Мифы Беотии
Поделись знанием:
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»
В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.
В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.
Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.
Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Содержание
Введение
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Топонимы
- Рать беотийских мужей предводили на бой воеводы:
- Аркесилай и Леит, Пенелей, Профоенор и Клоний.
- Рать от племен, обитавших в Гирии, в камнистой Авлиде,
- Схен населявших, Скол, Этеон лесисто-холмистый;
- Феспии, Греи мужей и широких полей Микалесса;
- Окрест Илезия живших и Гармы и окрест Эритры;
- Всех обитателей Гил, Элеон, Петеон населявших;
- Также Окалею, град Медеон, устроением пышный,
- Копы, Эвтрез и стадам голубиным любезную Фисбу,
- Град Коронею и град Галиарт на лугах многотравных;
- Живших в Платее и в Глиссе тучные нивы пахавших;
- Всех, населяющих град Гипофивы, прекрасный устройством;
- Славный Онхест, Посейдонов алтарь и заветную рощу;
- Арн, виноградом обильный, Мидею, красивую Ниссу,
- И народ, наконец, населявший Анфедон предельный.
- С ними неслось пятьдесят кораблей, и на каждом из оных
- По сту и двадцать воинственных, юных беотян сидело.
- (Гомер. Илиада II 494—510, перевод Н. И. Гнедича)
- Авлида. Порт в Беотии. В храме Артемиды хранили остатки ствола платана, упомянутого в «Илиаде» (II 307)[1].
- Аганиппа. Источник на Геликоне[2].
- Анфедон (город).
- Аония. (Эония.) Название Беотии[3].
- Арна. Город Арну в Беотии упоминает Гесиод[4].
- Афамантия. Страна.[5]
- Афины. Городок в Беотии, поглощенный Копаидским озером[6].
- Беотия.[7] Получила имя от быка, за которым шёл Кадм[8].
- Геликон. Объект.[9]
- Гиетт. Городок в Беотии[10].
- Гирия. Город в Беотии.
- Исмен. Река[11]. У неё обратился в бегство Амфиарай.[12]
- Киферон (гора).[13] Пещера киферонских нимф называлась Сфрагидион[14], поэтому их называли Сфрагидийскими нимфами[15]. Им и Гере Киферонской приносили жертвы перед битвой у Платей[16]. См. en:Kithairon
- Лам (по другому чтению Ольмей). Поток на вершине Геликона[17].
- Ниса. Селение на Геликоне[18].
- Окалея. Местность в Беотии.[19]
- Ольмоны. Городок в Беотии[10].
- Онхест. Город в Беотии.[20]
- Орхомен. Город в Беотии.[19]
- Птойское святилище Аполлона[21].
- Тевмесские высоты[22]. Около Фив.
- Тегира. Город в Беотии, там родился Аполлон (по одной из четырёх версий Сема Делосского) и был его оракул[23]. Оракул основан делосцами[24]. Там рядом гора Делос, два ручья Пальма и Маслина, рядом Птой, где появился вепрь, напугавший Лето[25].
- Тильфусса. (Тильфосса./Тилфосса.) Источник у подножия горы.[26] См. Пиндар, фр.198b Бергк = Афиней. Пир мудрецов II 15, 41е. en:Tilphussa
- Тифаоний. Гора в Беотии[27].
- Феспий. (Теспий.) Город.[28]
- Фикейская гора. (Фикий.) Близ Фив.[29]
- Элевтеры. Город в Беотии. Основан Дионисом[30], там храм Диониса[31].
- Аоны. Народ, живший в Беотии в деревнях[32]. Когда прибыл Кадм с финикийским войском, обратились к Кадму с просьбой о защите, и он разрешил им остаться[33].
- Беотийцы. 10 вождей привели под Трою 40 кораблей.[34]
- Гианты. Народ, жил в Беотии. Побежденные в битве с финикийским войском Кадма, бежали в Фокиду[35]. Основал там город Гиамполь (ранее Гиантонполис)[36]. Гиамполь назван по веприце, которая захотела сравниться красотой с Афиной[37].
- Орхоменцы. 4 вождя привели под Трою 30 кораблей.[34]
- Теммики. Варвары, которые вместе с аонами населяли Беотию. Перекочевали из Суния[32].
См. также:
- Агрионии (Агрании). Праздник Диониса в Беотии и Аргосе, когда искали исчезнувшего бога и отвечали, что он скрылся у Муз[38].
- Семеро против Фив.
- Эпигоны.
Фивы
Царские династии
- Автесион.
- Автомедуса. Дочь Алкатоя. Жена Ификла, мать Иолая.[19]
- Автоноя (дочь Кадма).
- Агава.
- Адраст. Сын Полиника. Участник похода Эпигонов[39].
- Актеон.
- Алкид. Имя Геракла в молодости[40]. (либо Алкей[41]) Имя Геракл он получил от Пифии (согласно Элиану).
- Алкмена.
- Амфион.
- Амфитрион.
- Антигона.
- Антиопа.
- Аристей (мифология).
- Архелай. По версии, сын Геракла и Мегары[42].
- Астимедуса. Дочь Сфенела, жена Эдипа (по версии[43]).
- Аэдона.
- Гармония (мифология).
- Пеплос Гармонии. Его подарили Гармонии Афина и Гефест, он был «окрашен преступными составами»[44].
- Ожерелье Гармонии.
- Гемон (сын Креонта).
- Гемон. Сын Полидора. Бежал из Фив в Афины. Предок Ферона акрагантского[45].
- Гениоха. Жена Креонта, фиванского царя, современника Амфитриона[46].
- Гениоха. Дочь Креонта, царя Фив[47].
- Геракл.
- Гиперфант. Отец Евриганеи.[48]
- Дамасихтон (сын Офельта). Внук Пенелея, отец Птолемея. Фиванцы избрали его царем по удалении Автесиона[49].
- Деикоонт. Сын Геракла и Мегары. В детстве брошен обезумевшим отцом в огонь.[50]
- Демонасса. Дочь Амфиарая, жена Ферсандра, мать Тисамена. Изображена на ларце Кипсела[51].
- Дирка.
- Евриганея. (Эвриганея.) Дочь Гиперфанта. Жена Эдипа и мать его 4 детей, по некоторым писателям. В поэме «Эдиподия» описывалось, как она скорбела из-за битвы сыновей[52]
- Евридика (жена Креонта).
- Евриклея. По Эпимениду, дочь Экфанта, жена Лая, мать Эдипа[53].
- Зеф.
- Иокаста.
- Иолай.
- Исмена.
- Итил. Сын Зефа и Аэдоны, оплакиваемый матерью[54]. en:Itylus
- Ификл.
- Кадм.
- Кисса. Имя Семелы[55].
- Клония. Нимфа. Жена Гириея, мать Никтея и Лика.[56]
- Креонт (сын Менекея).
- Креонт (сын Менекея) младший. Царь Фив после похода эпигонов. При нём часть кадмейцев возвратилась в Фивы[57].
- Креонтиад. Сын Геракла и Мегары. В детстве брошен обезумевшим отцом в огонь.[50]
- Ксанф (сын Птолемея).
- Лабдак.
- Лаий.
- Лаодамант (сын Этеокла).
- Лик (брат Никтея).
- Лик (враг Геракла).
- Липефилена. (Лейпефилена en:Leipephilene). Дочь Иолая и Мегары. Известна за красоту.
- Мегара (мифология).
- Мегарей (en:Megareus). См. Менекей (сын Креонта).
- Менекей (сын Креонта).
- Менекей (отец Креонта).
- Неид. По версии, сын Зефа, от него Неистейские ворота Фив[58].
- Никтеида. Дочь Никтея. Жена Полидора.[59]
- Никтей.
- Ниоба (дочь Тантала).
- Ниобиды (en:Niobids). См. Ниоба.
- Нис (царь Фив).
- Офит. Сын Геракла и Мегары (по версии)[60].
- Пенфей.
- Пирра. Дочь Креонта. Её статуя в Фивах[47]. Сестра Мегары, жена Ификла[61].
- Полидор (сын Кадма).
- Полидор. Сын Этеокла, отец Гемона[62].
- Поликсо. Жена Никтея. Мать Антиопы.[56]
- Полиник.
- Птолемей. Царь Фив. Сын Дамасихтона, отец Ксанфа[49].
- Семела.
- Теримах. Сын Геракла и Мегары[60]. В детстве брошен обезумевшим отцом в огонь.[50]
- Тимей. Сын Полиника. Участник похода Эпигонов[39].
- Тисамен (сын Ферсандра).
- Ферсандр.
- Эдип.
- Электра.[63] Сестра Кадма. По её имени названы ворота в Фивах[58].
- Эпикаста. Мать Эдипа, повесилась[64]. Другое имя Иокасты (дочери Менекея).[65] Это имя предпочитает Павсаний[66].
- Этеокл (сын Эдипа).
- Эхион. Спарт. Муж Агавы, отец Пенфея.[67] Фивы называют «Эхионова крепость»[68]. См. Нонн. Деяния Диониса V 553.
Ниобиды
В разных источниках приводятся несовпадающие имена.
- Агенор. Сын Амфиона и Ниобы. Убит Аполлоном.[69] У Овидия Алфенор.
- Алфенор. Сын Амфиона и Ниобы. Убит Аполлоном[70].
- Амикл. Сын Амфиона и Ниобы. Единственный спасшийся, так как взмолился Лето (по версии Телесиллы).[69] С сестрой посвятил храм Лето[71].
- Амфион. Сын Амфиона и Ниобы. Единственный спасшийся (по одной из версий)[69].
- Антагор. Сын Амфиона и Ниобы[72].
- Архенор. Сын Амфиона и Ниобы. Убит Аполлоном.[73] У Аполлодора Агенор, у Овидия Алфенор, у Ватиканского мифографа Архемор.
