Миттеран, Франсуа

Франсуа Морис Адриан Мари Миттеран François Maurice Adrien Marie Mitterrand<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Франции
21 мая 1981 года — 17 мая 1995 года
Предшественник:	Валери Жискар д'Эстен
Преемник:	Жак Ширак
Князь Андорры
21 мая 1981 года — 17 мая 1995 года
Соправитель:	Жоан Марти-и-Аланис
Предшественник:	Валери Жискар д’Эстен
Преемник:	Жак Ширак
первый секретарь Социалистической партии Франции
16 июня 1971 года — 24 января 1981 года
Предшественник:	Ален Савари
Преемник:	Лионель Жоспен
министр юстиции Франции
31 января 1956 — 12 июня 1957
Глава правительства:	Пьер Мендес-Франс
Предшественник:	Леон Мартино-Депла
Преемник:	Морис Буржес-Монури
Рождение:	26 октября 1916(1916-10-26) Жарнак (департамент Шаранта, Франция)
Смерть:	8 января 1996(1996-01-08) (79 лет) Париж (Франция)
Отец:	Жозеф Миттеран
Мать:	Ивонн Лоррен
Супруга:	(с 1944 г.) Даниэль Миттеран (1924-2011)
Дети:	сыновья Паскаль (1945; умер во младенчестве), Жан Кристоф (1946) и Жильбер (1949), дочь Мазарин Пенжо(1974)
Партия:	Социалистическая партия
Автограф:
Награды:

Франсуа́ Мори́с Адриа́н Мари Миттера́н (фр. François Maurice Adrien Marie Mitterrand) (26 октября 1916 года, Жарнак, департамент Шаранта, — 8 января 1996 года, Париж) — французский политический деятель, один из лидеров социалистического движения, президент Франции с 1981 по 1995 годы. Его 14-летнее президентство (2 срока по 7 лет) — самое продолжительное в истории Франции. В начале каждого своего президентского срока Миттеран распускал парламент и объявлял досрочные выборы, чтобы в первые 5 лет президентского срока иметь большинство в парламенте, и оба раза после этого его партия проигрывала следующие выборы, из-за чего в последние 2 года обоих сроков Миттеран вынужден был мириться с консервативными премьер-министрами.

Миттеран был самым пожилым президентом Франции в XX веке (ему было 78 лет и 7 месяцев, когда он покинул пост президента) и прожил меньше всех президентов после ухода с должности (236 дней). Незадолго до своей смерти, в мае 1995 года, Миттеран приезжал в Москву на празднование 50-летия Победы СССР в Великой Отечественной войне.

Ранняя биография

Франсуа Миттеран родился 26 октября 1916 года в городке Жарнак (департамент Шаранта) в семье Жозефа Миттерана и Ивонны Лоррэн. Его отец сначала был инженером, затем агентом железнодорожной компании, а потом занимался производством уксуса. У Франсуа было 3 брата и 4 сестры.

После окончания начальной школы в Жарнаке отправлен в частный католический колледж-интернат святого Павла в Ангулеме, где учился в 1925—1934 годах. В октябре 1934 года приехал на учёбу в Париж, имея четыре рекомендательных письма от родителей, одно из которых было адресовано их знакомому — известному писателю Франсуа Мориаку.

В молодости Миттеран придерживался консервативных взглядов и был ревностным католиком. Во время учёбы в Ангулемском колледже святого Павла Франсуа Миттеран примкнул к студенческой организации «Католического действия», одновременно поддерживая связи и с левыми католиками из движения Марка Санье «Сийон», и с ультраправыми «Национальными волонтёрами», близкими к «Огненным крестам» Франсуа де ля Рока. Писал статьи в газету преемницы последних — Французской социальной партии, участвовал в ксенофобских демонстрациях.

Получил юридическое образование (дипломы Сорбоннского университета и Школы политических наук).

Вторая мировая война

Воевал во Второй мировой войне. Ещё до её начала, в апреле 1938 года был призван в армию и направлен рядовым в 23-й колониальный пехотный полк, дислоцировавшийся под Седаном во время «странной войны».

