Кузмин, Михаил Алексеевич

Михаил Кузмин
Портрет работы К. А. Сомова
Дата рождения:	6 (18) октября 1872(1872-10-18)
Место рождения:	Ярославль, Российская империя
Дата смерти:	1 марта 1936(1936-03-01) (63 года)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Род деятельности:	поэт переводчик прозаик композитор
Годы творчества:	1905 — 1935
Направление:	вне направлений
Жанр:	лирика рассказ роман вокальные композиции
Дебют:	Подборка в «Зелёном сборнике стихов и прозы» (1905)
[az.lib.ru/k/kuzmin_m_a/ Произведения на сайте Lib.ru]

Михаи́л Алексе́евич Кузми́н (6 (18) октября 1872, Ярославль — 1 марта 1936, Ленинград) — русский поэт Серебряного века, переводчик, прозаик, композитор.

Биография

Родился 6 (18) октября 1872 в Ярославле в семье дворянина Алексея Алексеевича Кузмина (1812—1886) и его жены Надежды Дмитриевны Кузминой (урождённой Фёдоровой) (1834—1904).

В краткой автобиографии Михаил Кузмин писал, что одним из предков его матери был известный во времена Екатерины II французский актёр Жан Офрень, остальные родственники происходили из небогатых дворян Ярославской и Вологодской губерний. Исследователи творчества М. Кузмина отмечают, что эти факты его семейной истории — русские и западноевропейские корни — наложили отпечаток на личность будущего писателя и поэта, создав сплав доверчивости и прямоты с подчёркнутым артистизмом и склонностью к эпатажу.

Семья Кузмина переехала в Петербург в 1884 году, где Михаил окончил 8-ю Санкт-Петербургскую гимназию, после чего несколько лет учился в консерватории у Н. А. Римского-Корсакова и А. К. Лядова. Впоследствии М. Кузмин выступал как автор и исполнитель музыкальных произведений на свои тексты. Определённая известность пришла к нему после его музыкальных выступлений на «Вечерах современной музыки» — музыкального отделения журнала «Мир искусства». М. А. Кузмин поддерживал дружеские отношения с художниками группы «Мир искусства». Эстетика мирискусников оказала влияние на его литературное творчество.

Большое влияние на Кузмина оказала юношеская дружба и переписка с Г. В. Чичериным и путешествия по Египту и Италии, а затем по русскому Северу (долгое время Кузмин увлекался русским старообрядчеством).

После революции Михаил Алексеевич Кузмин остался в России. В 20—30-е гг. он не печатал стихи и прозу, временами он принимал участие в театральных постановках в качестве музыкального руководителя, писал театральные рецензии. По приглашению Максима Горького Кузмин участвовал в составлении планов французской секции издательства «Всемирная литература», переводил прозу Анатоля Франса и редактировал собрание его сочинений.

М. А. Кузмин умер 1 марта 1936 года в Куйбышевской (Мариинской) больнице в Ленинграде. Он похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища. После Великой Отечественной войны его могила была перенесена на другой участок кладбища в связи с сооружением мемориала семьи Ульяновых. Последние несколько лет в годовщину смерти Михаила Алексеевича Кузмина на его могиле собираются поклонники его творчества и читают его стихи.

Сестра — Варвара Алексеевна Ауслендер (во втором браке Мошкова), мать писателя Сергея Абрамовича Ауслендера.

Творчество Кузмина

1900-е и 1910-е годы

Дебютировал в 1905 году в полулюбительском «Зелёном сборнике стихов и прозы», после чего творчество Кузмина вызвало интерес В. Я. Брюсова, который привлёк его к сотрудничеству в символистском журнале «Весы» и убедил его заниматься, прежде всего, литературным, а не музыкальным творчеством. В 1906 году, в необычно для Серебряного века позднем возрасте 34 лет, Кузмин выступил в «Весах» с первыми заметными стихотворной (цикл «Александрийские песни») и прозаической (философски-публицистический роман «Крылья») публикациями.

В 1907 году появились его новые прозаические вещи («Приключения Эме Лебёфа», «Картонный домик»), а в 1908 году вышла его первая книга стихов «Сети», куда вошли также «Александрийские песни». Дебюту Кузмина сопутствовал громкий успех и признание со стороны критиков-модернистов, в то же время повесть «Крылья» вызвала скандал из-за первого в русской литературе сочувственного описания гомосексуальных отношений (впрочем, вполне целомудренного). Кузмин продолжал писать прозу до конца 1910-х годов, но его остальные романы, повести и рассказы, в основном искусно стилизованные под позднеантичную прозу или XVIII век, привлекли меньшее внимание критики, чем «Крылья».

Для стихов Кузмина характерен ряд постоянных образов (эллинистическая Александрия, французский XVIII век, русская религиозность), виртуозное владение формой (одним из первых разрабатывал свободный стих), особое внимание к детали. Ряд черт его творчества сближал Кузмина с акмеистами, которые во многом вдохновлялись его программной статьёй «О прекрасной ясности» (1910). В частности, Кузмин писал в этой статье:

«Пусть ваша душа будет цельна или расколота, пусть миропостижение будет мистическим, реалистическим, скептическим, или даже идеалистическим (если вы до того несчастны), пусть приемы творчества будут импрессионистическими, реалистическими, натуралистическими, содержание — лирическим или фабулистическим, пусть будет настроение, впечатление — что хотите, но, умоляю, будьте логичны — да простится мне этот крик сердца! — логичны в замысле, в постройке произведения, в синтаксисе».

Сам Кузмин, впрочем, к акмеистам не примыкал и относился ко многим из них иронически. В своей статье «Стружки» Кузмин так излагал свою позицию в отношении литературных направлений:

«Нужно быть или фанатиком (то есть человеком односторонним и ослеплённым), или шарлатаном, чтобы действовать, как член школы. (…) Без односторонности и явной нелепости школы ничего не достигнут и не принесут той несомненной пользы, которую могут и должны принести. Но что же делать человеку не одностороннему и правдивому? Ответ только цинический: пользоваться завоеванием школ и не вмешиваться в драку».

Кузмин — автор сборника критических статей «Условности» и обширного «Дневника», известного уже современникам, но систематически начавшего издаваться лишь недавно. Будучи хорошо образованным, а, помимо этого, деятельным и неравнодушным человеком, Кузмин писал критические статьи на различные темы, связанные с искусством Серебряного века, как то: о прозе, поэзии, изобразительном искусстве, музыке, театре, кино и даже о цирке. Помимо этого он периодически публиковал заметки касательно происходивших в стране общественно значимых событий, хотя надо отметить, что политика интересовала его значительно меньше искусства.

Выступая с поэтическими концертами, Кузмин часто прибегал к музыкальному сопровождению, мелодекламировал (впрочем, негромко), что было тогда в большой моде, а иногда аккомпанировал себе на гитаре. В 1906 г. он написал музыку к постановке «Балаганчика» Александра Блока на сцене театра Комиссаржевской.

Некоторые свои стихи он накладывал на музыку и исполнял их вполголоса как романсы. Наиболее широко был известен его романс «Дитя и роза», несколько раз переиздававшийся нотным издательством «Эвтерпа». Этот романс прочно вошёл в репертуар военного Петрограда и исполнялся многими артистами до конца 30-х годов, а знаменитый в эти годы артист-эксцентрик Савояров откликнулся на него в модном тогда жанре ответа романсом-пародией «Дитя, не спеши» (1915), полным весьма ехидных намёков и передразнивания изнеженного авторского стиля Кузмина-артиста.

Послереволюционный период

В первые годы после революции Михаил Кузмин сотрудничал как композитор с созданным в 1919 году Большим драматическим театром — написал музыку к спектаклям «Рваный плащ» С. Бенелли (1919), «Мнимый больной» Мольера, «Двенадцатая ночь» У. Шекспира (1921), «Земля» В. Брюсова (1922) и «Близнецы» Т. Плавта (1923).

В 1922—1923 годах Кузмин был лидером группы «эмоционалистов», и под его редакцией издавался литературный альманах «Абраксас». Также в эту группу входила А.Д. Радлова.

«Эмоционализм», понимавшийся Кузминым как проясненная и умиротворенная разновидность экспрессионизма, был начинанием почти «домашним» и имел значение прежде всего в контексте его собственного позднего стихотворного творчества.

Послереволюционное поэтическое творчество Кузмина (последний сборник — «Форель разбивает лёд», 1929) отличается усложнённостью образов, исчезновением прежней «лёгкости» и «манерности», отсылками к гностицизму, западноевропейскому экспрессионизму (в том числе и в кино).

История русского экспрессионизма как литературного течения охватывает деятельность группы экспрессионистов (1919—1922) Ипполита Соколова, объединения «Московский Парнас» (1922) Бориса Лапина и эмоционалистов (1921—1925) Михаила Кузмина.

Кузмин относительно спокойно, хотя и в тревоге за своих близких, пережил начало политических репрессий. Возможно, свою роль в этом сыграла давняя, ещё с гимназических времен, дружба с Г. В. Чичериным — наркомом иностранных дел СССР.

В 1920—1930-е годы Кузмин, как и многие писатели, зарабатывал переводами: среди наиболее заметных работ — «Метаморфозы» Апулея (перевод стал классическим), сонеты Петрарки, восемь пьес Шекспира, новеллы Мериме, стихи Гёте и Анри де Ренье; не всё опубликовано, в том числе полный перевод «Дон Жуана» Байрона. Перевод (возможно, полный) сонетов Шекспира утрачен в годы войны.

Ряд его поздних произведений, по-видимому, не сохранился: романы «Римские чудеса» (сохранились две опубликованные главы), «Пропавшая Вероника», известно очень мало стихотворений последних 7 лет жизни.

Его лирика отмечена пред­метным и физическим ощущением мира, также и в эротическом смысле. При этом и в своих гомосексуальных стихах он настолько точно передаёт сущность любовного чувства, что толкование их, привязанное к конкрет­ной биографии поэта, выглядит бессмыслен­но ограниченным. Кузмину свойственно исключи­тельное чувство формы, он передаёт радость высокого искусства поэтической игры.

Произведения

• «Сети» М., «Скорпион», 1908; 2-е изд. Пг., 1915; 3-е изд. Пг.; Берлин, «Петрополис», 1923
• «Куранты любви» М., «Скорпион», 1910
• «Осенние озёра», М., «Скорпион», 1912.
• «Глиняные голубки» СПб., «Издание М. И. Семенова», 1914; 2-е и 3-е изд. Берлин, 1923
• «Плавающие-путешествующие», Пг., «Издание М. И. Семенова», 1915
• «Тихий страж» Пг., «Издание М. И. Семенова», 1916
• «Вожатый» Пг., «Прометей», 1918
• «Двум» П., «Сегодня», 1918
• «Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро», Пг.: «Странствующий Энтузиаст», 1919;
• «Занавешенные картинки» Пг., 1920 (на обложке указано «Амстердам»), 320 нумерованных экз.
• «Александрийские песни», Пг., «Прометей», 1921
• «Вторник Мэри» Пг., «Петрополис», 1921
• «Эхо» Пб., «Картонный домик», 1921
• «Нездешние вечера» П., «Петрополис», 1921; 2-е изд. Берлин «Слово», 1923
• «Лесок» Пг., «Неопалимая купина», 1922
• «Параболы» Пб.- Берлин, «Петрополис», 1923
• [teatr-lib.ru/Library/Kuzmin/Uslovnisti/ «Условности: Статьи об искусстве»] Пг., «Полярная звезда», 1923
• «Новый Гуль» Л., «Academia», 1924
• «Форель разбивает лёд», стихи 1925—1928; Издательство Писателей в Ленинграде, 1929.

Сборники прозы

• «Приключения Эме Лебефа» Спб., 1907
• «Комедии» СПб., «Оры», 1908
• «Крылья» М., «Скорпион», 1908; 4-е изд. Берлин «Петрополис», 1923

• Первая книга рассказов, М. «Скорпион», 1910
  • Приключения Эме Лебефа
  • Письма Клары Вальмон
  • Флор и разбойник
  • Тень Филлиды
  • Решение Анны Мейер
  • Кушетка тети Сони
  • Крылья
• Вторая книга рассказов, М. «Скорпион», 1910
  • Подвиги Великого Александра
  • Повесть об Елевсиппе
  • Нежный Иосиф
• Третья книга рассказов, М. «Скорпион», 1913
  • Путешествие сэра Джона Фирфакса
  • Рассказ о Ксанфе, поваре царя Александра, и жене его Калле
  • «Высокое искусство»
  • Нечаянный провиант
  • Опасный страж
  • Ванина родинка
  • Мечтатели
• Покойница в доме. Сказки (Четвёртая книга рассказов), СПб., «Издание М. И. Семенова», 1914
• Зелёный соловей (Пятая книга рассказов), Пг., «Издание М. И. Семенова», 1915
• Военные рассказы, Пг., «Лукоморье», 1915
• Антракт в овраге, Пг., «Издание М. И. Семенова», 1916
• Девственный Виктор, Пг., «Издание М. И. Семенова», 1918
• Бабушкина шкатулка, Пг., «Издание М. И. Семенова», 1918

Адреса в Санкт-Петербурге — Петрограде — Ленинграде

• 1902—1904 — доходный дом — 9-я линия, 28;
• 1910—1912 — квартира В. И. Иванова («Башня») в доходном доме И. И. Дернова — Таврическая улица, 35;
• начало XX века — поэт жил (на даче) на Дубковской улице в Сестрорецке;
• 1912—1913 — доходный дом акционерного общества «Строитель» — Рыночная улица, 16 (ныне — Гангутская улица);
• 1914 год — квартира Е. А. Нагродской в доходном доме — Морская улица (ныне Большая Морская улица), 46;
• 1914—1915 — доходный дом — Спасская улица, 11;
• 1915 — 01.03.1936 года — доходный дом — Спасская улица, 17, кв. 9 (впоследствии, после революции, улица Рылеева).

М. А. Кузмин скончался в Мариинской больнице на Литейном проспекте (в то время — больница им. Куйбышева на просп. Володарского), 56.

