Михаил (Десницкий)
Митрополит Михаил<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">портрет работы В. Боровиковского (1810)</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 26 марта 1818 — 24 марта 1821 | ||
| Церковь: | Православная Российская Церковь | |
| Предшественник: | Амвросий (Подобедов) | |
| Преемник: | Серафим (Глаголевский) | |
| ||
| 15 февраля 1815 — 7 февраля 1816 | ||
| Предшественник: | Мефодий (Смирнов) | |
| Преемник: | Евгений (Болховитинов) | |
| ||
| 18 декабря 1803 — 26 марта 1818 | ||
| Предшественник: | Виктор (Садковский) | |
| Преемник: | Симеон (Крылов-Платонов) | |
| ||
| 20 июня 1802 — 18 декабря 1803 | ||
| Предшественник: | Антоний (Знаменский) | |
| Преемник: | Евгений (Болховитинов) | |
| Имя при рождении: | Матфей Михайлович Десницкий | |
| Рождение: | 8 (19) ноября 1761 село Топорково, Богородский уезд, Московская губерния | |
| Смерть: | 24 марта (5 апреля) 1821 (59 лет) Санкт-Петербург | |
| Похоронен: | Александро-Невская лавра | |
| Принятие монашества: | 1799 | |
| Епископская хиротония: | 20 июня 1802 | |
Митрополи́т Михаи́л (в миру Матфей Михайлович Десницкий; 8 (19) ноября 1761, село Топорково, Богородский уезд, Московская губерния — 24 марта (5 апреля) 1821, Санкт-Петербург) — епископ Православной Российской Церкви; с 7 апреля (26 марта) 1818 года — на Санкт-Петербургской кафедре в сане митрополита, первенствующий член Святейшего Правительствующего Синода. Богослов и проповедник, автор ряда богословских сочинений; член Академии Российской (1802).
Содержание
Биография
Родился в семье сельского пономаря; в день своего крещения лишился отца. При поддержке митрополита Московского Платона (Левшина) окончил Троицкую семинарию (в Троице-Сергиевой лавре). С 1782 г. продолжал свое образование во вновь открытой в Московской филологической семинарии, слушал курс в Московском университете и изучал богословские науки в Московской академии.
В 1785 году хиротонисан во иерея к церкви Иоанна Воина в Москве.
В 1796 году переведен в придворную церковь Зимнего Дворца.
В 1799 году принял монашеский постриг и назначен придворным иеромонахом. 6 декабря того же года — архимандрит Юрьева монастыря и законоучитель в 1-м Кадетском корпусе.
20 июня 1802 года хиротонисан во епископа Старорусского, викария Новгородской епархии.
18 декабря 1803 года переведён епископом Черниговским и Нежинским.
18 ноября 1806 года — архиепископ.
В 1813 году вызван в Санкт-Петербург; с 30 августа 1814 — член Святейшего Синода и Комиссии духовных училищ.
С 15 февраля 1815 года по 7 февраля 1816 года управлял Псковской епархией, оставаясь архиепископом Черниговским.
С 16 июля 1816 года — член Совета Императорского Человеколюбивого общества; также, член Библейского общества, в каковом качестве участвовал в редактировании перевода на русский язык книг Священного Писания.
С 26 марта 1818 года, по удалении в Новгород впавшего в опалу митрополита Амвросия (Подобедова), — митрополит Санкт-Петербургский, Эстляндский и Финляндский, священноархимандрит Александро-Невской лавры; по кончине того, с 25 июня того же года — одновременно и митрополит Новгородский (полный титул — митрополит Новгородский, Санкт-Петербургский, Эстляндский и Финляндский).
30 (18) августа 1818 года — освятил домовой храм апп. Петра и Павла в госпитале на Б. Сампсониевском пр., д. 1[1].
7 сентября (26 августа) 1819 года — освятил церковь св. Двенадцати Апостолов в новопостроенном здании Санкт-Петербургской духовной академии.
Как и ряд иных иерархов той эпохи, находился в конфликте с влиятельным министром духовных дел и народного просвещения князем А. Н. Голицыным, насаждавшим идеи христианского универсализма; незадолго до своей кончины жаловался на него императору Александру I.
Скончался 24 марта 1821 года. Чин погребения его 29 марта в Александро-Невской лавре возглавил митрополит Грузинский Варлаам (Эристов) (тогда на покое, присутствующий в Синоде); похоронен был «в новостроющейся церкви, заложенной им самим во имя Святаго Духа, и на том месте, над коим назначено быть жертвеннику»[2].
Труды
- Пространное катехизическое учение в 3-х частях.
- Проповеди на воскресные и праздничные дни и на особые случаи, изд. в 6-ти частях.
- Беседы, не приуроченные к известному времени, в 3-х томах.
- Труд, пища и покой человеческого духа (проповеди о разных предметах христианской веры и нравственности), в семи книгах.
- Беседы, объясняющие церковное богослужение для простого народа (неизданный труд).
Напишите отзыв о статье "Михаил (Десницкий)"
Примечания
- ↑ Черепенина Н. Ю., Шкаровский М. В. Православные храмы Санкт-Петербурга, 1917–1945 гг. / Гл. ред. Цветков С. В. — Рус.–Балт. информ. центр «Блиц», 1999. — С. 178. — 368 с. — 2000 экз. — ISBN 5-86789-025-2.
- ↑ «Московские Ведомости». 1821, 23 апреля, № 33, стр. 993 (некролог).
Ссылки
- [dlib.rsl.ru/viewer/01003560392#?page=3 Горчаков, Николай Дмитриевич (1788-1847) "Некоторые черты из жизни Михаила, митрополита Новгородского и С.Петербургского."]
- [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_5952 Михаил (Десницкий)] на сайте Русское Православие.
- [www.rulex.ru/01130806.htm Михаил (в миру Матвей Десницкий)]
- [vn-eparhia.ru/svyatiteli-novgorodskoj-zemli/152-svyatiteli-novgorodskoj-zemli-xviii-vek/964-mikhail-desnitskij-mitropolit-novgorodskij Михаил (Десницкий), Митрополит Новгородский]
| ||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Михаил (Десницкий)
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.
В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