- Астикратия. Дочь Амфиона и Ниобы. Убита Артемидой. По версии, в её честь названы ворота Фив[74]
- Астинома. Дочь Амфиона и Ниобы, её именем названы ворота в Фивах (по версии)[75].
- Астиоха. Дочь Амфиона и Ниобы. Убита Артемидой.[69]
- Дамасихтон. Сын Амфиона и Ниобы. Убит Аполлоном[76].
- Евдокса. (Эвдокса.) Дочь Амфиона и Ниобы. Убита Артемидой.[73]
- Евпинит. (Эвпинит.) Сын Амфиона и Ниобы. Убит Аполлоном.[77] У Овидия вместо него Илионей.
- Илионей. Сын Амфиона и Ниобы. Убит Аполлоном[78].
- Исмен. Старший сын Амфиона и Ниобы. Убит Аполлоном[79].
- Клеодокса. Дочь Амфиона и Ниобы. Убита Артемидой.[80] По версии. в её честь названы ворота Фив[75].
- Ксенарх. Сын Амфиона и Ниобы[72].
- Мелибея. Дочь Амфиона и Ниобы. Единственная спасшаяся (по версии Телесиллы).[81] Её называли Хлорида[71].
- Неэра. (либо Этодайя). Дочь Амфиона и Ниобы. Убита Артемидой.[77]
- Огигия. Дочь Амфиона и Ниобы. Убита Артемидой.[77] По версии, её именем названы ворота Фив[75].
- Пелопия. Дочь Амфиона и Ниобы. Убита Артемидой.[80]
- Сипил. Сын Амфиона и Ниобы. Убит Аполлоном.[82]
- Тантал.[83] Сын Амфиона и Ниобы. Убит Аполлоном.[84]
- Федим. Сын Амфиона и Ниобы. Убит Аполлоном.[85]
- Фера. Дочь Амфиона и Ниобы, её именем названы ворота в Фивах (по версии)[75].
- Фтия. Дочь Амфиона и Ниобы. Убита Артемидой.[77]
- Хиада. Дочь Амфиона и Ниобы, её именем названы ворота в Фивах (по версии)[75].
- Хлорида.
- Этодайя. Дочь Амфиона и Ниобы. См. Неэра.
Фивы. Другие персонажи
- Абант. Защитник Фив. Убит ахейцами[86].
- Автофонт. Отец фиванца Ликофонта[87].
- Акамант. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[88].
- Акамант. Защитник Фив. Ранил Ифиса[89].
- Акрон. Защитник Фив. Смог закрыть ворота города[90].
- Актор. Сын Энопса. Защитник Фив, стоял у Бореевых ворот[91].
- Актор. Фиванский старец, спутник Антигоны[92].
- Алатрей. Сын Лапифаона и Деркето[93]. Защитник Фив[94].
- Алета. Фиванская старуха[95].
- Алкет. Фиванец, отец Гелопса, Филея и Япига[96].
- Алкида. Дочь Антипена из Фив. Вместе с сестрой принесла себя в жертву перед боем фиванцев во главе с Гераклом с орхоменцами[97].
- Аминта. Защитник Фив. Убил Федима[98].
- Аминтор. Защитник Фив. Убит во время штурма города[99].
- Амфидик. Сын Астака. Защитник Фив, убил Партенопея.[12]
- Андроклея. Дочь Антипена из Фив. Вместе с сестрой принесла себя в жертву перед боем фиванцев во главе с Гераклом с орхоменцами[97].
- Антей. (Актей? опечатка?). Из Фив, участник индийского похода Диониса[100].
- Антипен. Фиванец, дочери которого Андроклея и Алкида принесли себя в жертву перед боем фиванцев во главе с Гераклом с орхоменцами и были похоронены в храме Артемиды Евклеи[97].
- Антифонт. Защитник Фив. Убит Амфиараем[101].
- Аон. Защитник Фив. Убит Тидеем[102].
- Арг (сын Абанта). Защитник Фив. Убит Партенопеем[103].
- Астак. Отец Меланиппа[104], Исмара, Леада, Амфидика.[105]
- Астиоха. Некая фиванка, мать Пенфея[106].
- Асфодик. Согласно фиванской версии, убил Парфенопея. Его могила в Фивах у источника Эдиподии[107]. См. Амфидик.
- Аэроп. («осоед»). В эту птицу превратился мальчик Ботр из Фив[108].
- Бероя. (Бероея.) Кормилица Семелы, из Эпидавра. Гера приняла её облик и посоветовала Семеле просить Зевса, чтобы тот явился к ней во всем величии[109].
- Ботр. Мальчик из Фив, сын Евмела. Отведал от мозга барана, предназначенного в жертву Аполлону, и отец убил его. Аполлон превратил его в птицу осоеда (аэроп)[110].
- Галанфида.
- Галинфиада. См. Галанфида.
- Галис. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[111].
- Гебр. Защитник Фив. Убит Данаем[112].
- Геликаон. Фиванец, жена Мэра, дети Хромий и Фол[113].
- Гелопс. Сын Алкета. Защитник Фив. Убит Тесеем во время его похода на Фивы[114].
- Гемон. Отец фиванца Меона[115]. Возможно, тождествен отцу Эласиппа[116]. Еврипид отождествляет его с сыном Креонта.
- Герс. Защитник Фив. Убит Гиппомедонтом[117].
- Гиант. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[118].
- Гиант. Защитник Фив. Убит Амфиараем[119].
- Гиант. Защитник Фив. Убит Гиппомедонтом[120].en:Hyas
- Гипербий. Сын Энопа. Защитник Фив, стоял у Онкаидских ворот[121].
- Гиперенор. Спарт.[122]
- Гиппотад. Защитник Фив. Убит Тидеем[123].
- Гипсей. Защитник Фив. Сын Асопа[124]. Согласно Стацию, убил 5 воинов. Убит Капанеем[125].
- Гисторида. (Историда.) Дочь Тирея. Фармакиды были посланы Герой помешать родам Алкмены. Гисторида подняла крик радости, что Алкмена родила. Фармакиды были обмануты и ушли[126]. См. Галанфида.
- Деилох. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[127].
- Деилох. Защитник Фив. Убит Тидеем[123].
- Деркето. Нимфа. Родила от Лапифаона сына Алатрея[128].
- Дорил. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[129].
- Дракон в Фивах[130]. По истолкованию, это царь Дракон, сын Арея[131]. Сын Арея и эринии Тильфосы (Деметры)[132]. Кадм убил его глыбой[133].
- Дриопа. Из Фив. Мать Хромия[134]. Финикиянка, жрица Диониса. Тайно забеременев, тащила к алтарю быка, и от напряжения родила[135].
- Евбот. (Эвбот.) Фиванец, участник индийского похода Диониса. Убит Морреем[136].
- Евгнот. (Эвгнот.) Отец фиванца Евмела[137].
- Евер. Отец Тиресия.[138] Того именуют «Эвреид»[139].
- Евмел. Из Фив. Сын Евгнота, отец Ботра. Безгранично почитал Аполлона. Когда приносил ему жертву, Ботр отведал от мозга барана. Евмел схватил головню с алтаря и убил сына. Аполлон превратил мальчика в птицу осоеда (аэроп)[110].
- Евней. Жрец Диониса, защитник Фив. Убит Капанеем[140].
- Евримедонт. Сын Пана/Фавна. Защитник Фив[141]. Стоял у ворот Гипсист[142]. Товарищ Алатрея[143].
- Евритион. Защитник Фив. Убит Партенопеем[144].
- Иалмен. Защитник Фив. Певец на кифаре. Убит Агиллеем[145].
- Иалмен. Отец некоего защитника Фив[146].
- Иапиг. (Япиг.) Сын Алкета. Защитник Фив. Убит Тесеем во время его похода на Фивы[114].
- Исмар. Сын Астака. Защитник Фив, убил Гиппомедонта.[12]
- Исмений.[147] Сын Аполлона и Мелии, по его имени названа река в Фивах[148].
- Итис. Защитник Фив. Убит Партенопеем[149].
- Ифиной. Защитник Фив. Убит Амфиараем[150].
- Каанф.
- Кальпет. Защитник Фив. Убит Фиодамантом[151].
- Кидон. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[152].
- Кидон. Сын Абанта. Защитник Фив. Убит Партенопеем[153].
- Клоний. Защитник Фив. Убит Тидеем[123].
- Клонис. Защитник Фив. Убит Амфиараем[154].
- Крефей. Защитник Фив. Убит Гиппомедонтом[117].
- Ктоний. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[106].
- Лабдак. Оруженосец Этеокла[155].
- Ламир. Защитник Фив. Убит Тесеем во время его похода на Фивы[156].
- Ламп. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[106].
- Ламп. Защитник Фив. Пытался овладеть пророчицей Манто. Во время войны убит Амфиараем[157].
- Лапифаон. Фиванец. Нимфа Деркето родила ему сына Алатрея[158].
- Ласфен. (Леосфен.) Защитник Фив, стоял у Гомолоидских ворот[159].
- Леад. Сын Астака. Защитник Фив. Убил Этеокла (сына Ифия).[12]
- Леонтей. Защитник Фив. Гиппомедонт отрубил ему руку[160].
- Лик. Защитник Фив[161].
- Ликорей. Защитник Фив. Убит Амфиараем[119].
- Ликофонт. Из Эхиона. Сын Автофона. Фиванец, убит Тидеем, когда 50 фиванцев пытались остановить Тидея[162].
- Лин (сын Исмения).
- Локр. Сын Зевса и Мэры, дочери Прета. Вместе с Амфионом и Зефом основал Фивы[163].
- Манто.
- Марпесса. Фиванка, невеста Филлея[164].
- Мегес. Защитник Фив[165].
- Меланей. Защитник Фив. Убит Амфиараем[101].