При падении Парижа 14 июня 1940 года был ранен осколками разорвавшейся мины и вывезен в военный госпиталь в Виттеле, захваченный вскоре со всеми ранеными и медицинским персоналом наступавшим вермахтом. Попав в немецкий плен, где провёл в общей сложности полтора года, предпринял три попытки побега. Последняя — в декабре 1941 года — окончилась удачно. Пробравшись при помощи французских железнодорожников через оккупационную зону, достиг подконтрольной режиму Виши территории.

Деятельность Миттерана в годы войны остается предметов споров, будучи примером «вишистского Сопротивления». С одной стороны, он работал в администрации петеновского режима Виши, занимаясь судьбой военнопленных и даже получил «Орден Франциски» — государственную награду режима Виши. При этом параллельно он участвовал во французском Сопротивлении. Работа в Комиссариате по делам военнопленных позволяла ему выстроить подпольную сеть участников Сопротивления, изготавливая поддельные документы для бежавших из нацистских лагерей французских пленных. Возглавлял организации «Национальное движение военнопленных и перемещённых лиц» и «Национальный союз военнопленных».

Когда в середине ноября 1943 года СД начала облавы с целью захватить подпольщика «Франсуа Морлана» (под именем которого скрывался Миттеран), ему удалось при помощи друзей бежать на британском Westland Lysander в Лондон. В декабре 1943 года отправился в Алжир, где впервые встретился с де Голлем, однако присоединиться к «Свободной Франции» отказался.

В августе 1944 года участвовал в освобождении Парижа. Не смог удержаться на высоком посту генерального секретаря в Министерстве по делам бывших фронтовиков из-за конфликта с де Голлем, но вместе с Жаком Фоккаром участвовал в разработке плана по освобождению лагерей для военнопленных. Участвовал в освобождении концлагерей Кауферинг и Дахау. В последнем он спас жизнь своему товарищу по Сопротивлению коммунисту Роберу Антельму, которого случайно обнаружил в полумёртвом состоянии и вернул в Париж на лечение от тифа.

В 1944 году его женой стала Даниэль Миттеран, отличавшаяся стойкими левыми убеждениями.

Четвёртая республика

После войны Миттеран вскоре вернулся в политику. Он вступил в центристскую группу «Демократический и социалистический союз Сопротивления» (ЮДСР), состоявшую в де-факто правоцентристском избирательном альянсе «Объединение республиканских левых». С 1948 года входил в руководящий комитет ЮДСР, на VII съезде в Нанте 24 ноября 1953 года был избран его председателем.

Потерпев в июне 1946 года поражение на выборах в Учредительное собрание в одном из округов в предместьях Парижа, пустился в очередную схватку за парламентское кресло в департаменте Ньевр на выборах в ноябре 1946 года. Проведя крайне антикоммунистическую кампанию (его основной конкурент был из ФКП), был избран депутатом департамента Ньевр и 22 января 1947 года вошёл в правительство в качестве министра по делам бывших фронтовиков и жертв войны. В дальнейшем во время Четвёртой республики он занимал различные должности, в том числе министра по делам бывших фронтовиков, по делам заморских территорий, по делам Совета Европы, внутренних дел и юстиции — всего 11 разных постов.

Выступал против колониального лобби, в 1953 году поддержал мирное урегулирование в Войне в Индокитае, а после ареста султана Марокко вышел из состава кабинета Жозефа Ланьеля в знак протеста против колониалистской политики в Северной Африке. При этом он нёс значительную ответственность за эскалацию конфликта в Алжире: стоя на позиции «Алжир — это Франция», он поддерживал в нём военное положение и не останавливался перед казнями алжирских революционеров, за что его критиковали другие левоцентристские министры вроде Пьера Мендеса-Франса и о чём он впоследствии сам сожалел. С другой стороны, утверждалось, что ультраправые противники независимости Алжира впоследствии готовили на Миттерана покушения.

Участвовал в Гаагском конгрессе европейских федералистов в 1948 году.

