com/books?id=o9I0SDET8jsC&pg=PA39&lpg=PA35&dq=%D0%BC%D0%B8%D1%80+%D0%B4%D0%B6%D0%B0%D1%84%D0%B0%D1%80+%D0%B1%D0%B0%D0%B3%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2&as_brr=3&hl=ru&output=html Самые закрытые люди: энциклопедия биографий]. — Olma Media Group, 2002. — С. 39. — ISBN 5-94850-035-7.
  90. ↑ Гасанлы Дж. П. Хрущёвская оттепель и национальный вопрос в Азербайджане (1954-1959). — М.: Флинта, 2009. — С. 118. — ISBN 978-5-9765-0792-0.
  91. ↑ Исмаилов Э. Азербайджан 1953-1956: Первые годы «оттепели». — Баку: Адильоглы, 2006. — С. 75.
  92. ↑ Гасанлы Дж. П. Хрущёвская оттепель и национальный вопрос в Азербайджане (1954-1959). — М.: Флинта, 2009. — С. 119, 124-125. — ISBN 978-5-9765-0792-0.
  93. ↑ [istmat.info/node/22355 Копия приговора Военной коллегии ВС СССР от 26 апреля 1956 г. по делу М. Д. Багирова, Т. М. Борщева, Р. А. Маркаряна, X. И. Григоряна, С. И. Атакишиева и С. Ф. Емельянова // Политбюро и дело Берия. Сборник документов. — М.:, 2012. С. 881-892] (рус.).
  94. ↑ [istmat.info/node/22359 Ходатайство о помиловании К. Е. Ворошилову от 4 мая 1956 г. от Джена Мир Джафаровича Багирова // Политбюро и дело Берия. Сборник документов — М.: 2012. — С. 898—899.] (рус.).
  95. ↑ [istmat.info/node/22358 Ходатайство о помиловании К. Е. Ворошилову от 4 мая 1956 г. от Е. М. Багировой // Политбюро и дело Берия. Сборник документов — М.:, 2012. С. 897-898] (рус.).
  96. ↑ [www.newsazerbaijan.ru/exclusive/20090603/42889339.html Мирджафар Багиров – гуманист в волчьей шкуре? Новая правда от Адыгезала Мамедова] (рус.), Новости-Азербайджан (03/06/2009).
  97. ↑ Александр ХИНШТЕЙН. [www.mk.ru/editions/daily/article/2003/03/14/139638-nasledstvo-lavrentiya-beriya.html Наследство Лаврентия Берия] (рус.), Московский Комсомолец № 236 (20 мая 1999 г.).
  98. ↑ Марк Дейч, Павел ГУСЕВ. [www.mk.ru/editions/daily/article/2003/03/20/139315-zakon-i-armiya.html Закон и армия] (рус.), Московский Комсомолец № 245 (29 мая 1999 г.).
  99. ↑ [www.1news.az/analytics/20140103011338689.html «Поздно вечером Мирджафар Багиров вышел, окруженный сотрудниками, и направился к машине. Мама толкнула меня к его ногам…»], 1NEWS.az (03.01.2014).
  100. ↑ Мирский Г. И. Жизнь в трех эпохах. — М.; Спб.: Летний сад, 2001. — С. 133-134. — ISBN 5-94381-014-5.
  101. ↑ 1 2 Верховский М.. [www.centrasia.ru/newsA.php?st=1289189760 М. Верховский: Мир-Джафар Багиров - создатель советского Азербайджана (история)] (рус.), www.centrasia.ru (08.11.2010).
  102. ↑ [aeroram.narod.ru/win/b/bagirov_vd.htm Багиров Владимир Джафарович] (рус.), aeroram.narod.ru.
  103. ↑ Кямал Али. [www.newsazerbaijan.ru/exclusive/20100729/43494546.html Не все обвинения против Багирова справедливы – писатель А. Мамедов] (рус.), Новости-Азербайджан (29/07/2010).
  104. ↑ [bozaboza.narod.ru/bagirov.html Где дремлют мертвые. Родственники знаменитостей] (рус.), bozaboza.narod.ru.
  105. ↑ [bozaboza.narod.ru/bagirov.mht УШЕДШИЕ СЕБЯ НЕ ЗАЩИТЯТ но долг живых поведать правду] (рус.), bozaboza.narod.ru.
  106. ↑ [xn--c1adwdmv.xn--p1ai/news/435711.html В Индии скончался внук коммунистического вождя Азербайджана] (рус.), ИА REGNUM (09.04.2005).
  107. ↑ Список книг, не подлежащих распространению в книготорговой сети. — М.: Государственный комитет СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли; Всесоюзное государственное объединение книжной торговли "Союзкнига". Экз. № 001504, 1981. — С. 8-9.

