Михаил Александрович (князь тверской)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Александрович<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Печать князя</td></tr>

Князь тверской
1368 — 1382
Предшественник: Василий Михайлович Кашинский
Великий князь тверской
1382 — 1399
Преемник: Иван Михайлович Тверской
 
Вероисповедание: Православие
Рождение: 1333(1333)
Псков
Смерть: 26 августа 1399(1399-08-26)
Тверь
Род: Рюриковичи
Отец: Александр Михайлович Тверской
Мать: Анастасия
Супруга: Евдокия Константиновна (суздальская княжна)
Дети: Александр, Фёдор, Иван, Борис, Василий.

Михаи́л Алекса́ндрович (в иночестве Матве́й, 1333, Псков — 26 августа 1399, Тверь) — князь микулинский и тверской (13681382), великий князь Тверской (1382—1399), один из младших сыновей Александра Михайловича Тверского.

Успешно боролся против кашинских удельных князей и, с помощью Ольгерда литовского, против влияния Дмитрия Ивановича московского на тверские дела, соответственно присоединив Кашин и провозгласив себя великим князем Тверским (1382). Вместе с тем претензии Михаила на великое княжение Владимирское оказались неудачными из-за позиции Золотой Орды, лишь кратковременно поддерживавшей его в период правления тёмника Мамая, а после объединения ханом Тохтамышем сделавшей Владимир наследственной собственностью московских князей.





Биография

Михаил родился во Пскове, где жил его отец, скрывшийся из Твери после восстания. Его крестил приезжавший в том году во Псков для установления союза с Александром Михайловичем архиепископ Новгородский и Псковский Василий Калика. Это был первый за 7 лет визит архиепископа Новгородского к псковитянам. Архиепископ Василий затем оставался его учителем.

После гибели в Орде Александра Михайловича и своего старшего брата Фёдора (1339) Всеволод Александрович получил Холм, а Михаил — Микулин, став первым удельным князем микулинским. После этого летописи упоминают о нём под 1362 годом, называя его добрым и любимым князем.

Уже в 1362 году, ещё при жизни Всеволода, Василий Михайлович, состоявший в родстве с московскими князьями (Михаил Васильевич с 1349 года был женат на Василисе Симеоновне), осаждал Михаила в Микулине. В 1364 году от чумы умерли Всеволод и Семён Константинович, завещавший свой удел Белый Городок Михаилу, что вызвало недовольство Еремея Константиновича. Митрополит Алексий поручил разобрать дело тверскому владыке Василию, и в 1366 году тот решил дело в пользу Михаила, за что был вызван в Москву и претерпел там протор велик.

Зная, что великий князь Дмитрий и митрополит поддерживают его дядю, Михаил в 1367 году отправился за помощью в Литву, к своему зятю Ольгерду.

Воспользовавшись этим, Василий и Еремей провели поход на Микулин, но Михаил вернулся от Ольгерда с литовской помощью, захватил в Твери жён Василия и Еремея, многих из их бояр, подошёл к Кашину, где находился Василий. Но по дороге, в селе Андреевском, его ждали послы от дяди и тверского епископа Василия. Они убедили Михаила помириться с Василием и Еремеем, целуя крест. Василий должен был оставить Тверь племяннику, довольствуясь только Кашином.

Борьба с Москвой

В 1368 году князь Еремей приехал в Москву с требованием распределить уделы Тверского княжества. Великий князь Дмитрий и митрополит Алексей пригласили Михаила в Москву на третейский суд, гарантировав ему безопасность. Однако после после устроенного на скорую руку суда Михаила и его бояр сделали пленниками, расселив в разных домах. Воспользоваться этим обманом Дмитрий Иванович, впрочем, не успел, так как узнал о неожиданном приезде в Москву ордынских послов. Испугавшись их визита, он освободил Михаила, при этом с тверского князя была взята клятва «быть довольным и не жаловаться». Кроме того, под давлением великого князя он должен был уступить Еремею Белый Городок, куда тот выехал с московским наместником. Михаил спешно покинул Москву, громогласно обвиняя Дмитрия и митрополита.

В том же году умер Василий Михайлович, и Михаил Александрович стал тверским князем не только фактически, но и юридически, что сразу же вызвало конфликт с Москвой.

