Митрофан (Землянский)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Епископ Митрофан (в миру Михаил Александрович Землянский; 27 сентября 1863, Пашский погост, Новоладожский уезд, Санкт-Петербургская губерния — 29 августа 1914, Орёл) — епископ Русской православной церкви, епископ Елецкий, викарий Орловской епархии. Духовный писатель.



Биография

Родился 27 сентября 1863 года на Пашском погосте Новоладожского уезда Петербургской губернии в семье протоиерея.

В 1884 году окончил Санкт-Петербургскую духовную семинарию.

1 декабря 1885 года — надзиратель за учениками Александро-Невского духовного училища.

25 января 1887 года рукоположен во священника к церкви Михайловского погоста, Новоладожского уезда. Здесь молодой священник проявил заботу о восстановлении православия среди заблудшего населения. Им было построено три приходских школы, в которых обучалось около 80 детей преимущественно из старообрядцев. В этих школах и ещё в земской школе он состоял законоучителем. Его труды на пользу Православной Церкви в скором времени дали свои добрые плоды.

В 1890 году он лишился жены и дочери. Смерть жены, которая содействовала ему в делах помощи бедным прихожанам, произвела перемену в его жизни и настроении. Он решил расширить своё богословское образование и в 1891 году поступает в Санкт-Петербургскую духовную академию. В течение академического курса он состоял членом-деятелем «Общества распространения религиозно-нравственного просвещения в Санкт-Петербурге». Своими проповедями он привлекал слушателей, а среди старообрядцев Петербурга являлся вполне опытным сеятелем истины православной церкви. Кроме того, сотрудничал в органе петербургской епархии «Санкт-Петербургский Духовный Вестник».

В 1895 году окончил Санкт-Петербургскую духовную академию со степенью кандидата богословия и 14 сентября пострижен в монашество и определен помощником смотрителя Московского Заиконоспасского духовного училища.

С 1897 года — преподаватель гомилетики в Новгородской духовной семинарии.

С 1903 года — инспектор Могилёвской духовной семинарии.

С 1905 года — настоятель Покрово-Болдинского монастыря, Астраханской епархии в сане архимандрита.

В 1908 году назначен на чреду священнослужения и проповеди в Санкт-Петербург.

Указом Св. Синода от 2 апреля 1910 года архимандрит Митрофан был назначен епископом Елецким, викарием Орловской епархии.

2 мая 1910 года хиротонисан во епископа Елецкого, викария Орловской епархии. Хиротония совершали: митрополит Петербургский Антоний (Вадковский) и другие иерархи.

Преосвященный Митрофан имел прямое назначение жить в Ельце, однако переехать смог лишь через два года. Как викарный епископ, которому было поручено ведение и назначение псаломщиков, Владыка Митрофан первым делом озаботился устройством при Троицком мужском монастыре псаломщической школы, исходатайствовав у епархиального съезда пособие на её содержание.

Смерть застигла Преосвященного Митрофана 29 августа 1914 года в Орле, где он жил последние два с половиной месяца в качестве временного управляющего епархией по случаю болезни Преосвященного епископа Григория.

Труды

  • «Три слова о монашестве». СПБ, 1909.
  • «Восстановление церковно-уставной проповеди, как надежный способ обращения заблуждающихся от истинной веры и благочестия». СПБ, 1910.
  • Речь при наречении его во епископа 29 апреля 1910 года. «Приб. к „ЦВ“ 1910, № 19-20, с. 802—803.
  • „На чреде молитвы и служения слову“. К первой годовщине поминовения о. Иоанна Кронштадтского», СПБ, 1910.
  • «Церковная проповедь, как душеспасительный труд благовестников». СПБ, 1910.
  • «Истовое богослужение, как общенародный проповедник Евангельской проповеди». Орёл, 1911.
  • «Время остепениться и оставить злообычаи хулиганства».

Напишите отзыв о статье "Митрофан (Землянский)"

Ссылки

  • [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_7114 Митрофан (Землянский)] на сайте «Русское православие»
  • [vidania.ru/temple/temple_lipezkaya/voznesenskii_sobor_vtoroi_episkop.html Второй епископ елецкий архимандрит Митрофан]

Отрывок, характеризующий Митрофан (Землянский)

– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.