- Меланипп (сын Астака).
- Менекей. Отец Гиппономы, жены Алкея (по версии).[166] Возничий Менекея Периер смертельно ранил Климена, царя минийцев[19]. По Боруховичу, тождествен отцу Креонта.
- Менет. Пастух, который унес младенца Эдипа из Фив и проколол ему ступни, а позднее признал его[167].
- Менет. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Молил о пощаде, но убит Тидеем[168].
- Меон.
- Мера./Мэра. Жрица Афродиты Эгейской. Из Фив. Родила от Геликаона сыновей Хромия и Фола[169].
- Мимант. Защитник Фив. Убит Гиппомедонтом[170].
- Мопс. Защитник Фив[171].
- Номий. Защитник Фив. Убит Гиппомедонтом[170].
- Олений. Защитник Фив. Убит Тесеем во время его похода на Фивы[156].
- Ормен. Защитник Фив. Убит во время штурма города[172].
- Офион. Спутник Кадма[173]. Так Сенека именует Пенфея[174]. «Племя Офионово» — фиванцы[175].en:Ophion
- Пелор. Спарт.[122]
- Пенфей. Сын Астиохи. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[106].
- Периер. Возница Менекея. Смертельно ранил Климена, царя минийцев.[19]
- Периклимен (сын Посейдона).
- Писианасса. (Пейсианасса.) Служанка Семелы[176].
- Полит. Защитник Фив. Убит Амфиараем[177].
- Полит. Защитник Фив. Убит Гиппомедонтом[178].
- Полифонт. Защитник Фив, оборонял ворота Электры[179].
- Полифонт. Вариант чтения Гомера. Сын Автофонта[180].
- Полифонт. (или Полифет.)[180] Вестник Лаия. Вместе с ним убит Эдипом.[65]
- Прет. Некий фиванец, по имени которого названы ворота в Фивах[58]. Отец Галанфиды[181]. Отождествляется с сыном Абанта[182].
- Профой. Защитник Фив. Убит Тидеем[183].
- Саг. Защитник Фив. Убит Амфиараем[150].
- Сибарис. Защитник Фив, убит Гиппомедонтом[184].
- Спарты.
- Тирей. Отец Гисториды[126].
- Тиресий.
- Удей. Спарт.[185]
- Фавн. Фиванец. Женат на дочери Исмена, сын Креней[186].
- Фамира. Защитник Фив. Убит Актором[187].
- Фанес. (Фанет.) Фиванец. Современник Аристомаха, сына Клеодея. По слову Пифии принес из Фив в Сикион статую Диониса Освободителя[188].
- Фармакиды. Были посланы Герой помешать родам Алкмены[126].
- Фарсал. Защитник Фив. Убит Гиппомедонтом[189].
- Фегей. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[190].
- Фегей. Жрец Диониса, защитник Фив[191]. Агрей отрубил ему руку[192].
- Федим. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[193].
- Фелксиноя. Служанка Семелы[194].
- Феоклимен. Помогал Кадму в принесении жертвы[195].
- Ферет. Защитник Фив. Ранил Абанта[196], выступил против Гиппомедонта[197].
- Ферон. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[198].
- Ферон. Защитник Фив. Убит Гиппомедонтом[199].
- Фива.[200] Дочь Иодамы[201], жрицы Афины. Её именем назван город.
- Фива (дочь Асопа).
- Фиест. Один из спутников Кадма[202].
- Филей. (Филлей.) Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[164].
- Филей. Защитник Фив. Убит Амфиараем[203].
- Филей. Сын Алкета. Защитник Фив. Убит Тесеем во время его похода на Фивы[114].
- Флегий. Защитник Фив. Убит Амфиараем[154].
- Флегий. Оруженосец Этеокла[155], защитник Фив. Убит Тидеем[204].
- Фоант. Защитник Фив. Убит Тидеем[205].
- Фол. Сын Геликаона и Мэры. Защитник Фив. Убит Тидеем[113].
- Форбант. Фиванец. У Стация оруженосец Лаия. Рассказывает Антигоне о войсках и героях[206]. У Еврипида имя старика, показывающего Антигоне войска, не названо[207].
- Форбант. Действующее лицо трагедии Сенеки «Эдип», пастух Лаия, который отнес Эдипа в горы.
- Харикло.
- Хлорида. Дочь Тиресия, родила от Посейдона Периклимена[208].
- Хреметаон. Защитник Фив. Убит Амфиараем[154].
- Хромий. Сын Геликаона и Мэры. Защитник Фив. Убит Тидеем[113].
- Хромий. Сын Дриопы. Фиванец, пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[134].
- Хромий. Защитник Фив. Убит Амфиараем[150].
- Хромий. Защитник Фив. Убил Иона, но убит Антифоном[209].
- Хтоний. Спарт.[210]
- Эласипп. Сын Гемона. Ахейский воин. Убит Пенфесилеей[116].
- Эпит. Защитник Фив. Убил Гоплея[211]. Вестник, обращающийся к Этеоклу[212].
- Эргей.[213] Отец Келено, дед Лика и Никтея[214].
- Эргин. Защитник Фив. Убит Гиппомедонтом[120].
- Эрик. Защитник Фив. Убит Гиппомедонтом[215].
- Эхекл. Защитник Фив. Убит Тагом[187]. Эхетл. Защитник Фив[216]. См. Эхекл. en:Echetlus
- Эхион. Защитник Фив. Стоял у Огиговых ворот[217].
- Ээтион. (Аэтион.) Защитник Фив. Сын геликонской нимфы[218].
Топонимы Фив
- Фивы. Город.[219] Найдены клинописные тексты[220]. «Археологически доказано существование только трех ворот — Претовых и Электриных — в восточной стене, Неитских — в северо-западном углу Кадмеи»[221]. В табличке из Фив Th Ft 140 упомянуты города: te-qa-i (Фивы), e-re-o-ni (Элеон), e-u-te-re-u (Эвтресис)[222].
- Фиванцы. Жители.[223]
- Бореевы ворота Фив. У них могила Амфиона[224]. По Эсхилу, их штурмовал Парфенопей, защищал Актор.
- Гипсисты. («Высочайшие».) Ворота в Фивах. Их защищал Евримедонт[142].
- Гомолоидские ворота Фив.[225] Названы по горе Гомола в Фессалии, куда ушла часть фиванцев после похода эпигонов, но по приглашению Ферсандра вернулась через эти ворота[226]. По Эсхилу, их штурмовал Амфиарай, защищал Ласфен. Их защищал Гемон[227].
- Дафнефории. Фиванский праздник, справлялся каждые 8 лет[228].
- Дирка. Источник.[229]
- Диркейские ворота Фив. Их защищал Менекей[230].
- Исмений. Река в Фивах, и холм направо от ворот, посвящённый Аполлону[231].
- Исмений. Место первого столкновения фиванцев с аргивянами, когда фиванцы были обращены в бегство[232].
- Кадмея.
- Кадмейцы.[138].
- Кренидские ворота Фив (или Кренеи).[233] Объяснение названия у Павсания — лакуна в рукописи[58]. От слова «крене» (источник)[234].
- Неистейские ворота Фив. (или Нестовы.) Самую высокую струну на лире называют «нете», и Амфион изобрел её у этих ворот. Либо от Неида, сына Зефа[58]. По Эсхилу, их штурмовал Этеокл аргивянин, защищал Мегарей. Их защищал Этеокл[235].
- Огигийские ворота Фив.[233] Самое древнее название[236]. Их защищал Креонт[235].
- Онкаидские ворота Фив.[237] Их штурмовал Гиппомедонт, защищал Гипербий (по Эсхилу).
- Острова Блаженных.[238] В Фивах было место с таким названием[239], это священный покой Семелы[240].
- Претидские (Пройтидские) ворота Фив.[233] Через них дорога из Фив в Халкиду[241]. Рядом с ними героон Иолая[242]. По Эсхилу, их атаковал Тидей, защищал Меланипп. Их защищал Гипсей[243].
- Электровы ворота Фив[244]. По Нонну, названы от сияния Гелиоса на рассвете[245]. По Эсхилу, их атаковал Капаней, защищал Полифонт. Их защищал Дриант[243].
См. также:
Феспии
- Агний. Отец аргонавта Тифия.[246] См. Гагний.
- Амалфея. По рационалистическому истолкованию, это хозяйка гостиницы в Феспиях, которую любил Геракл, а её деньги хранились в роговой шкатулке[247].
- Арней. Отец Мегамеды, тесть Феспия.[28]
- Гагний. Отец аргонавта Тифиса[248]. en:Hagnias
- Ифий. По Эсхилу, имя аргонавта Тифия[249].
- Киферонский лев. Убит Гераклом[250] По другим, убит Алкафоем[251].
- Клеострат.[252] Герой из Феспий, на которого пал жребий быть съеденным драконом[253]. У Любкера иное понимание текста Павсания.
- Мегамеда. Дочь Арнея. Жена Феспия, мать его 50 дочерей.[28]
- Менестрат. Герой из Феспий. Влюблен в Клеострата и добровольно дал себя в жертву дракону, погубив его[254].
- Наркисс (Нарцисс (мифология)).
- Панем. Из Феспий. Защитник Фив. Его брат был убит Гиппомедонтом[255].
- Перифант. Из Феспий. Пытался напасть на Тидея. Убит Тидеем[256].
- Профоенор.
- Тевфрант. По версии, отец множества дочерей, с которыми переспал Геракл[257]. См. Феспий.
- Тернесс. Отец Аганиппы из Феспий. См. Павсаний (Пермесс). См. Термесс.
- Тифий.
- Феспий.
- Феспия. (Теспия.) Нимфа. Дочь Асопа и Метопы[258]. По её имени назван город[259].
См. также:
Платеи
- Андрократ. Герой, его святилище у Платей[260].