Под предлогом защиты сына Василия Михаила Дмитрий Московский послал войска в Тверское княжество. Не имея сил для самостоятельного сопротивления, Михаил уехал за помощью к мужу своей сестры Ольгерду. Сумев скрытно провести все приготовления к походу, литовский князь двинулся на Москву.

Разгромив на реке Тросне московский сторожевой полк, Ольгерд первый раз осадил Москву. Однако, построенный незадолго до этого белокаменный кремль стал непреодолимым препятствием для литовцев и тверичей, а в западные владения Ольгерда вторглись крестоносцы, и он вынужден был снять осаду спустя 3 дня, подвергнув страшному разорению окрестности и уведя много пленных. По мирному договору, Михаил получил обратно Белый Городок и другие волости покойного двоюродного брата Семёна Константиновича.

Михаил Александрович в 1369 году укрепил Тверь деревянной стеной. В августе 1370 года Дмитрий вновь объявил ему войну. Михаил снова бежал к Ольгерду, а посланные Дмитрием войска опустошили Тверскую землю. Вскоре в тверские земли с большой ратью явился и сам великий князь, он захватил и пожёг города Зубцов и Микулин, волости и сёла и многих жителей увёл в плен.

Узнав об этом, Михаил выехал за помощью в Орду, его московские друзья дали ему знать, что на пути в Орду Дмитрий расставил заставы, чтобы его перехватить. Михаилу пришлось опять вернуться в Литву и снова кланяться Ольгерду.

В Рождественский пост Ольгерд двинулся к Москве с братом Кейстутом, Михаилом Тверским и Святославом Смоленским. Они безуспешно штурмовали Волоколамск, крепость взять не смогли, но три дня грабили окрестности, после чего двинулись к Москве. 6 декабря 1370 года Ольгерд осадил Москву. Однако через 8 дней предложил мир, узнав, что против него начали собираться серпуховские и рязанские войска. Но Дмитрий согласился только на перемирие до Петрова дня. Ольгерд отступил в Литву. Михаил тоже помирился с Дмитрием и возвратился в Тверь.

Однако весной 1371 года тверской князь отправился в Орду и выхлопотал там ярлык на великое княжение Владимирское. Ордынцы предлагали ему свои войска, чтобы помочь утвердиться во Владимире, но Михаил отказался и возвратился обратно на Русь только с ханским послом Сарыходжой. Однако Дмитрий Московский взял со всех городов присягу не пускать Михаила. Когда Сарыходжа послал звать Дмитрия во Владимир к ярлыку, тот велел передать ему: «К ярлыку не еду, Михаила на княжение Владимирское не пущу; а тебе, послу, путь чист». Отдав ярлык Михаилу, посол отправился из Мологи в Москву, а тверской князь, недовольный поворотом дела, разорил Кострому, Мологу, Углич и Бежецкий Верх. После этого он вернулся в Тверь и отправил в Орду своего сына Ивана.

Туда же отправился и Дмитрий Московский, который сумел убедить темника Мамая оставить великое княжение за ним. Тверскому же князю из Орды было передано послание: «Мы тебе дали великое княжение, давали и войско, чтоб посадить тебя на нем; но ты войска нашего не взял, говорил, что сядешь одною своею силою; так сиди теперь с кем хочешь, а от нас помощи не жди». Сын Михаила Иван задолжал в Орде 10000 рублей, что вдвое превышало размер годовой дани в Орду с владимирского великого княжения. Дмитрий выкупил его и забрал с собой в Москву, где он жил на митрополичьем дворе, пока его не выкупил отец. Войска Дмитрия захватили Бежецк, убив михаилова наместника, и пограбили тверские волости.

Михаил стал вновь убеждать Ольгерда двинуть войска на Русь. В 1372 году Михаил вместе с Кейстутом и Андреем Ольгердовичем неудачно подступал под Переславль-Залесский и взял Дмитров (как упоминается, к примеру, в летописи Авраамки под 1372 годом «…взял град Дмитров, а посад и села пожже, а бояр многое множество и людей с женами и детьми сведе в Тферь»), а затем взял Торжок.

Ольгерд вновь пошёл на Москву, но под Любутском вместо битвы произошло заключение мира между Москвой и Литвой (1372), в ознаменование которого Владимир Серпуховской женился на Елене Ольгердовне. Михаил в борьбе против Москвы оказался предоставлен собственным силам.