Литература

  • Баберовски Й. Враг есть везде. Сталинизм на Кавказе. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2010. — 855 с. — ISBN 978-5-8243-1435-9.
  • Исмаилов Э. Р. Власть и народ: послевоенный сталинизм в Азербайджане: 1945-1953. — Баку: Адильоглы, 2003. — 342 с.
  • Энциклопедия секретных служб России / Автор-составитель А.И.Колпакиди. — М.: АСТ, Астрель, Транзиткнига, 2004. — С. 439-440. — 800 с. — ISBN 5-17018975-3.

Ссылки

  • [www.mns.gov.az/bagirovmirdjafar1_ru.html Багиров Мир Джафар Аббас оглы] (недоступная ссылка с 14-05-2013 (3999 дней) — история, копия)
  • [ru.trend.az/life/life/master/1528615.html Немного о Мир-Джафаре Багирове]
  • [www.zerkalo.az/2009-08-06/politics/1467-beriya-baqirov-sud Мир Джафар Багиров был осужден необоснованно?]
  • [www.centrasia.ru/newsA.php?st=1289189760 М.Верховский: Мир-Джафар Багиров — создатель советского Азербайджана (история)]
  • [vesti.az/news/116716#ad-image-0 Забытый азербайджанский герой Великой Отечественной войны во второй раз «умирает» в Губе]
  • [vesti.az/news/93799 Багиров плакал над могилой сына]
Документы
  • [www.savash-az.com/doc/bagirovvd.jpg Письмо гвардии старшего лейтенанта Багирова своему отцу, первому секретарю ЦК Компартии Азербайджана Мир Джафару Багирову, 4 февраля 1943 г.]
  • [www.ras.ru//KArchive/pageimages/277/4_0276/001.jpg Письмо Мир Джафара Багирова президенту АН СССР В. Л. Комарову, 3 апреля 1945 года]
  • Ответное письмо Мир Джафара Багирова Г. М. Маленкову по территориальному вопросу Азербайджанской ССР, 10 декабря 1945 г. [karabakh-doc.azerall.info/ru/hisdoc/hd0016_2.jpg] [karabakh-doc.azerall.info/ru/hisdoc/hd0016_3.jpg] [karabakh-doc.azerall.info/ru/hisdoc/hd0016_4.jpg] [karabakh-doc.azerall.info/ru/hisdoc/hd0016_5.jpg] [karabakh-doc.azerall.info/ru/hisdoc/hd0016_6.jpg]
  • [yoldashdotnet.files.wordpress.com/2012/09/d0b1d0b5d0b7d18bd0bcd18fd0bdd0bdd18bd0b93.jpg?w=450 Послание Багирова Сталину и ответ Сталина последнему]