- Асоп Беотийский. Отец Фивы по фиванской версии[261] (см.). Отец Антиопы[262]. Царь платейцев, отец Платеи[263].
- Гипсион. Платейский герой[16].
- Дамасистрат. Царь Платеи. Предал погребению Лаия и его раба у Схисты.[264]
- Дамократ. Платейский герой, Пифия велела его почитать во время войны с персами[265].
- Киклей. Платейский герой, Пифия велела его почитать во время войны с персами[266].
- Киферон (герой).
- Левкон. Платейский герой, Пифия велела его почитать во время войны с персами[265].
- Писандр. Платейский герой[16].
- Платея. Дочь Асопа. От неё город Платея[263].
- Платея. Дочь Киферона. Её Зевс выдавал за свою невесту[267].
- Полиид. Платейский герой[16].
- Платейцы. Жители Платеи.[268]
Онхест
- Амфион. Защитник Фив, потомок Зевса. Из Онхеста[269]. Обращается с речью к Партенопею[270]. Командир отряда конников[271].
- Гиппомен. Отец Мегарея. Из Онхеста.[272]
- Гиппомен.
- Ид.[273] Из Онхеста. Защитник Фив. Убит Тидеем[274].
- Мегара. Дочь Онхеста, сестра Аброты[275].
- Мегарей. Из Онхеста. Внук Посейдона. Жена Меропа, сын Гиппомен[276].
- Меропа. Жена Мегарея, мать Гиппомена[277].
- Онхест. Сын Посейдона. Жил в городе Онхесте, где храм Посейдона Онхестия[278]. Заложил город Онхест[279]. Отец Мегары и Аброты[275].
А также:
- Аброта. Дочь Онхеста, жена Ниса мегарского.
- Мегарей (сын Гиппомена). Прибыл из Онхеста в Мегары.
Танагра
- Акестор. Сын Эфиппа из Танагры. Убит Ахиллом, когда её жители отказывались отправиться в поход на Трою[280].
- Букол. Из Танагры, сын Колона. Убил своего двоюродного брата Евноста и отправился в изгнание по приказу отца[281].
- Грея. (Грайя). «Старуха». Имя Танагры, по версии, как она названа у Гомера («Илиада» II 488). Танагра жила очень долго, и поэтому город назвали Грея[282].
- Дриант. Воин из Танагры, потомок Ориона. Защитник Фив[283]. Убил Партенопея, но повержен Артемидой[284].
- Евност. (Эвност.) Из Танагры. Сын Элиея и Скиады, вскормлен нимфой Евностой. В него влюбилась двоюродная сестра Охна, но он её отверг. Тогда она обвинила его в насилии перед братьями, и те убили Евноста. Ему посвящён храм и священная роща, куда запрещено входить женщинам[285].
- Евноста. (Эвноста.) Нимфа, воспитавшая Евноста[281].
- Иасий.
- Колон. Из Беотии, дядя Евноста, отец Эхема, Леона, Букола и Охны[281].
- Кореб. Из Танагры. Защитник Фив. Убит Партенопеем[286]. См. en:Coroebus
- Левкипп. Сын беотийца Пемандра, нечаянно убитый отцом[280].
- Леонт. Из Танагры, сын Колона. Убил своего двоюродного брата Евноста и отправился в изгнание по приказу отца[281].
- Охна. («Груша»). Из Танагры, дочь Колона. Влюбилась в своего двоюродного брата Евноста, он её отверг, и она его оклеветала перед братьями. Те убили Евноста. Она бросилась со скалы[285].
- Пемандр.
- Поликриф. Зодчий. Насмехаясь, перепрыгнул через ров города, который строил Пемандр, за что тот пытался убить его[280].
- Скиада. («тень»). Жена Элиея, мать Евноста[281].
- Стратоника. Жена Хересилея, мать Пемандра. Ахилл похитил её[280].
- Танагра. Нимфа, дочь Асопа и Метопы[258]. Согласно Коринне, дочь Асопа. Жила очень долго, и местные жители стали называть её Греей (Старухой)[287].
- Танагра. Дочь Эола, жена Пемандра[288].
- Фаланф. (Фалант.) Из Танагры. Защитник Фив. Убит Гиппомедонтом[289].
- Хересилай. (Хересилей.) Сын Иасия[290], отец Пемандра[288].
- Элевфер.
- Элией. («болотный») Из Танагры, сын Кефиса. Жена Скиада, сын Евност[281].
- Эфипп. Сын Пемандра из Танагры. Попросил помощи у Ахилла, и тот согласился содействовать в очищении Пемандра от убийства[280].
- Эфуса. (Этуса.) Дочь Посейдона и Алкионы. Родила Аполлону Элевтера.[291] Либо родила Аполлону Лина[292].
- Эхем. Из Танагры, сын Колона. Убил своего двоюродного брата Евноста и отправился в изгнание по приказу отца[281].
См. также:
- Тритон. Легенда в Танагре.
Коронея
- Корон.[293] Сын Ферсандра, приемный сын Афаманта. Основал Коронею.[294].
- Корон. Эпоним города по другой версии[295].
Галиарт
- Алей. Так в Галиарте называют похороненного там Радаманфа[296]. Согласно оракулу, приносили жертвы Алкмене и Алею[297].
- Аргинн. Сын Копрея и Писидики[298]. Возлюбленный Агамемнона, «жертва жестокой воды». Из-за него Агамемнон задержался с отплытием[299]. Воздвиг храм Афродите Аргинне[300].
- Галиарт. Сын Ферсандра, приемный сын Афаманта. Основал Галиарт[294].
- Галиарт. Сын Орхомена, отец Копрея.[301]
- Гиппокл. Сын Копрея и Писидики[298].
- Копрей. Сын Галиарта (?), внук Орхомена, по одной из версий, подарил Гераклу Ариона[301]. Женат на Писидике, дети Аргинн и Гиппокл[298].
- Лофис. Сын правителя Галиарта. Когда страна страдала от засухи, правитель обратился к Пифии, и та приказала ему убить того, кого он встретит первым. Встретив сына Лофиса, он убил его, и где пролилась его кровь, показалась вода. Отсюда река Лофис у Галиарта[302].
- Ферсандр.[303] Сын Сисифа[304]. Отец Галиарта и Корона[305], отец Прета[306].
Арна и династия Беота
- Алегенор. Сын Итона, отец Клония[307].
- Антиопа. Дочь Эола, мать Беота и Эллина от Посейдона[214].
- Арейфой.
- Ареилик (сын Итона). (Арейлик.) Жена Теобула, дети Аркесилай и Профоенор[308]. Отец Профоенора[309]. У Диодора Архилик — сын Итона, отец Профоенора и Аркесилая[307].
- Аркесилай.
- Арна. См. Меланиппа.
- Астеропа. Жена Гиппалкима, мать Пенелея[308].
- Беот.
- Гиппалким. (Гиппалк.) Сын Итона. Отец Пенелея.[310] Либо сын Пелопа и Гипподамии[311]. Аргонавт[312]. В другом написании Гиппалм[246]
- Десмонт. Отец Меланиппы, по Гигину[313]. Имя — ошибочный перевод с греческого слова десмотис.
- Итон (мифология).
- Клеобула. Жена Алектора, мать Леита и Клония[308].
- Клоний (сын Алектора).
- Лакрит. Написание имени отца Леита[308]. См. Электрион.
- Леит.
- Меланиппа.
- Менесфий. Из Арны. Сын Арейфоя и Филомедусы. Убит Парисом[314].
- Офельт. Сын Пенелея, отец Дамасихтона[49].
- Пенелей.
- Феобула. (Теобула.) Жена Архилика (Ареилика?), мать Аркесилая и Профоенора[308].
- Филомедуса. Жена Арейфоя, мать Менесфия[315].
- Электрион. Сын Итона. Отец Леита[307]. Он же Алектор (см.)
- Алектрион. (см. Электрион.) Отец аргонавта Леита[316].
- Эол (сын Гиппота).
Авлида
- Авлида. Дочь Огига. По её имени город в Беотии[317]. См. en:Aulis
- Димант. Из Авлиды. Участник Троянской войны. Спутник Аркесилая. Убит Энеем[318].
- Ксенодика. Дочь Силея из Авлиды. Убита Гераклом.[319]
- Мелан. Сын Опса. Его облик приняла Афина, когда в Авлиде отговаривала Тевфида от возвращения домой, и Тевфид ударил её копьем в бедро[320].
- Опс. Отец Мелана[320].
- Силей.
Анфедон
- Алкиона. Жена Анфедона, мать Главка морского[321].
- Анф. Житель Анфедона, первым сочинил гимны[322]. Священный певец[323]. Смешивается с Анфом из Арголиды. См. en:Anthus (mythology)
- Анфедон. Муж Алкионы, отец Главка морского[321]. По Стефану Византийскому, внук Анфа (сына Посейдона) или внук Алкионы — матери Анфа трезенского[324]. См. en:Anthedon (mythology)
- Анфедона. Нимфа. По версии, в её честь назван город Анфедон[325].
- Главк Морской.
- Евбея. Дочь Ларимна. Жена Полиба (из Сикиона), мать Главка морского[326].
- Копей. Из Анфедона, отец Главка (согласно Теолиту из Мефимн)[327].
- Ларимн. Отец Евбеи[326].
- Ликет. Из Анфедона. Защитник Фив. Убит Гиппомедонтом[328].
- Наида. Нимфа, родила от Посейдона Главка морского.[329].
См. также:
- Алоады. Могила в Анфедоне.
Орхомен
- Град Аспледон населявших и град Миниеев Орхомен
- Вождь Аскалаф предводил и Иялмен, Ареевы чада;
- Их родила Астиоха в отеческом Актора доме,
- Дева невинная: некогда терем её возвышенный
- Мощный Арей посетил и таинственно с нею сопрягся.