В 1374 году Михаил принял у себя бежавшего из Москвы сына последнего московского тысяцкого Василия Ивана, вновь получил ярлык и атаковал Торжок и Углич, что вызвало ответный поход почти всех северо-восточных русских князей (а также смоленского) под Тверь. Ольгерд только нанёс удар по беззащитным смоленским землям в качестве реакции на участие пребывавших с ним до этого в союзе смолян в походе против союзных ему тверичей. На этот раз Михаил вынужден был отказаться от претензий на Кашин, признать себя младшим братом московского князя и согласиться участвовать в войнах Московского княжества с Ордой, как в оборонительных, так и наступательных. Однако, об участии тверских войск в Куликовской битве 1380 года сведений нет, за исключением кашинцев и отряда Ивана Холмского.

Великий князь Тверской

В 1382 году после разорения Тохтамышем Москвы Михаил побывал в Орде, безуспешно добывая ярлык на великое княжение. Согласившийся на возобновление выплаты дани Дмитрий Донской получил санкцию Тохтамыша на переход владимирского великого княжения в род московских князей, но при этом Тверское великое княжество получило независимость[1], которую сохранило на целое столетие до 1485 года. Кроме того, кашинский удел был присоединён к Твери после смерти Василия Кашинского, внука Василия Кашинского и Тверского (1382).

Около 1396 года, после поражения Тохтамыша от Тимура и утверждения в Сарае тимурова ставленника Едигея, Михаил вновь попытался получить ярлык на владимирское княжение, но также безуспешно.

Умер 26 августа 1399 года, приняв перед смертью постриг в тверском Афанасьевском монастыре, погребен в Спасском соборе Твери. Завещал великое княжение не только сыну Ивану, но и его детям Александру и Ивану, тем самым отказавшись от старого порядка наследования[2].

Канонизирован. Герой (как и его дед и тёзка Михаил Ярославич Тверской) древнерусской биографической повести. «Повесть о преставлении Михаила Александровича Тверского» отразилась в новгородской Карамзинской, Софийской I, Вологодско-Пермской летописях и Московском своде конца XV в.[3].

Тверские князья (12471485)
Ярослав Ярославич (1247—1272)
Святослав Ярославич (1272—1282 или 1286)
Михаил Ярославич (1282 или 1286—1318)
Дмитрий Михайлович Грозные Очи (1318—1326)
Александр Михайлович (1326—1327; 1338—1339)
Михаил Александрович (1368—1399)
Иван Михайлович (1399—1425)
Александр Иванович (1425)
Юрий Александрович (1425)
Борис Александрович (1425—1461)
Михаил Борисович (1461—1485)
Всеволод Александрович (1346—1349)
Константин Михайлович (1328—1338; 1339—1345)
Василий Михайлович (1349—1368)

Семья и дети

Жена: Евдокия (?-1 ноября 1404), дочь князя Суздальского Константина Васильевича.

Дети:

  • Александр (ум. 1357). Жена — Софья
  • Иван (1357/1358 — 1425), великий князь тверской с 1399
  • Александр Ордынец (ум. 1389), князь кашинский с 1382
  • Борис (1362—1395), князь кашинский и кснятинский с 1389
  • Василий (1364—1426), князь кашинский и кснятинский с 1395
  • Фёдор (ум. 1410), князь микулинский с 1399

См.также

Напишите отзыв о статье "Михаил Александрович (князь тверской)"

Примечания

  1. БРЭ, том «Россия», стр.280.
  2. Клюг Э., Княжество Тверское (1247—1485), Тверь, 1994. стр.257.
  3. Конявская Е. Л. О ПОВЕСТИ О МИХАИЛЕ АЛЕКСАНДРОВИЧЕ ТВЕРСКОМ В НОВГОРОДСКОЙ КАРАМЗИНСКОЙ ЛЕТОПИСИ // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2003. № 1 (11). С. 107—108.

Ссылки

  • [www.allmonarchs.net/maps/showmap.php?MapName=tver_1360.jpg Великое княжество Тверское в 1360 году (карта)]
  • Соловьёв С. М. [militera.lib.ru/common/solovyev1/03_07.html История России с древнейших времён]

Литература

Отрывок, характеризующий Михаил Александрович (князь тверской)

Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил: