Мифологии

Мифологии представляет собой сборник журнальных статей Ролана Барта, которые первоначально были опубликованы на страницах периодической прессы, главным образом, в газете Lettres nouvelles. Первая часть этого сборника содержит 53 статьи, написанных Роланом Бартом в период с 1954 по 1956 год, вторая часть - теоретическую статью "Миф сегодня".

Мифологии

В научной семиотике заслуги Барта обычно связываются с работами типа "Основ семиологии" или "Системы моды". Книга "Мифологии" не пользуется большим научным авторитетом и имеет репутацию смешанного научно-публицистического текста. Первый полный перевод "Мифологий" снабжен подробной вступительной статьей ("Эстетика мифа" - "Диалектика знака" - "Феноменология тела" - "Политика театра") и комментариями, раскрывающими "ближайший хроникальный", "дальний культурный" и "авторский" контекст.

В своих статьях Ролан Барт обращается к анализу «мифологии» современного общества, общества потребления. Барт рассматривает миф с семиологической точки зрения — как знаковую систему, структуроподобную естественному языку. Сюжеты статей построены по принципу "развинтить, чтобы развенчать". Чтобы - в конце концов - избавиться от власти стереотипа, вернуться к реальному восприятию мира. "Функция мифа - удалять реальность, вещи в нем буквально обескровливаются, постоянно истекая бесследно улетучивающейся реальностью, он ощущается как ее отсутствие"

Статьи по тематике

Сортировка по количеству статей (из книги "Мифологии") одной тематики:

• Потребление: 8 мифов (Пеномоющие средства; Операция "Астра"; Игрушки; "Глубинная" реклама; "Синий гид"; Стриптиз; Новый "Ситроен"; Пластмасса)
• Язык и литература: 8 мифов (Писатель на отдыхе; Писательство и деторождение; "Наутилус" и пьяный корабль; Адамов и язык; Расин есть Расин; Африканская грамматика; Литература в духе Мину Друэ; Критика "ни-ни")
• Образы: 7 мифов (Римляне в кино; Слепонемая критика; Бедняк и пролетарий; Марсиане; Симпатичный рабочий; Человек-снаряд; Забастовка и пассажир)
• Культура: 6 мифов (Два мифа молодого театра; Астрология; Буржуазный вокал; В мюзик-холле; "Дама с камелиями"; Круиз на "Батории")
• Фотография: 5 мифов (Актер на портретах Аркура; Фото-шоки; Предвыборная фотогения; Бизон среди негров; Великая семья людей)
• Люди: 4 мифа (Мозг Эйнштейна; Иконография Аббата Пьера; Лицо Греты Гарбо; Круиз на "Батории")
• Питание: 4 мифа (Вино и молоко; Бифштекс и картошка; Орнаментальная кулинария; "Синий гид")
• Различные факты: 4 мифа (Доминиси, или торжество литературы; Билли Грэхем на зимнем велодроме; Процесс Дюприе; Брачная хроника)
• Политика: 3 мифа (Несколько высказываний г-на Пужада; Пужад и интеллектуалы; Предвыборная фотогения)
• Спорт: 2 мифа (Мир, где состязаются в кете; "Тур де Франс" как эпопея)
• Разное: (Круиз голубой крови; В Париже не было наводнения; Сила и непринужденность; Затерянный континент; Словарь гонщиков; Читающая в сердцах)

Миф сегодня

В сентябре 1956 года Ролан Барт написал текст под названием "Миф сегодня", который является обобщающей теоретической статьей к книге "Мифологии". В нём он анализирует феномен того же мифа, определяя его (в соответствии с этимологией) как "миф есть слово", "миф представляет собой систему связи, это сообщение". В этом тексте Брат объясняет своё видение мифа. Текст разделен на 11 частей:

• Миф как высказывание
• Миф как семасиологическая система
• Форма и понятие
• Значение
• Чтение и дешифровка мифа
• Миф как похищение языка
• Буржуазия как анонимное общество
• Миф - это деполитизированное слово
• Миф у левых
• Миф у правых
• Необходимость мифологии и её пределы

Миф Барта является инструментом идеологии, он выполняет функции убеждения, миф это знак. Он предполагает, что мифом можно обозначить все что угодно: «Значит, мифом может быть всё? Да, я считаю так, ибо наш мир бесконечно суггестивен. Любой предмет этого мира может из замкнуто-немого существования перейти в состояние слова, открыться для усвоения обществом — ведь никакой закон, ни природный, ни иной, не запрещает нам говорить о чём угодно» . По мнению Р. Барта, носителем мифического слова способно служить всё — не только письменный дискурс, но и фотография, кино, репортаж, спорт, реклама и т.д.

Отрывок, характеризующий Мифологии

– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.