Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский
Поделись знанием:
В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.
Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
Митрополи́т Санкт-Петербу́ргский и Ла́дожский — титул правящего архиерея Санкт-Петербургской епархии и главы Санкт-Петербургской митрополии.
Современный полный титул: митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский и Свято-Троицкия Александро-Невския Лавры священно-архимандрит[1].
История
За весь период существования епархии титул епархиального архиерея неоднократно изменялся, что, чаще всего, было связано с увеличением или, наоборот, уменьшением церковной области, находившейся под его управлением. В нынешнем виде титул впервые появился в 1892 году, с назначением на кафедру Палладия Раева. При этом следует отметить, что постоянно сан митрополита Санкт-Петербургские архиереи стали получать лишь с начала XIX века. Митрополичий статус церковная область получила в связи с включением в её состав древней новгородской кафедры.
С 12 марта 2013 года Санкт-Петербургская епархия было ограничена административными границами Санкт-Петербурга. Однако поскольку правящий архиерей епархии одновременно глава новообразованной Санкт-Петербургской митрополии, его сан и титул сохраняются. Интересно, что второй город, входящий в титул митрополита (Новая Ладога), оказался на территории вновь выделенной епархии митрополии — Тихвинской.
Список правящих архиереев епархии и их титулов
| Номер п.п. | Даты | Архиерей | Титул и период его использования | ||
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | 1 (12) сентября 1742 — 2 (13) февраля 1745 |
епископ Никодим (Скребницкий) (конец XVII века — 1751) |
Санкт-Петербургский и Шлиссельбургский | 1 (12) сентября 1742 — 22 сентября (3 октября) 1770 | |
| 2 | 10 (22) марта 1745 — 22 апреля (3 мая) 1750 |
архиепископ Феодосий (Янковский) (1696—1750) |
| ||
| 3 | 25 апреля (6 мая) 1750 — 17 (28) апреля 1761 |
епископ (с 1760 — архиепископ) Сильвестр (Кулябка) (1701—1761) |
| ||
| 4 | 15 (26) сентября 1761 — 26 июля (6 августа) 1762 |
архиепископ Вениамин (Пуцек-Григорович) (1706—1785) |
|||
| 5 | 26 июля (6 августа) 1762 — 22 сентября (3 октября) 1770 |
архиепископ Гавриил (Кременецкий) (1708—1783) |
|||
| 6 | 22 сентября (3 октября) 1770 — 16 (27) октября 1799 |
митрополит (до 1783 — архиепископ) Гавриил (Петров-Шапошников) (1730—1801) |
 |
Санкт-Петербургский и Ревельский | 22 сентября (3 октября) 1770 — 1 (12) января 1775 |
| Новгородский и Санкт-Петербургский | 1 (12) января 1775 — 16 (27) октября 1799 | ||||
| 7 | 16 (27) октября 1799 — 26 марта (7 апреля) 1818 |
митрополит (до 1801 — архиепископ) Амвросий (Подобедов) (1742—1818) |
 |
Санкт-Петербургский, Эстляндский и Выборгский |
16 (27) октября 1799 — 19 (30) декабря 1800 |
| Новгородский, Санкт-Петербургский, Эстляндский и Выборгский |
19 (30) декабря 1800 — 4 (16) декабря 1803 | ||||
| Новгородский, Санкт-Петербургский, Эстляндский и Финляндский |
4 (16) декабря 1803 — 26 марта (7 апреля) 1818 | ||||
| 8 | 26 марта (7 апреля) 1818 — 24 марта (5 апреля) 1821 |