Оппозиционный лидер

После путча 13 мая 1958 года участвовал 28 мая в антифашистской демонстрации, организованной по призыву «Комитета действий в защиту республики». После провозглашения де Голлем Пятой республики Миттеран выступал с критикой нового режима личной власти президента и Конституции 1958 года, призывая голосовать против неё на референдуме (впоследствии, в 1964 году, посвятил критике режима личной власти президента де Голля книгу «Перманентный государственный переворот»).

Во втором туре парламентских выборов 1958 года его кандидатуру поддержали коммунисты, но СФИО отказалась снять своего кандидата, в результате победу одержал голлист. Потеряв депутатский мандат в нижней палате, 26 апреля 1959 года Миттеран был избран в Сенат от Ньевра, заседая в Группе демократических левых. К тому же, 26 марта 1959 года был избран мэром Шато-Шинона, а в июне 1961 года — генеральным советником кантона Монсош. Вернулся в Национальное собрание по итогам выборов, на которых его поддержали и ФКП, и СФИО, продемонстрировашие «левое единство».

В основанную неортодоксальными левыми Объединённую социалистическую партию Миттерана не приняли — за скрываемое им вишистское прошлое и участие в колониалистских войнах правительства Ги Молле.

В 1965 году он основал Федерацию демократических и социалистических левых сил (ФДСЛС), позиционируя себя как главного левого оппонента де Голля. В декабре 1965 года впервые участвовал в президентских выборах. Хотя ожидалось, что де Голль легко победит конкурентов на пост президента в первом же туре, Миттеран набрал почти 32 % голосов, и понадобился второй тур. Несмотря на поддержку не только со стороны всех левых и левоцентристских сил от Радикал-социалистов до Французской коммунистической партии (кампания Миттерана впервые вывела ФКП из изоляции остальными левыми), но и со стороны остальных оппозиционных кандидатов (либерала Жана Монне, консерватора Поля Рейно и даже ультраправого Жан-Луи Тиксье-Виньянкура), Миттеран проиграл во втором туре президентских выборов 1965 с 44,8 % голосов).

Во время «красного мая» 1968 года занял более дружественную к восставшей леворадикальной молодёжи позицию, чем партии коммунистов и социалистов. Намереваясь воспользоваться протестной волной и бросить вызов президенту, он анонсировал своё выдвижение в президенты от Федерации демократических и социалистических левых сил, однако та развалилась после поражения левых на внеочередных парламентских выборах, а Ги Молле запретил Миттерану номинироваться на последовавших президентских выборах 1969 года от СФИО.

Однако как раз провал последней на выборах позволил Миттерану реорганизовать социалистическое движение и создать новую партию. В статусе первого секретаря возглавлял Социалистическую партию с 16 июня 1971 года по 1981 год. После вхождения СП в июне 1972 года в Социнтерн был избран одним из его пяти вице-президентов. За этот период социалистам впервые после Второй мировой войны удалось оттеснить мощную коммунистическую партию на второй план на левом фланге.

В 1972 году подписал совместную правительственную программу левых сил с Жоржем Марше от ФКП и Робером Фабром от Движения левых радикалов. На президентских выборах 1974 года как единый кандидат социалистов, коммунистов и левых радикалов, был близок к победе, получив в первом туре первое место с 11 миллионами (43,25 %) голосов. Во втором собрал 13 миллионов (49,2 %) голосов, но уступил Жискар д’Эстену.

Первый президентский срок

На чрезвычайном съезде Соцпартии 24 января 1981 года в городе Кретей был выдвинут кандидатом на очередных выборах в президенты с программой из 110 пунктов. В первом туре коммунисты и левые радикалы выдвинули собственных кандидатов, но Миттеран подтвердил лидерство социалистов среди левых, заняв второе место с 25.86 % голосов. Получив во втором туре поддержку всех левых, он выиграл президентские выборы, набрав 51,75 % голосов), обойдя Жискар д’Эстена. Триумф Миттерана был закреплён социалистами на внеочередных выборах в Национальное собрание, прошедших в июне 1981 года.