Похоронен на Волковском кладбище.

Библиография

• М. Кузмин. Стихи и проза. М., «Современник», 1989
• М. Кузмин. Избранные произведения. Л., «Художественная литература», 1990
• М. Кузмин. Арена. СПб, «Северо-Запад», 1994
• М. Кузмин. Подземные ручьи. СПб., «Северо-Запад», 1994
• М.Кузмин. Стихотворения. СПб., «Академический проект», 1996; 2-е изд. 2000
• М. Кузмин. Избранное. СПб., «Диамант — Золотой век», 1998
• М. Кузмин. Заветная лира. М., «Эллис Лак», 2000
• М.Кузмин. Дневник 1905—1907. СПб., Издательство Ивана Лимбаха, 2000
• М.Кузмин. Дневник 1908—1915. СПб., Издательство Ивана Лимбаха, 2005
• М. А. Кузмин. Дневник 1934 года. СПб: Издательство Ивана Лимбаха, 1998; 2-е доп. изд. 2011
• М.Кузмин. Стихотворения. Из переписки. М., «Прогресс-Плеяда», 2006

Литература

• Михаил Кузмин и русская культура XX века. Тезисы и материалы конференции 15-17 мая 1990 г. Сост. и ред. Г. А. Морева. Л., 1990.
• Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М., 1995.
• Богомолов Н. А., Малмстад Джон Э. Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха. М., 1996, 1998; СПб., 2007.
• Богомолов Н., Малмстад Дж. Михаил Кузмин. М., 2013. (Серия: Жизнь замечательных людей)
• Панова Л. Г. Русский Египет. Александрийская поэтика Михаила Кузмина. М., 2006, [ruthenia.ru/document/538953.html].
• Дмитриев П. В. "Академический" Кузмин: "Прогулки Гуля" на сцене Ленинградской академической капеллы; переводы для Ленинградской государственной Академической филармонии. Приложения: 1. Работы М. Кузмина на сцене Императорских (Академических) театров. Аннотированный указатель. 2. Материалы М. Кузмина в собрании С.-Петербургской Театральной библиотеки. Каталог // Ежеквартальник русской филологии и культуры. СПб., 1995. Vol. I, № 3. ISBN 5-7187-0124-5, ISBN 5-733 1 -0065-6.
• Волховский Олег ФилФак. M.: Гелеос, 2009 (Роман, большая часть которого посвящена М. Кузмину)
• Malmstad John E., Bogomolov Nikolay. Mikhail Kuzmin. A Life in Art. Cambridge, Massachusetts, London, England: Harvard University Press, 1999.
• The Many Facets of Mikhail Kuzmin/ Кузмин многогранный. Ed. by Lada Panova with Sarah Pratt. Compiled and Introduced by Lada Panova. Bloomington, IN: Slavica, 2011. www.ruthenia.ru/Kuzmin_mnogogrannyj.doc.

Статьи о М. А. Кузмине

• Алексей Пурин, [www.newkamera.de/purin/purin_o_06.html М. КУЗМИН (опыт краткого жизнеописания)]
• Богомолов Н. А. Вячеслав Иванов и Кузмин: к истории отношений // Русская литература начала XX века и оккультизм / Н. А. Богомолов. — М.: Новое литературное обозрение, 1999. С. 211—224.
• Синявский А. [ec-dejavu.net/k/Mikhail_Kuzmin.html «Панорама с выносками» Михаила Кузмина] // Синявский А. Д. Литературный процесс в России. — М.: РГГУ, 2003. С. 287—298.
• Карпенко А. [www.proza.ru/2013/04/07/2155 Михаил Кузмин. Пионер русского свободного стиха]
• Волошин М. [silverage.ru/volpesni/ «Александрийские песни» Кузмина] // Весы, 1906.
• Риттенберг С. О М. А. Кузмине // Журнал Содружества — Выборг: 1936. № 4. С. 14—16.

Ссылки

• [kuzmin.vpeterburge.ruСайт о Михаиле Кузмине]
• [stroki.net/content/blogcategory/63/49/ Кузмин М. А. Стихотворения]
• [www.litera.ru/stixiya/authors/kuzmin.html Стихи Михаила Кузмина] на Стихии
• [www.stihi-rus.ru/1/Kuzmin/ Стихи Михаила Кузмина] в [www.stihi-rus.ru/page3.htm Антологии русской поэзии]
• [az.lib.ru/k/kuzmin_m_a/ Кузмин, Михаил Алексеевич] в библиотеке Максима Мошкова
• [www.big-library.net/?act=books&autor=14038 Кузмин Михаил Алексеевич в Электронной библиотеке]

Отрывок, характеризующий Кузмин, Михаил Алексеевич

– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.