Видеоматериалы

  • [www.youtube.com/watch?v=L3h6KzNA-bc Документальный фильм «Красный террор или Мир Джафар Багиров»] (на азерб.)
  • [www.youtube.com/watch?v=LWUbc_17CRE Личный телохранитель Мир Джафара Багирова рассказывает], репортаж новостной программы (на азерб.).
Предшественник:
Эюб Ханбудагов 		4-й Председатель ЧК Азербайджанской ССР
(с 1923 ГПУ Азербайджанской ССР)
10 февраля 1921 — 7 сентября 1926 		Преемник:
Должность упразднена
Предшественник:
Должность учреждена 		1-й Председатель ОГПУ Азербайджанской ССР
7 сентября 1926 — 22 мая 1927 		Преемник:
Новруз Ризаев
Предшественник:
Должность учреждена 		1-й Народный комиссар внутренних дел Азербайджанской ССР
5 октября 1921 — 22 мая 1927 		Преемник:
Новруз Ризаев
Предшественник:
Новруз Ризаев 		3-й Председатель ОГПУ Азербайджанской ССР
7 сентября 1929 — 6 августа 1930 		Преемник:
Михаил Петрович Фриновский
Предшественник:
Дадаш Буниатзаде 		4-й Председатель Совета Народных Комиссаров Азербайджанской ССР
23 октября 1932 — 12 декабря 1933 		Преемник:
Усейн Рахманов
Предшественник:
Рубен Рубенов 		9-й Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджанской ССР
15 декабря 1933 — 6 апреля 1953 		Преемник:
Мир Теймур Якубов
Предшественник:
Теймур Кулиев 		2-й Председатель Совета Министров Азербайджанской ССР
6 апреля 1953 — 20 июля 1953 		Преемник:
Теймур Кулиев
М. Б. Гусейнов (1920) • В. И. Нанейшвили (1920) • Е. Д. Стасова (1920) • В. Е. Думбадзе (1920) • Г. Н. Каминский (1920—21) • С. М. Киров (1921—25) • Р. А. Ахундов (1925—26) • Л. И. Мирзоян (1926—29) • Н. Ф. Гикало (1929—30) • В. И. Полонский (1930—33) • Р. Г. Рубенов (1933) • М. А. Багиров (1933—53) • М. А. Якубов (1953—54) • И. Д. Мустафаев (1954—59) • В. Ю. Ахундов (1959—69) • Г. А. Алиев (1969—82) • К. М. Багиров (1982—88) • А. Х. Везиров (1988—90) • А. Н. Муталибов (1990—91)
Руководители органов спецслужб Азербайджана
Главы организации по борьбе с контрреволюцией
Председатели Азербайджанского ЧК
Семён Панкратов (1920) • Баба Алиев (1920) • Эюб Ханбудагов (1920—1921) • Мир Джафар Багиров (1921—1923)
Председатель ГПУ Азербайджанской ССР
Мир Джафар Багиров (1923—1926)
Председатели ОГПУ Азербайджанской ССР
Мир Джафар Багиров (1926—1927) • Новруз Ризаев (1927—1929) • Мир Джафар Багиров (1929—1930) • Михаил Фриновский (1930—1933) • Алексей Агрба (1933—1934) • Ювелиан Сумбатов-Топуридзе (1934)
Наркомы внутренних дел Азербайджанской ССР
Наркомы госбезопасности Азербайджанской ССР
Министр госбезопасности Азербайджанской ССР
Министры внутренних дел Азербайджанской ССР
Председатели КГБ Азербайджанской ССР
Министры национальной безопасности Азербайджана
Азербайджанская Демократическая Республика
Хойский (1918-1919) • Усуббеков (1919-1920) • Гаджинский (и.о.)
Азербайджанская ССР
Нариманов (1920-1922) • Мусабеков (1922-1930) • Буниатзаде (1930-1932) • Багиров (1932-1933) • Рахманов (1933-1937) • Кулиев (1937-1953) • Багиров (1953) • Кулиев (1953-1954) • Рагимов (1954-1958) • Ахундов (1958-1959) • Искендеров (1959-1961) • Алиханов (1961-1970) • Ибрагимов (1970-1981) • Сеидов (1981-1989) • Муталибов (1989-1990) • Гасанов (1990-1991)
Азербайджанская Республика
Гасанов (1991-1992) • Мустафаев (и.о.) • Р. Гусейнов (1992-1993) • Масимов (и.о.) • П. Гусейнов (1993) • С. Гусейнов (1993-1994) • Гулиев (1995-1996) • Расизаде (1996-2003) • Алиев (2003) • Расизаде (с 2003)

Отрывок, характеризующий Багиров, Мир Джафар Аббас оглы

– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Багиров,_Мир_Джафар_Аббас_оглы&oldid=81398453»