- С ними тридцать судов прилетели, красивые, рядом.
- (Гомер. Илиада II 511—516, перевод Н. И. Гнедича)
- Азей. Сын Климена, царя Орхомена, отец Актора[330].
- Актор. Сын Азея, отец Астиохи[331]. Царь Орхомена.
- Алкифоя. (Алкитоя.) (либо Алкафея[332], у Плутарха Алкафоя[333]) Дочь Миниея. С сестрами отвергала оргии Вакха. Рассказывает историю Гермафродита[334].
- Амфидок. Сын Орхомена[335].
- Амфион (сын Иасия).
- Андрей.
- Аррон. Сын Климена, царя Орхомена[336].
- Арсиноя. Дочь Миния. См. Арсиппа.
- Арсиппа. (у Плутарха Арсиноя) Дочь Миния. Отвергала оргии Вакха, превращена в птицу[337].
- Аскалаф (сын Ареса).
- Астиоха. Дочь Актора (сына Азея). Родила от Ареса Аскалафа и Ялмена[331].
- Афамант.
- Гелла.
- Гермиппа. Возлюбленная Зевса, мать Орхомена (англовики). Также спутник Юпитера. en:Hermippe
- Гесиона. Дочь Даная, родила от Зевса или Этеокла сына Орхомена[338].
- Гипермнестра. Дочь Левкона, опекала Афаманта[298].
- Гиперфант. Отец Еврианассы, дед Миния[339].
- Гиппас. Сын миниады Левкиппы, которого она растерзала с сестрами как жертву Дионису[340].
- Диохтон. По версии, сын Миния[341].
- Евемон. Из Орхомена. Сын Этеокла и дочери Левкона[298].
- Евиппа. Дочь Левкона (внучка Афаманта). Опекала Афаманта[298]. Жена Андрея, мать Этеокла[342].
- Еврианасса. Дочь Гиперфанта. Родила от Посейдона сына Миния[339].
- Иалмен.
- Иасий.[343] Царь Орхомена, отец Амфиона[344].
- Ино.
- Исоноя. Одна из данаид, родила Зевсу Орхомена (или Хрисена). После смерти превращена в источник. en:Isonoe
- Китисор.
- Климен (сын Пресбона).
- Клитодора. По версии, жена Миния[345].
- Крий.
- Леарх.
- Левкиппа. Дочь Миния. Отвергала оргии Вакха. Растерзала сына Гиппаса, принеся жертву Дионису[346].
- Левкон. Сын Афаманта и Фемисто.[5] (Либо Посейдона и Фемисто[214]). Дочерей Левкона упоминает Гесиод[298]. Отец Эрифра. Умер от болезни[305]. См. Нонн. Деяния Диониса IX 314.
- Левконоя. Дочь Миния. Рассказывает миф о Гелиосе и Левкофое[347].
- Лик. По версии, жена +Пернида+, сыновья Аскалаф и Ялмен[308].
- Мелан. Сын Фрикса[348] и Халкиопы.[349] См. Валерий Флакк. Аргонавтика V 461. Участник битвы скифов и колхов[350].
- Миний.
- Миниады.
- Нефела.
- Орхомен.
- Орхомен. Сын Афаманта и Фемисто (в трагедии Еврипида), погиб в детстве[351].
- Пантакл. Из Орхомена, отец Муниха (см. Мифы Аттики).
- Пернида.[213] По версии, жена Лика, мать Аскалафа и Иалмена[308].
- Пилей. Сын Климена, царя Орхомена[336].
- Писидика. Дочь Левкона, опекала Афаманта. Жена Копрея, сына Галиарта (?)[298].
- Порфиреон. Сын Афаманта и Фемисто, погубленный матерью[352].
- Пресбон. Сын Фрикса и дочери Ээта (согласно Эпимениду[353]), вернулся в Беотию[342]. Отец Климена[336]. См. Гесиод. Великие Эои, фр.255 М.-У. (где он не упомянут).
- Птой. Сын Афаманта и Фемисто[5]. Погублен матерью[354]. О нём упоминает поэт Асий. От него названия горы Птой в Беотии и храма Аполлона Птойского[355].
- Стратий. Сын Климена, царя Орхомена[336].
- Сфинксий. Сын Афаманта и Фемисто (в трагедии Еврипида), погиб в детстве[356].
- Тритогенея. По версии, дочь Эола, жена Миния[345].
- Фемисто.
- Флегий.
- Фрикс.
- Фронтис. Сын Фрикса[348] и Халкиопы.[349] См. Валерий Флакк. Аргонавтика V 461.
- Хрис. Сын Посейдона и Хрисогении. Стал царем после Флегия. Отец Миния[357].
- Хриса. Дочь Альма. Мать Флегия от Ареса[358].
- Хрисогения. Дочь Альма. Родила от Посейдона Хриса[359].
- Элара.
- Эргин (сын Климена).
- Эрифр. Сын Левкона, внук Афаманта. По его имени городок Эрифры в Беотии. По некоторым, жених Гипподамии, убитый Эномаем[360].
- Эрифрад. Сын Левкона. См. Эрифр.
- Эрифрий. (Эритрий.) Сын Афаманта и Фемисто.[5]
- Этеокл (сын Андрея).
См. также:
- Актеон. Его кости зарыли в Орхомене.
- Минийцы. Племя.[361] Орхомен назван «минийской землей»[362]. en:Minyans
Прочие
- Аганиппа.[363] Наяда. Дочь речного бога Пермесса[364].
- Акидуса. Жена беотийца Скамандра, именем которой назван источник[365].
- Акрефей. Прорицатель, один из 50 сыновей Ориона[366].
- Акрефий. Сын Аполлона, эпоним Акрефии в Беотии[367].
- Алалкомен.
- Алалкомения. Дочь Огига. По версии, от неё название поселка Алалкомены[368].
- Алексанор. Беотиец, отец Промаха[369].
- Алкон. Гилеец, изготовил кратер, который Ферсей подарил Анию, а тот Энею[370].
- Алм.
- Амфинома. Жена Аризела. Мать Гарпалиона[371].
- Антикир. Современник Геракла. От него город Кипарисс в Беотии стал называться Антикира[372].
- Аон.[373] Сын Посейдона[374]. Упоминается у Овидия и других авторов.
- Аризел. Беотиец. Жена Амфинома, сын Гарпалион[371].
- Аскра. Возлюбленная Посейдона, родила ему Эокла[375].
- Аспледон. (Асплендон.) Сын Посейдона и Мидеи[376]. Эпоним города в Беотии. Либо сын Орхомена[335].
- Бакид.
- Беотия. По версии Александра Полигистора, жена Гианта, мать Гиад[377].
- Гарпалион. Беотиец. Сын Аризела и Амфиномы. Спутник Профоенора. Убит Энеем[371].
- Гелен (сын Энопа). Беотиец. Убит Гектором[378].
- Геликон. Персонификация горы. Состязался с Кифероном[379].
- Геркина. Девушка из Лебадии (Беотия). Играла вместе с Корой, держа в руках гуся, и выпустила его. Гусь влетел в пещеру и скрылся за камнем. Кора поймала его, сдвинув камень, из-под которого потекла вода, реку назвали Геркина[380].
- Гиетт. Из Аргоса. Убил Молура, соблазнившего его жену, и бежал в Орхомен. Царь Орхомен наделил его землей[381].
- Гирией.
- Деимах (сын Элеона). Друг Геракла, участвовал в походе на Трою. От него забеременела Главкия, дочь Скамандра, вскоре Деимах был убит троянцами[365].
- Деиох. Беотиец, участник Троянской войны. Убит Парисом[382].
- Дексий. Отец беотийца Ифиноя[383].
- Дотида. Беотиянка. Мать Флегия.[59]
- Евбулей.[384] Пастух[385].
- Иодама.
- Исмен.
- Истмиад. Муж Пеларги. Вместе с женой восстановил празднества кабиров в Беотии, перенеся их в местечко Алексиар[386].
- Ифиной. Беотиец. Сын Дексия. Убит Главком[383].
- Кефисс. Река в Беотии. Отец Наркисса[387].
- Комет. Некий Комет упомянут у Гесиода, там же его дочь (?) Халкиопа, в связи с Аполлоном[298]. см. Мифы Крита.
- Коримб. С Геликона. Защитник Фив. Убит Тидеем[388].
- Корониды.
- Креней. Защитник Фив. Сын Фавна и исменской нимфы[389]. Убит Гиппомедонтом[390].
- Кринак. Сын Зевса (по Гесиоду), отец Макарея[391]. Либо сын Гириея и Алкионы. По Страбону, варварское имя[392]. en:Crinacus
- Крокала. Дочь Исмена. Спутница Артемиды[393].
- Кротос.
- Лаоника. Жена Лебада[380].
- Ларимна. Дочь Кина. От неё город Ларимна в Беотии[394].
- Лебад. Прибыл из Афин и основал город Лебадия, переселя на равнину жителей Мидеи. Жена Лаоника.[395].
- Лебеад. Сын Ликаона, непричастен к преступлению отца и бежал из Аркадии в Беотию, с тех пор лебадейцы обладают аркадским гражданством[396].
- Лелап.
- Либефридские нимфы. Их пещера на Геликоне[397].
- Лигд. Из Фисбы. Защитник Фив. Убит Партенопеем[398].
- Лимона. Дочь Гиппомена и Аталанты. За прелюбодеяние отдана на растерзание коням[399].
- Лириопа. (Лириопея.) Возлюбленная Кефиса, родила Нарцисса[400]. См. en:Liriope (nymph)
- Лих. Из Фисбы. Защитник Фив. Убит Гиппомедонтом[328].
- Мегаларт. «Сверхкаравай». Божество в Сколе (Беотия)[401].