митрополит Михаил (Десницкий) (1762—1821) |
 |
Санкт-Петербургский, Эстляндский и Финляндский |
26 марта (7 апреля) — 25 июня (7 июля) 1818 |
| Новгородский, Санкт-Петербургский, Эстляндский и Финляндский |
25 июня (7 июля) 1818 — 4 (16) ноября 1848 | ||||
| 9 | 26 марта (7 апреля) 1821 — 17 (29) января 1843 |
митрополит Серафим (Глаголевский) (1757—1843) |
| ||
| 10 | 17 (29) января 1843 — 4 (16) ноября 1848 |
митрополит Антоний (Рафальский) (1789—1848) |
| ||
| 11 | 4 (16) ноября 1848[2] — 17 (29) сентября 1856 |
митрополит Никанор (Клементьевский) (1787—1856) |
 |
Санкт-Петербургский, Эстляндский и Финляндский |
4 (16) ноября — 20 ноября (2 декабря) 1848 |
| Новгородский, Санкт-Петербургский, Эстляндский и Финляндский |
20 ноября (2 декабря) 1848 — 24 июня (6 июля) 1865 | ||||
| в/у | 17 (29) сентября — 1 (13) октября 1856 |
епископ Ревельский Платон (Фивейский) (1809—1877) |
| ||
| 12 | 1 (13) октября 1856 — 17 (29) июня 1860 |
митрополит Григорий (Постников) (1784—1860) |
| ||
| в/у | 17 (29) июня — 1 (13) июля 1860 |
епископ Ревельский Леонтий (Лебединский) (1822—1893) |
| ||
| 13 | 1 (13) июля 1860 — 7 (19) сентября 1892 |
митрополит Исидор (Никольский) (1799—1892) |
| ||
| Новгородский, Санкт-Петербургский и Финляндский |
24 июня (6 июля) 1865 — 7 (19) сентября 1892 | ||||
| в/у | 7 (19) сентября — 18 (30) октября 1892 |
епископ Выборгский Антоний (Вадковский) (1846—1912) |
 |
Санкт-Петербургский и Финляндский | 7 (19) сентября — 18 (30) октября 1892 |
| 14 | 18 (30) октября 1892 — 5 (17) декабря 1898 |
митрополит Палладий (Раев) (1827—1898) |
 |
Санкт-Петербургский и Ладожский | 18 (30) октября 1892 — 19 августа (1 сентября) 1914 |
| в/у | 1 (13) октября — 25 декабря 1898 (6 января 1899) |
епископ Нарвский Иоанн (Кратиров) (1839—1909) |
| ||
| 15 | 25 декабря 1898 (6 января 1899) — 2 (15) ноября 1912 |
митрополит Антоний (Вадковский) (1846—1912) |
| ||
| в/у | 2 (15) ноября — 23 ноября (6 декабря) 1912 |
епископ Нарвский Никандр (Феноменов) (1872—1933) |
| ||
| 16 | 23 ноября (6 декабря) 1912 — 23 ноября (6 декабря) 1915 |
митрополит Владимир (Богоявленский) (1848—1918) |
| ||
| Петроградский и Ладожский | 19 августа (1 сентября) 1914 — 17 (30) июня 1917 | ||||
| 17 | 23 ноября (6 декабря) 1915 — 6 (19) марта 1917 |
митрополит Питирим (Окнов) (1858—1920) |
| ||
| 18 | 6 (19) марта 1917[3] — 12 августа 1922 |
митрополит Вениамин (Казанский) (1873—1922) |
| ||
| Петроградский и Гдовский | 17 (30) июня 1917—1924 | ||||
| в/у | июль 1923 | епископ Алатырский Гурий (Степанов) (1880—1938) |
| ||
| 19[4] | август — сентябрь 1923 | епископ Феодор (Поздеевский) (1876—1937) |
| ||
| в/у | 23 сентября 1923 — 15 февраля 1924 |
епископ Лужский Мануил (Лемешевский) (1884—1968) |
|||
| Ленинградский | 1924—1928 | ||||
| в/у | февраль 1924 — 18 декабря 1925 |
епископ Кронштадтский Венедикт (Плотников) (1872—1937) |
| ||
| в/у | декабрь 1925 — июнь 1926 года |
епископ Шлиссельбургский Григорий (Лебедев) (1878—1937) |
| ||
| в/у | лето 1926 — 19 апреля 1927 |
епископ Кингисеппский Гавриил (Воеводин) (1869—1937) |
