Навваб, Мир Мохсун

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мир Мохсун Навваб»)
Перейти к: навигация, поиск
Мир Мохсун Навваб

Мир Мохсун Навваб за работой
Имя при рождении:

азерб. Mir Möhsün Nəvvab

Место рождения:

Шуша

Место смерти:

Шуша

Учёба:

медресе Аббаса Сараджалы

Мир Мохсун Навваб (азерб. Mir Möhsün Nəvvab) (1833-1918) — азербайджанский художник, каллиграф, теоретик музыки, поэт.





Биография

Родился в 1833 году в Шуше, в семье Хаджи Сейида Ахмеда. Получив в духовной школе начальное образование, освоил арабский, персидский и турецкий языки. В дальнейшем в медресе Аббаса Сараджалы изучал астрономию, химию, математику и др. науки.

Творчество

Навваб участвовал в культурной и общественной жизни города. Он писал стихи и публиковал книги, в открытой им же типографии. Он также преподавал в школах — «мектебах» и издал свыше двадцати книг, посвящённых различным отраслям науки и искусства. Он создал музыкальные собрания — "меджлисы, " такие как художественный «Меджлиси-фарамушан», музыкальный «Меджлиси-ханенде». На этих меджлисах присутствовали поэты: Абдулла бек Аси, Фатма ханум Кяминя, Мешади Еййуб Баги, Хан Гарадаги, Абдулла Гасан Шахид, певцы: Гаджи Хюси, Мешади Джамиль Амиров, Ислам Абдуллаев, Сеид Шушинский и др. Эти собрания были тесно связаны с собраниями «Меджлиси-унс» в Шуше, «Бейтус-Сафа» в Шемахе, «Маджмауш-шуара» в Баку.

Поэзия

Среди его трудов большой интерес представляет «Тазкирейи-Навваб», где собрана подробная информация о жизни и творчестве более чем ста карабахских поэтов XIX века. Вскоре в 1913 году она была опубликована в Баку.

Химия и астрономия

Он увлекался также химией и астрономией. У себя дома Мир Мохсун создал химическую лабораторию и установил два телескопа. В своей книге «Кифаятул-атфал», которая в 1899 году была издана как учебник, он создал таблицы о размещении небесных тел и о солнечных затмениях. В книге «Насихатнаме» им были даны свыше пятисот указаний по химии. Его этические взгляды переданы и в трудах «Нурюл-Анвар» и «Панднаме».

Изобразительное искусство

Занимался Навваб также изобразительным искусством. Им созданы несколько рисунков акварелью, книжных миниатюр и узоров на нескольких зданиях и мечетях. Для его творчества характерны плоскостно-декоративные орнаментальные стенные росписи, рисунки с изображением цветов и птиц с попыткой объемной моделировки, иллюстрации к собственным рукописям («Бахр-уль Хазан» (Море горестей), 1864). Интересен также «портрет Тимура», выполненный им акварелью в 1902 году и хранящийся ныне в Азербайджанском музее искусств в Баку. Этот портрет является единственным портретом, написанным Наввабом[1]. В зале мемориального музея художника в Шуше сохранились стенные росписи, исполненные Наввабом в 1886 году. Такие же росписи содержались в его небольшой рабочей комнатке[1].

Музыка

Его музыкальный трактат «Вюзухул-эргам» впервые был издан в 1913 году в Баку. Здесь он дал подробное описание мугамов, отдельных дястгахов, раскрыл тему происхождения их названий, этимологии, связи их с поэтическими произведениями, отношениям между слушателем и исполнителем, касался проблемы их размещения с точки зрения акустики.

Навваб впервые использовал термин «дястгах». Он упомянул известных в то время в Карабахе шесть дястгахов: «Раст», «Махур», «Шахназ», «Рахави» (или Рахаб), «Чахаргар» и «Нава». По словам Навваба содержание того или иного исполняемого дястгаха зависит от вкуса и способности исполнителя. В своём произведении им упомянуто 82 песен и мугамов, исполняемых в то время в Карабахе. С местом происхождения и именами, принимавших в их создании участия, людей он связывал названия мугамов «Азербайджан», «Нишабур», «Забули», «Багдади», «Ширвани», «Гаджары», «Шах Хатаи» и др. Он связывал мугам «Раст» со свежестью весны, «Махур» с шумом воды, «Шахназ» с песней соловьёв, «Рахави» с каплями дождя, «Чахаргар» с грохотом молнии, «Нава» со страданиями влюблённых, «Дюггах» с фонтаном подземных источников, «Ушшаг» с плавным полётом птиц, «Уззал» с движением метеоритов.

По его словам мугамы «Ушшаг», «Нава» и «Бусалик» воодушевляют человека к мужественным поступкам, а «Рахави», «Бозарг», «Зангула», «Зирафкенди», «Хусейни» содержат грустные мотивы. Произведение кончается словами: «Это произведение написано для повышения силы науки Родины (азерб. Bu risalə Vətən elminin qüdrətini artırmaq məqsədilə yazılmışdır

Известна также его работа «Кяшфул-хагигяти-мансави».

Скончался Мир Мохсун Навваб в 1918 году в Шуше.

Напишите отзыв о статье "Навваб, Мир Мохсун"

Примечания

  1. 1 2 История Азербайджана. — Б.: Издательство Академии наук Азербайджанской ССР, 1960. — Т. II. — С. 422.

Ссылки

Литература

  • Миклашевская Н. М., Художники 19 в. Мирза Кадым Эривани и Мир Мохсун Навваб, в кн.: Искусство Азербайджана, [т.] 4, Баку, 1954, с. 102—108.

Отрывок, характеризующий Навваб, Мир Мохсун

Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.