- Мегаломазд. «Сверхлепешка». Божество в Сколе (Беотия)[402].
- Мекистей. Беотиец. Сын Эхия. Убит Полидамантом[403].
- Мелиссей. Царь Геликона[404].
- Мелия.[405] Дочь Океана, сестра Каанфа. Похищена Аполлоном, родила от Аполлона Тенера (по Пиндару) и Исмения[406]. По Пиндару, «о золотом веретене»[407].
- Мелия. Нимфа из Беотии[408]. Мать кентавра Фола от Силена.[409]
- Мениппа и Метиоха. Дочери Ориона[410]. См. Корониды.
- Метиоха. Дочь Ориона[410]. См. Корониды.
- Мидея. Родила от Посейдона Аспледона[376]. Эпоним города в Беотии[411].
- Наркисс. Из Эретрии. Его памятник около Оропа, называется Сигеловым, ибо люди молча проходят около него[412].
- Огиг.
- Оероя. (Оэроя.) Дочь Асопа. Речка, стекающая с Киферона[413]. Река по пути из Платей в Фивы[414].
- Ольм. Сын Сисифа. См. Алм.
- Орезбий. Беотиец. Убит Гектором[378].
- Орион (мифология).
- Пегас (герой). Из Элевферы в Беотии. Привел к афинянам Диониса, ему помогло дельфийское прорицание[415].
- Пеларга. Дочь Потнея, жена Истмиада. Восстановила празднества кабиров в Беотии, перенеся их в местечко Алексиар[386].
- Потней. Отец Пеларги[416].
- Промах. Беотиец. Убит Акамантом[417]. Сын Алексанора[369].
- Прометей. Кабир. Отец Этнея. Ему явилась Деметра и отдала нечто на хранение[418].
- Саон. Из города Акрайфния. Самый старший из феоров к Пифии, когда в Беотии была засуха. Пифия велела им идти в Лебадию. Саон увидел рой пчел и следовал за ними, они влетели в скважину, и он спустился в прорицалище и был обучен Трофонием священнодействию[419].
- Сида. Жена Ориона. Гера низвергла её в Тартар за то, что та осмелилась состязаться с ней в красоте[420]
- Скамандр. Сын беотийца Деимаха и Главкии, внук бога Скамандра. Царствовал в области в Беотии, его именем назвали реку, которая до того называлась Инах, по имени его жены Акидусы назвали источник, а его трех дочерей почитали под именем Дев[365]. en:Scamander
- Сфинкс.
- Тевмесская лисица.
- Телефуса (Тельфуса).[421] Нимфа источника в Беотии. Беседа с ней Аполлона упомянута в гимне Аполлону Пифийскому[422].
- Телонд. Из рода Кабиров. Вернулся в Кабирею[386].
- Тенер. Сын Аполлона и Мелии, бог дал ему пророческий дар[423]. Прорицатель оракула на горе Птой[424]. Равнина Тенера есть неподалеку от Фив[425].
- Термесс. Река, текущая на Геликоне. Отец Аганиппы[426].
- Тихий. Шорник из Гилы (либо из Гиды[427]). Изготовил щит Эанта Теламонида[428]. Упоминается Овидием[429], Нонном[430].
- Феникс. Предводитель беотийцев в войске Диониса[431].
- Феро. Дочь Филанта и Липефилы[432]. Родила от Аполлона Херона. Или Фуро, от неё храм Аполлона Фурийского[433].
- Ферсей. Исменец, побратим Ания. Прислал ему подарки[434].
- Фисба.[435] Нимфа, от которой город Фисба в Беотии[436].
- Халкиопа. Дочь Комета, возлюбленная Аполлона[298].
- Херон.
- Эионей. Беотиец. Убит Гектором[437].
- Элевфер. Сын Ликаона, был непричастен к преступлению отца и бежал в Беотию[396].
- Элеон. Отец Деимаха, воспитал своего внука Скамандра[365].
- Эноп. Отец беотийца Гелена[378]. Отец беотийца Гипербия[438].
- Эокл. Сын Посейдона и Аскры. Вместе с сынами Алоэя воздвиг город Аскру у подножия Геликона[375].
- Эол. Из беотийских Амикл. Защитник Фив. Убит Партенопеем[439].
- Этней. Кабир, сын кабира Прометея. К нему явилась Деметра[418].
- Эхий. Отец беотийца Мекистея[440].
- Эхий. Беотиец. Убит Политом[403].
См. также
- Аминтор (сын Ормена). По версии, царь Элеона.
- Атлант. По версии, жил в Беотии.
- Герес. Беотиец, вывел колонию в Теос.
- Гименей. Согласно Нонну, полководец беотийцев.
- Гирией (отец Ориона). По версии, из Беотии.
- Главк (сын Сисифа). Отождествляется с Главком из Потнии.
- Европа. По версии, её скрывали в Тевмессе (Беотия).
- Кербер. По версии, Геракл вывел его в Беотии.
- Одиссей. По версии, родился в Беотии.
- Радаманф. Поселился в Окалее (Беотия).
- Схеней (сын Афаманта). Беотиец, переселившийся в Аркадию.
- Тельхины. Часть их прибыла с Крита в Беотию.
- Халкодонт. Его могила в Беотии.
- Эпира (дочь Эхиона). Переселилась из Беотии.
- Афина. По версии, воспитана в Беотии.
- Гермес. По версии, родился в Беотии.
Напишите отзыв о статье "Мифы Беотии"
Примечания
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 19, 7
- ↑ Катулл. Стихотворения LXI 30; Вергилий. Буколики X 12; Овидий. Метаморфозы V 312
- ↑ Еврипид. Финикиянки 639; Овидий. Фасты III 456
- ↑ Гесиод. Перечень женщин, фр.218 М.-У.
- ↑ 1 2 3 4 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 2
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 24, 2
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 1-2 далее
- ↑ Гигин. Мифы 178
- ↑ Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.1. С.271
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады IX 24, 3
- ↑ Эсхил. Семеро против Фив 273; Овидий. Метаморфозы II 244
- ↑ 1 2 3 4 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 6, 8
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 4, 9 далее
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 3, 9
- ↑ Плутарх. Застольные беседы I 10, 3
- ↑ 1 2 3 4 Плутарх. Аристид 11
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 31, 7
- ↑ Страбон. География VIII 2, 14 (стр.405)
- ↑ 1 2 3 4 5 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 4, 11
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 4, 11; III 15, 8
- ↑ Геродот. История VIII 135
- ↑ Еврипид. Финикиянки 1098; Антимах. Фиваида, фр.2 Висс = Аристотель. Риторика III 6
- ↑ Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.380, 410
- ↑ Плутарх. Об упадке оракулов 5 // Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.562
- ↑ Плутарх. Пелопид 16
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 7, 3
- ↑ Псевдо-Гесиод. Щит Геракла 32
- ↑ 1 2 3 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 4, 10
- ↑ Псевдо-Гесиод. Щит Геракла 33; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 8
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 2, 6
- ↑ Павсаний. Описание Эллады I 38, 8
- ↑ 1 2 Страбон. География IX 2, 3 (стр.401)
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 5, 2
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 11
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 5, 1
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 35, 5; Страбон. География IX 2, 3 (стр.401)
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XIII 123—125
- ↑ Примечания Н. В. Брагинской в кн. Плутарх. Застольные беседы. М., 1990. С.511, см. Плутарх. Антоний 24
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады II 20, 5
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 4, 12
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 10, 1; Элиан. Пёстрые рассказы II 32
- ↑ Гигин. Мифы 162
- ↑ См. комм. Цыбенко
- ↑ Гигин. Мифы 148
- ↑ Схолии к Пиндару. Олимпийские песни II 50 // Ильинская Л. С. Древнейшие островные цивилизации центрального Средиземноморья в античной исторической традиции. М., 1987. С.15
- ↑ Псевдо-Гесиод. Щит Геракла 83
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады IX 10, 3
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 8; Павсаний. Описание Эллады IX 5, 11, согласно «Эдиподии»
- ↑ 1 2 3 Павсаний. Описание Эллады IX 5, 16
- ↑ 1 2 3 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 4, 11; 7, 8
- ↑ Павсаний. Описание Эллады III 15, 8; V 17, 7
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 8; Павсаний. Описание Эллады IX 5, 11
- ↑ Эпименид, фр.13 Якоби = Схолии к Еврипиду. Финикиянки 13
- ↑ Гомер. Одиссея XIX 522
- ↑ Нонн. Деяния Диониса VIII 12
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 10, 1
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 67, 1
- ↑ 1 2 3 4 5 Павсаний. Описание Эллады IX 8, 4
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 5
- ↑ 1 2 Гигин. Мифы 31
- ↑ Мосх. Мегара, ст.52-53
- ↑ Схолии к Пиндару. Олимпийские песни II 50
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.510
- ↑ Гомер. Одиссея XI 271
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 7
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 5, 10
- ↑ Еврипид. Вакханки 228; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 4, 1-2; 5, 2; Павсаний. Описание Эллады IX 5, 3; Гигин. Мифы 178
- ↑ Гораций. Оды IV 4, 63; Овидий. Скорбные элегии V 5, 53
- ↑ 1 2 3 4 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 6
- ↑ Овидий. Метаморфозы VI 248
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады II 21, 9
- ↑ 1 2 Первый Ватиканский мифограф II 54, 2
- ↑ 1 2 Гигин. Мифы 11
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 6; Гигин. Мифы 11; 69; Первый Ватиканский мифограф II 54, 2
- ↑ 1 2 3 4 5 Гигин. Мифы 69
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 6; Овидий. Метаморфозы VI 254—260; Ибис 581; Гигин. Мифы 11
- ↑ 1 2 3 4 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 6; Гигин. Мифы 11; Первый Ватиканский мифограф II 54, 2
- ↑ Овидий. Метаморфозы VI 261—266
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 6; Овидий. Метаморфозы VI 224—230; Гигин. Мифы 11
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 6; Первый Ватиканский мифограф II 54, 2
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 6; Гигин. Мифы 11
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 6; Овидий. Метаморфозы VI 231—236; Гигин. Мифы 11; Первый Ватиканский мифограф II 54, 2
