Митрополит Московский и всея Руси
Поделись знанием:
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.
В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Митрополит Московский и всея Руси — предстоятель северо-восточной (Московской) части Русской Церкви (а также правящий епископ Москвы) с 1461 года по 1589, то есть от пребывания на московской кафедре Феодосия (Бывальцева)[1] до принятия митрополитом Иовом патриаршего достоинства. Московские митрополиты не простирали более своей власти на Киев и юго-западные русские епархии[2]. С 23 октября 2005 года по настоящее время этот титул носит глава Русской православной старообрядческой церкви Корнилий.
Титул
Само понятие Московский является скорее современным определением по городу, в котором находилась митрополичья резиденция, а не реальным титулом. Фактически сам митрополит подписывался в документах как митрополит всея Руси, так же к нему обращались другие[3]. Этот же титул был отражен и в митрополичьих печатях[4]. Константинопольский патриарх Феолепт I в своём послании 1516 года обращается к митрополиту Варлааму, используя старый титул, как к Киевскому и всея Руси[5]. Лишь в нескольких письмах из Афонских монастырей начала XVI века к митрополиту обращаются как к Московскому и всея Руси[5][6]. Однако это не вошло в практику, и титул вплоть до установления патриаршества так и оставался просто всея Руси[7].
Западная Русь
В Королевстве Польском и Великом княжестве Литовском (позднее Речь Посполитая) с 1458 года существовала отдельная Киевская митрополия, находившаяся в церковной юрисдикции Константинопольских патриархов и управлявшая юго-западной частью Русской Церкви. Титулом западных митрополитов был Киевский и всея Руси[8], позднее, в период правления Григория Цамблака — так же Литовский и всея Руси, а начиная с митрополита Иосифа (Солтана) — Киевский, Галицкий и всея Руси. Последний титул сохранился с 1509 года за митрополитами Киевскими в течение последующих 200 лет[9]. Митрополиты Киевские, Галицкие и всея Руси в данный период никогда не жили в Киеве, но в Вильне, Новгородке или Смоленске.
Список митрополитов
| Илл. | Имя | Начало | Конец | Примечание |
|---|---|---|---|---|
|
Феодосий (Бывальцев) | 3 мая 1461 | 13 сентября 1464 | Феодосий стал первым московским митрополитом, которого утвердил московский князь, а не Патриарх Константинопольский |
|
 Филипп I
|
11 ноября 1464 | 5 апреля 1473 | |
|
Геронтий
|
29 июня 1473 | 28 мая 1489 | |
|
Зосима (Брадатый) | 26 сентября 1490 | 9 февраля 1495 | У церковных историков XIX века имел репутацию тайного приверженца ереси жидовствующих. В 1494 году «своея ради немощи» оставил митрополию и поселился сначала в Симоновском, а затем в Троице-Сергиевском монастыре |
|
Симон | 22 сентября 1495 | 30 апреля 1511 | Оставил метрополию. Скончался на следующий год |
|
Варлаам | 3 августа 1511 | 18 декабря 1521 | был вынужден оставить свой пост. Умер в 1533 году |
|
Даниил | 27 февраля 1522 | 2 февраля 1539 | В малолетство Иоанна Грозного поддерживал его мать Елену Глинскую и её фаворита князя Телепнева, после падения которого был низложен Шуйскими и удалился на покой в Иосифо-Волоколамский монастырь. Умер в 1547 году |
|
Иоасаф (Скрипицын)
|
6 февраля 1539 | январь 1542 | Низложен Шуйскими в правление малолетнего Ивана IV и сослан в Кирилло-Белозерский монастырь. Умер в 1555 году |
|
Макарий
|
19 марта 1542 | 31 декабря 1563 | |
|
Афанасий | 5 марта 1564 | 16 мая 1566 | Отказался от кафедры. Умер в 1575 году. |
|
Герман (Садырев-Полев)
|
июль 1566 | ? | нареченный. Согласно житию был убит в 1567 году в своей келье опричником, который отсёк ему топором голову. |
|
Филипп II (Колычёв) | 25 июля 1566 | 4 ноября 1568 | Жертва опричнины. Судим. Сослан в Отроч Успенский монастырь. Умер в 1569 году — возможно, убит |
| Кирилл (III/IV) | 11 ноября 1568 | 8 февраля 1572 | ||
| Антоний | май 1572 | нач. 1581 | ||
| Дионисий | 1581 | 13 октября 1586 | лишён кафедры и сослан в Хутынский монастырь Борисом Годуновым (при Федоре Иоанновиче). Умер на следующий год | |
|
Иов
|
11 декабря 1586 | 23 января 1589 | Первый патриарх Московский |
См. также
Напишите отзыв о статье "Митрополит Московский и всея Руси"
Примечания
- ↑ До него митрополиты, хотя и проживали с 1325 года постоянно в Москве, но титуловались как Киевские и всея Руси.
- ↑ Мартос, Афанасий. [www.holytrinitymission.org/books/russian/belarus_athanasy_martos.htm Беларусь в исторической, государственной и церковной жизни (1966)].
- ↑ Акты исторические, Т.I, 1841, с. 121, 126, 127, 129, 130, 137, 139, 141,142, 144, 145, 166, 168, 169, 170, 191, 201, 287, 290, 295, 332, 408, 506, 508, 510, 511, 512, 514, 518, 519, 521, 529, 534, 545.
- ↑ Лакиер А. Б. [www.heraldrybooks.ru/text.php?id=70 Глава восьмая. Печати духовенства] // Русская геральдика. — СПб., 1855.
- ↑ 1 2 Акты исторические, Т.I, 1841, с. 175.
- ↑ Акты исторические, Т.I, 1841, с. 176.
- ↑ Акты исторические, Т.I, 1841, с. 408.
- ↑ Акты исторические, Т.I, 1841, с. 524.
- ↑ Карташев А. В. [krotov.info/library/k/kartash/kart105.html#_Toc530282094 Юго-западная митрополия от разделения Русской Церкви в 1458 году до Брестской унии 1596 года.] // История Русской Церкви. — 1959.
Литература
- [www.bibliophika.ru/index.php?id=3024 Акты исторические]. — СПб., 1841. — Т. I. 1334—1598.
Отрывок, характеризующий Митрополит Московский и всея Руси
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.
В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