Первое сформированное при Миттеране социалистическое правительство Пьера Моруа с участием 4 министров-коммунистов пыталось осуществить масштабную левую программу, проведя национализацию, децентрализацию государственной власти (акт Деффера), сокращение рабочей недели до 39 часов, снижение пенсионного возраста до 60 лет, введение солидарного налога на роскошь и 5-недельных отпусков, увеличение минимальной зарплаты на 15 %, расширение социальных выплат на второго и третьего ребёнка, государственное поощрение новых технологий («Минитель» и поезда TGV), отмену смертной казни и либерализацию СМИ.

Однако из-за международной конъюнктуры и оттока капиталов этот курс был свёрнут, поводом к чему стал политический кризис, вызванный законом министра образования Алена Савари о сокращении финансирования частных школ. Возглавивший в 1984 году правительство без коммунистов премьер-министр Лоран Фабиус остановил левые (по сути кейнсианские) реформы и перешёл к режиму «жесткой экономии».

При Миттеране 29 октября 1981 года вышел закон, существенно облегчивший иммиграцию во Францию, который разрешал депортировать нелегала только, если он осужден к лишению свободы на срок более одного года. В 1982 году около 100 тыс. иммигрантов получили виды на жительство во Франции, а также ряд прав (в том числе право избрания в рабочие советы предприятий и создания общественных организаций).

На парламентских выборах 1986 года победу одержала правая оппозиция, и Миттерану пришлось, приняв отставку Лорана Фабиуса, назначить премьер-министром лидера неоголлистского Объединения в поддержку республики Жака Ширака, что означало первый в истории Франции период «сосуществования» (Cohabitation): «левый» президент работал с «правым» премьером. Плоды этого сосуществования проявились прежде всего в нормах об иммигрантах — в сентябре 1986 года вышел закон, отменивший ранее установленные ограничения по депортации нелегальных мигрантов.

Второй президентский срок

Поддержанный в первом туре президентских выборов 1988 социалистами и Движением левых радикалов, Миттеран занял первое место с 34.11 % голосов. Во втором туре был поддержан коммунистами (собственный кандидат которых набрал более, чем в 2 раза меньше голосов по сравнению с 1981) и переизбран на второй семилетний срок, получив голоса 16,7 млн избирателей (54,01 %) и опередив Жака Ширака. 10 мая сформировал правительство под началом социалиста Мишеля Рокара. После досрочного роспуска Национального собрания Миттераном социалисты смогли получить относительное большинство. Весной 1991 года Миттеран впервые в истории страны назначил на пост главы правительства женщину — Эдит Крессон.

Миттеран был активным сторонником европейской интеграции, поддерживал идею создания валютно-экономического и политического союза стран Европейского сообщества, ратовал за сближение Франции с ФРГ и США. При этом именно при Миттеране между СССР и Францией сложились доверительные отношения, основанные на отрицании нацизма. В то же время, во время визита в Москву 20-23 июня 1984 года, высказался в защиту академика А. Д. Сахарова.

Политика правительства Миттерана на Африканском континенте, которую в качестве специального советника канцелярии Елисейского дворца курировал его старший сын Жан-Кристоф, зачастую отличалась неоколониалистским подходом, поддержкой военных переворотов и поставкой оружия правительствам и военизированным формированиям, замеченным в нарушении прав человека.

По итогам парламентских выборов 1993 года, когда большинство мест в Национальном собрании было занято правоцентристскими партиями, началось второе «сосуществование» Миттерана с неоголлистским премьер-министром Эдуаром Балладюром.

Незадолго до смерти, на рождественские праздники 1995 года посетил Египет вместе со своей внебрачной дочерью Мазарин. Миттеран скончался 8 января 1996 году от рака простаты. Во время президентства он скрывал свою болезнь. После его смерти стало известно, что он болел раком простаты все четырнадцать лет своего президентства и в последние месяцы был практически недееспособен. Похоронен на кладбище Жарнака в департаменте Шаранта.

Ссылки

• [www.mitterrand.org/index.php Институт Ф. Миттерана]
• [fr-info.ru/?p=44 Переизбрание президента Миттерана]
• [fr.wikisource.org/wiki/Inauguration_du_Grand_Louvre Речь при инаугурации (1988 год)]

Отрывок, характеризующий Миттеран, Франсуа

Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.