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.357
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 6; Овидий. Метаморфозы VI 240; Гигин. Мифы 11; Первый Ватиканский мифограф II 54, 2
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 6; Овидий. Метаморфозы VI 238; Гигин. Мифы 11; Первый Ватиканский мифограф II 54, 2
- ↑ Стаций. Фиваида VII 647
- ↑ Гомер. Илиада IV 395
- ↑ Стаций. Фиваида III 173
- ↑ Стаций. Фиваида VIII 445
- ↑ Стаций. Фиваида X 509
- ↑ Эсхил. Семеро против Фив 550—562
- ↑ Стаций. Фиваида XI 358
- ↑ Стаций. Фиваида VII 297—300
- ↑ Стаций. Фиваида XI 35
- ↑ Стаций. Фиваида III 176—213
- ↑ Стаций. Фиваида XII 744
- ↑ 1 2 3 Павсаний. Описание Эллады IX 17, 1
- ↑ Стаций. Фиваида VIII 438—440
- ↑ Стаций. Фиваида X 515
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXXII 226
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида VII 755
- ↑ Стаций. Фиваида VIII 475
- ↑ Стаций. Фиваида IX 758
- ↑ Эсхил. Семеро против Фив 408
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 6, 8; Стаций. Фиваида VIII 718
- ↑ 1 2 3 4 Стаций. Фиваида III 170
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 18, 6
- ↑ Антонин Либерал. Метаморфозы 18, 3
- ↑ Овидий. Метаморфозы III 278; Гигин. Мифы 167; 179
- ↑ 1 2 Антонин Либерал. Метаморфозы 18
- ↑ Стаций. Фиваида II 573
- ↑ Стаций. Фиваида X 315
- ↑ 1 2 3 Стаций. Фиваида VIII 476
- ↑ 1 2 3 Стаций. Фиваида XII 745
- ↑ Гомер. Илиада IV 394; Стаций. Фиваида II 691
- ↑ 1 2 Квинт Смирнский. После Гомера I 305
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида IX 306
- ↑ Стаций. Фиваида II 610
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида VII 715
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида IX 305
- ↑ Эсхил. Семеро против Фив 501—520
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 4, 1; Павсаний. Описание Эллады IX 5, 3; Гигин. Мифы 178
- ↑ 1 2 3 Стаций. Фиваида VIII 697
- ↑ Стаций. Фиваида VII 316
- ↑ Стаций. Фиваида IX 554
- ↑ 1 2 3 Павсаний. Описание Эллады IX 11, 3
- ↑ Стаций. Фиваида II 607
- ↑ Стаций. Фиваида VII 297
- ↑ Стаций. Фиваида II 571
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика III 1025
- ↑ Палефат. О невероятном 3
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.265
- ↑ Нонн. Деяния Диониса IV 357—417
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида II 613
- ↑ Первый Ватиканский мифограф II 62
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXXII 227
- ↑ Антонин Либерал. Метаморфозы 18, 1
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 6, 7
- ↑ Феокрит. Идиллии XXIV 71
- ↑ Стаций. Фиваида VII 681
- ↑ Стаций. Фиваида VII 262
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида VIII 356
- ↑ Стаций. Фиваида XI 32-38
- ↑ Стаций. Фиваида IX 749
- ↑ Стаций. Фиваида X 304
- ↑ Стаций. Фиваида X 510
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.183
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 10, 6
- ↑ Стаций. Фиваида VII 642
- ↑ 1 2 3 Стаций. Фиваида VII 714
- ↑ Стаций. Фиваида X 319
- ↑ Стаций. Фиваида II 623
- ↑ Стаций. Фиваида IX 759
- ↑ 1 2 3 Стаций. Фиваида VII 712
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида III 79
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида XII 741
- ↑ Стаций. Фиваида VII 759
- ↑ Стаций. Фиваида VII 298
- ↑ Эсхил. Семеро против Фив 620—625
- ↑ Стаций. Фиваида IX 133
- ↑ Стаций. Фиваида IX 106; X 19
- ↑ Гомер. Илиада IV 395; Стаций. Фиваида II 610
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.325
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида III 172
- ↑ Стаций. Фиваида X 19
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 4, 5;
- ↑ Гигин. Мифы 67
- ↑ Стаций. Фиваида II 645
- ↑ Стаций. Фиваида VIII 477
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида IX 290
- ↑ Стаций. Фиваида IX 126
- ↑ Стаций. Фиваида X 514
- ↑ Примечания Е. Г. Рабинович в кн. Сенека. Трагедии. М., 1983. С.403
- ↑ Сенека. Эдип 485
- ↑ Сенека. Геркулес в безумье 268
- ↑ Нонн. Деяния Диониса VIII 193
- ↑ Стаций. Фиваида VII 757
- ↑ Стаций. Фиваида IX 125
- ↑ Эсхил. Семеро против Фив 447—451
- ↑ 1 2 Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.122
- ↑ Антонин Либерал. Метаморфозы 29, 1
- ↑ Схолии к Еврипиду. Финикиянки 1109 // Примечания В. Г. Боруховича в кн. Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С.168
- ↑ Стаций. Фиваида VIII 537
- ↑ Стаций. Фиваида VII 640
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 4, 1; 6, 7; Павсаний. Описание Эллады IX 5, 3; Гигин. Мифы 178
- ↑ Стаций. Фиваида IX 319
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида X 314
- ↑ Павсаний. Описание Эллады II 7, 6
- ↑ Стаций. Фиваида IX 311
- ↑ Стаций. Фиваида II 608
- ↑ Стаций. Фиваида VII 603—607
- ↑ Стаций. Фиваида VIII 441
- ↑ Стаций. Фиваида II 576; III 171
- ↑ Нонн. Деяния Диониса VIII 195
- ↑ Нонн. Деяния Диониса V 12
- ↑ Стаций. Фиваида VIII 446
- ↑ Стаций. Фиваида IX 106
- ↑ Стаций. Фиваида II 572
- ↑ Стаций. Фиваида IX 304
- ↑ Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.2. С.562
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 34, 1
- ↑ Нонн. Деяния Диониса V 13
- ↑ Стаций. Фиваида VII 711
- ↑ Стаций. Фиваида VIII 688
- ↑ Стаций. Фиваида VIII 696
- ↑ Стаций. Фиваида VII 254—289
- ↑ Еврипид. Финикиянки 87-201
- ↑ Схолии к Еврипиду. Финикиянки 169 // Примечания В. Г. Боруховича в кн. Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С.169
- ↑ Стаций. Фиваида IX 252
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 4, 1; 5, 5; Павсаний. Описание Эллады IX 5, 3; Гигин. Мифы 178
- ↑ Стаций. Фиваида X 400
- ↑ Стаций. Фиваида XI 239
- ↑ 1 2 возможно, имя искажено в рукописи
- ↑ 1 2 3 Гигин. Мифы 157
- ↑ Стаций. Фиваида IX 128
- ↑ Стаций. Фиваида X 296
- ↑ Стаций. Фиваида X 494
- ↑ Стаций. Фиваида VII 756; X 734
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 8, 2 далее
- ↑ Яйленко В. П. Архаическая Греция и Ближний Восток. М., 1990. С.135
- ↑ Примечания В. Н. Ярхо в кн. Эсхил. Трагедии. М., 1989. С.533
- ↑ Latacz J. Troy and Homer. Oxford UP. 2004. P.247
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 4, 7 далее
- ↑ Эсхил. Семеро против Фив 528
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 6, 6; Стаций. Фиваида VII 352
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 8, 6
- ↑ Стаций. Фиваида VIII 354
- ↑ Примечания М. Л. Гаспарова в кн. Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты. М., 1980. С.466
- ↑ Эсхил. Семеро против Фив 273; Софокл. Антигона 102; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 5; Нонн. Деяния Диониса IV 356
- ↑ Стаций. Фиваида VIII 357
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 10, 2
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 9, 2
- ↑ 1 2 3 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 6, 6
- ↑ Схолии к Еврипиду. Финикиянки 1123 // Примечания В. Г. Боруховича в кн. Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С.168
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида VIII 353
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 8, 5
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 6, 6; Нонн. Деяния Диониса V 70
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э V 5; VII 37
- ↑ Ликофрон. Александра 1204 и комм.
- ↑ Надь Г. Греческая мифология и поэтика. М., 2002. С.188
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 18, 1
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 23, 1
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида VIII 355
- ↑ Пиндар. Истмийские песни IV 61
- ↑ Нонн. Деяния Диониса V 75
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 16
- ↑ Палефат. О невероятном 45
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 104
- ↑ Схолии к Аполлонию Родосскому. Аргонавтика I 105 // Комментарий Д. О. Торшилова в кн. Гигин. Мифы. СПб, 2000. С.26
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 4, 9-10
- ↑ Павсаний. Описание Эллады I 41, 3
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.349-350
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 26, 7
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 26, 7-8
- ↑ Стаций. Фиваида IX 292
- ↑ Стаций. Фиваида II 631
- ↑ Овидий. Героиды IX 51-52
- ↑ 1 2 Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 72, 1
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 26, 6
- ↑ Фукидид. История III 24, 1; Плутарх. Аристид 11; Климент. Протрептик 40, 2
- ↑ Павсаний. Описание Эллады II 5, 2
- ↑ Гомер. Одиссея XI 260
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады IX 1, 2
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 8; Павсаний. Описание Эллады X 5, 4
- ↑ 1 2 Плутарх. Аристид 11; Климент. Протрептик 40, 2
- ↑ Климент. Протрептик 40, 2
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 3, 2
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 8
- ↑ Стаций. Фиваида VII 278
- ↑ Стаций. Фиваида IX 779—787
- ↑ Стаций. Фиваида X 388
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 15, 8
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.167
- ↑ Стаций. Фиваида VIII 470
- ↑ 1 2 Плутарх. Греческие вопросы 16
- ↑ Овидий. Метаморфозы X 605—606; Гигин. Мифы 185
- ↑ Гигин. Мифы 185
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 26, 5
- ↑ Гесиод. Перечень женщин, фр.219 М.-У.