| ||
| 20 | 26 августа 1926 — 13 сентября 1927 |
митрополит Иосиф (Петровых) (1872—1937) |
| ||
| в/у | 17 сентября 1927 — февраль 1928 |
епископ Петергофский Николай (Ярушевич) (1892—1961) |
| ||
| 21 | февраль 1928 — сентябрь 1933 |
митрополит Серафим (Чичагов) (1856—1937) |
 |
Ленинградский и Гдовский | 10 февраля 1928—1933 |
| 22 | 18 октября 1933 — 4 февраля 1945 |
митрополит Алексий (Симанский) (1877—1970) |
 |
Ленинградский | 5 октября 1933 — 10 декабря 1943 |
| Ленинградский и Новгородский | 10 декабря 1943 — 1 января 1957 | ||||
| 23 | 4 февраля 1945[5] — 5 ноября 1955 |
митрополит Григорий (Чуков) (1870—1955) |
| ||
| 24 | 28 ноября 1955 — 27 марта 1959 |
митрополит Елевферий (Воронцов) (1892—1959) |
| ||
| Ленинградский и Ладожский | 1 января 1957 — 7 октября 1967 | ||||
| 25 | 21 апреля 1959 — 19 сентября 1960 |
митрополит Питирим (Свиридов) (1888—1963) |
| ||
| 26 | 19 сентября 1960 — 14 ноября 1961 |
митрополит Гурий (Егоров) (1891—1965) |
| ||
| 27 | 14 сентября 1961 — 9 октября 1963 |
митрополит Пимен (Извеков) (1910—1990) |
| ||
| 28 | 9 октября 1963 — 5 сентября 1978 |
митрополит Никодим (Ротов) (1929—1978) |
| ||
| Ленинградский и Новгородский | 7 октября 1967 — 20 июля 1990 | ||||
| 29 | 10 октября 1978 — 29 мая 1986 |
митрополит Антоний (Мельников) (1924—1986) |
| ||
| 30 | 29 июля 1986 — 20 июля 1990[6] |
митрополит Алексий (Ридигер) (1929—2008) |
| ||
| 31 | 20 июля 1990 — 2 ноября 1995 |
митрополит Иоанн (Снычёв) (1927—1995) |
 |
Ленинградский и Ладожский | 20 июля 1990 — 25 сентября 1991 |
| Санкт-Петербургский и Ладожский | с 25 сентября 1991 | ||||
| в/у | 3 ноября — 27 декабря 1995 | епископ Тихвинский Симон (Гетя) (род. 1949) |
|||
| 32 | 27 декабря 1995 — 19 марта 2014 | митрополит Владимир (Котляров) (род. 1929) |
| ||
| 33 | с 19 марта 2014 | митрополит Варсонофий (Судаков) (род. 1955) |
| ||
Напишите отзыв о статье "Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский"
Примечания
- ↑ Титул указан в церковнославянской форме, так как имеет преимущественно литургическое использование.
- ↑ Будучи архиепископом Варшавским, временно управлял епархией до 20 ноября (2 декабря) 1848 года.
- ↑ Будучи епископом Гдовским, временно управлял епархией до 25 мая (7 июня) 1917 года.
- ↑ назначение не принял; на кафедре не был.
- ↑ Будучи архиепископом Псковским, временно управлял епархией до 7 сентября 1945 года.
- ↑ Будучи патриархом, временно управлял епархией с 10 июня 1990 года.
Ссылки
- [www.mitropolia-spb.ru/rus/main.html Санкт-Петербургская митрополия — официальный сайт]
- [patriarchia.ru/db/text/31525.html Информация о епархии на официальном сайте МП]
- [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/or_file.cgi?3_570 Санкт-Петербургская: на сайте Православие. База данных]
- [www.spbreligion.ru/directory33.php Правящие Архиереи Санкт-Петербургской Епархии 1703—2001]
Отрывок, характеризующий Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский
В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.
Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