- ↑ 1 2 3 4 5 Плутарх. Греческие вопросы 37
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Плутарх. Греческие вопросы 40
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 20, 2
- ↑ Стаций. Фиваида VII 255
- ↑ Стаций. Фиваида IX 852—876
- ↑ 1 2 Плутарх. Греческие вопросы 40, ссылка на Миртиду из Анфедона
- ↑ Стаций. Фиваида IX 745
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 20, 1-2
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады IX 20, 1
- ↑ Стаций. Фиваида IX 127
- ↑ Гесиод. Великие Эои, фр.251 М.-У.
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 10, 1; Павсаний. Описание Эллады IX 20, 1
- ↑ Комментарий Д. О. Торшилова в кн. Гигин. Мифы. СПб, 2000. С.23
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.384
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады IX 34, 7-8
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XIII 79
- ↑ Плутарх. Лисандр 28
- ↑ Плутарх. О демоне Сократа 5
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Гесиод. Перечень женщин, фр.70 М.-У.
- ↑ Проперций. Элегии III 7, 21-24
- ↑ Климент. Протрептик 38, 2, по Фаноклу
- ↑ 1 2 Комментарий О.Цыбенко в кн. Гесиод. Полное собрание текстов. М., 2001. С.231
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 33, 4
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.392
- ↑ Павсаний. Описание Эллады II 4, 3
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады IX 34, 7
- ↑ Павсаний. Описание Эллады X 30, 5
- ↑ 1 2 3 Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 67, 7
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Гигин. Мифы 97
- ↑ Гомер. Илиада XIV 451
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 10, 8; Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 67, 7
- ↑ Гигин. Мифы 84
- ↑ Гигин. Мифы 14 (с.32)
- ↑ Гигин. Мифы 186
- ↑ Гомер. Илиада VII 9
- ↑ Гомер. Илиада VII 10
- ↑ Гомер. Илиада XVII 601 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 16; III 10, 8
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 19, 6
- ↑ Квинт Смирнский. После Гомера VIII 328—330
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 6, 3
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады VIII 28, 5
- ↑ 1 2 Афиней. Пир мудрецов VII 47, 296b, согласно Мнасею
- ↑ Гераклид Понтийский, фр.157 Верли = Плутарх. О музыке // Фрагменты ранних греческих философов. Ч.1. М., 1989. С.70
- ↑ Плутарх. О музыке 3, 2 // Примечания Н. В. Брагинской в кн. Плутарх. Застольные беседы. М., 1990. С.507
- ↑ Примечания Н. В. Брагинской в кн. Плутарх. Застольные беседы. М., 1990. С.507
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 22, 5
- ↑ 1 2 Афиней. Пир мудрецов VII 47, 296b, согласно Промафиду из Гераклеи
- ↑ Афиней. Пир мудрецов VII 47, 296b
- ↑ 1 2 Стаций. Фиваида IX 291
- ↑ Афиней. Пир мудрецов VII 47, 296с, согласно Еванфу
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 37, 1.7
- ↑ 1 2 Гомер. Илиада II 513; Павсаний. Описание Эллады IX 37, 7
- ↑ Антонин Либерал. Метаморфозы 10, 1
- ↑ Плутарх. Греческие вопросы 38
- ↑ Овидий. Метаморфозы IV 284—388
- ↑ 1 2 Гесиод. Перечень женщин, фр.77 М.-У.
- ↑ 1 2 3 4 Павсаний. Описание Эллады IX 37, 1
- ↑ Антонин Либерал. Метаморфозы 10; Плутарх. Греческие вопросы 38; Элиан. Пёстрые рассказы III 42
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.498
- ↑ 1 2 Гесиод. Перечень женщин, фр.62 М.-У.
- ↑ Антонин Либерал. Метаморфозы 10, 3
- ↑ Любкер, т.2, с.402
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады IX 34, 8
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.163
- ↑ Гомер. Одиссея XI 283; Павсаний. Описание Эллады IX 36, 8
- ↑ 1 2 Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.402
- ↑ Плутарх. Греческие вопросы 38; Антонин Либерал. Метаморфозы 10, 3
- ↑ Овидий. Метаморфозы IV 169—270
- ↑ 1 2 Гесиод. Великие Эои, фр.255 М.-У.
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 1
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика I 196
- ↑ Гигин. Мифы 1; 249
- ↑ Нонн. Деяния Диониса IX 317
- ↑ Эпименид, фр.12 Якоби = Схолии к Аполлонию Родосскому. Аргонавтика II 1122
- ↑ Нонн. Деяния Диониса IX 318
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 23, 6
- ↑ Гигин. Мифы 1; 239
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 36, 4
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 36, 1
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 36, 1.4
- ↑ Павсаний. Описание Эллады VI 21, 11
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 4, 11-12
- ↑ Пиндар. Олимпийские песни XIV 3, 19
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.54
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 29, 4-5
- ↑ 1 2 3 4 Плутарх. Греческие вопросы 41
- ↑ Коринна, фр.1 Пейдж
- ↑ Стефан Византийский. Этника // Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.427, 616
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 33, 5
- ↑ 1 2 Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.154
- ↑ Овидий. Метаморфозы XIII 682—684
- ↑ 1 2 3 Квинт Смирнский. После Гомера X 82-91
- ↑ Павсаний. Описание Эллады X 36, 5
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.127
- ↑ Примечания Н. А. Чистяковой в кн. Аполлоний Родосский. Аргонавтика. М., 2001. С.205
- ↑ 1 2 Гегесин. Аттида, фр.1 = Павсаний. Описание Эллады IX 29, 1
- ↑ 1 2 Херсий, фр.1 = Павсаний. Описание Эллады IX 38, 9
- ↑ Гигин. Астрономия II 21, 3
- ↑ 1 2 3 Гомер. Илиада V 707
- ↑ Коринна, фр.3 Пейдж
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады IX 39, 2
- ↑ Гесиод. Великие Эои, фр.257 М.-У. = Павсаний. Описание Эллады IX 36, 6-7
- ↑ Гомер. Илиада XV 341
- ↑ 1 2 Гомер. Илиада VII 14
- ↑ Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.2. С.655
- ↑ См. Павсаний. Описание Эллады IX 8, 1.
- ↑ 1 2 3 Павсаний. Описание Эллады IX 25, 8
- ↑ Стаций. Фиваида VII 341
- ↑ Стаций. Фиваида VIII 548
- ↑ Стаций. Фиваида IX 315—338
- ↑ Стаций. Фиваида IX 350
- ↑ Гесиод. Перечень женщин, фр.184 М.-У.; Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 81, 4
- ↑ Страбон. География VII 7, 1 (стр.321)
- ↑ Овидий. Метаморфозы III 168
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 23, 7
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 39, 1-2
- ↑ 1 2 Плутарх. Греческие вопросы 39
- ↑ Страбон. География IX 2, 25 (стр.410)
- ↑ Стаций. Фиваида IX 764
- ↑ Овидий. Ибис 459 схолии; Примечания М. Л. Гаспарова в кн. Овидий. Собрание сочинений. СПб, 1994. В 2 т. Т.1. С.505
- ↑ Овидий. Метаморфозы III 342; Первый Ватиканский мифограф II 83, 1
- ↑ Афиней. Пир мудрецов III 73, 109а, по Полемону
- ↑ Афиней. Пир мудрецов III 73, 109b, по Полемону
- ↑ 1 2 Гомер. Илиада XV 339
- ↑ Коллуф. Похищение Елены 21
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.74
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 10, 5-6; Пиндар. Пифийские песни XI 4; пеан 9, ст.35, 42
- ↑ Пиндар, фр.29 Бергк
- ↑ Каллимах. Гимны IV 79
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 5, 4
- ↑ 1 2 Антонин Либерал. Метаморфозы 25
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 39, 1
- ↑ Страбон. География IX 2, 10 (стр.404)
- ↑ Геродот. История IX 51
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 4, 4
- ↑ Павсаний. Описание Эллады I 2, 5
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 25, 7
- ↑ Гомер. Илиада XIV 476
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады IX 25, 6
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 40, 2
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 4, 3
- ↑ Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.2. С.499
- ↑ Гимны Гомера II 68-98
- ↑ Пиндар. Пеан 9, ст.41; Павсаний. Описание Эллады IX 10, 6
- ↑ Страбон. География IX 2, 34 (стр.413), со ссылкой на Пиндара, фр.51; Ликофрон. Александра 1212 и комм.
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 26, 1
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 29, 4
- ↑ Страбон. География XIII 4, 6 (стр.626)
- ↑ Гомер. Илиада VII 221
- ↑ Овидий. Фасты III 824
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XIII 67
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XIII 86
- ↑ Гесиод. Великие Эои, фр.252 М.-У.
- ↑ Плутарх. Сулла 17
- ↑ Овидий. Метаморфозы XIII 682
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.397
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 32, 3
- ↑ Гомер. Илиада VII 11
- ↑ Эсхил. Семеро против Фив 504
- ↑ Стаций. Фиваида IX 765
- ↑ Гомер. Илиада XIII 422
Отрывок, характеризующий Мифы Беотии
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»
В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.
В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.
Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.
Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
