Михайлова, Мария Борисовна
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.
В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
| Мария Борисовна Михайлова | |
| Род деятельности: |
искусствовед, историк архитектуры |
|---|---|
| Место рождения: |
Москва |
| Гражданство: | |
| Отец: |
Б. П. Михайлов, инженер-архитектор, историк архитектуры, искусствовед |
| Награды и премии: |
|
Мари́я Бори́совна Миха́йлова (Москва) — искусствовед, историк архитектуры, член правления Общества изучения русской усадьбы[1], член Ассоциации искусствоведов.
Содержание
Биография
Родилась в Москве в семье архитектора и искусствоведа Б. П. Михайлова. Закончила отделение искусствоведения исторического факультета МГУ. В 1972 г. защитила кандидатскую диссертацию на соискание ученой степени кандидата искусствоведения под руководством М. А. Гуковского на тему: «Архитектурные зарисовки кватроченто с античных памятников». С 1967 г. — ведущий научный сотрудник НИИТАГа, советник РААСН.
Область научных интересов
Преемственность античности, Ренессанса, классицизма в истории европейской архитектуры и градостроительства; античная традиция в европейской и русской архитектуре; русская архитектура и градостроительство конца XVII — первой половины XIX вв.; работы итальянских зодчих в России; проблемы архитектурной типологии и композиции; теория и практика реконструкции городов; методы и организация градостроительного проектирования.
Публикации М. Б. Михайловой
- Три альбома итальянских архитектурных рисунков XV—XVI вв. из собрания Эрмитажа // Тезисы докладов научной сессии, посвященной итогам работы Государственного Эрмитажа за 1966 г. — Л., 1967. — С.39—40.
- Неизвестный античный нимфей в Альбано // Сообщения Государственного Эрмитажа. — Вып. XXIX. — Л., 1968. — С.15—17.
- Неизвестный античный храм в Тибуре (по рисунку итальянского мастера XV в.) // Вестник древней истории. — М., 1969. — С.176—184.
- Mausolei romani sconosciuti nei disegni d’un architetto italiano del Rinascimento // Palladio. — Poma, 1969. — № 1—3 — P.3—13.
- Bridges of Ancient Rome: Drawings in the Hermitage ascribed to Fra Giocondo // The Art Bulletin. — New York, 1970. — P.240—264.
- Дом Талызиных — памятник архитектуры классицизма // История СССР. — 1970. — № 5. — С.178—182.
- Всеобщая история архитектуры. В 12-ти томах. Том II: Архитектура античного мира (Греция и Рим) / Под ред. В. Ф. Маркузона (отв. ред. по Греции), Б. П. Михайлова (отв. ред. по Риму). — М.: Издательство литературы по строительству, 1973. Разделы, написанные М. Б. Михайловой: Ч.2: Архитектура древнего Рима. Введение — Гл.2: Архитектура Римской республики. Разделы: Общественные сооружения — Форумы; Храмы; Святилища; Базилики; Торговые сооружения; Термы; Нимфеи; Зрелищные и жилые сооружения; Виллы; Погребальные сооружения; Декор, Композиция; Заключение. — Гл.3: Архитектура Римской империи: Форумы; Термы; Нимфеи; Зрелищные сооружения; Мемориальные и триумфальные сооружения; Жилые сооружения: Атриумно-перистильные дома, Императорские резиденции, Виллы; Погребальные сооружения; Ордер, Декор, Композиция; Заключение.
- (В соавт. с А. А. Вороновым). Особенности новооткрытого античного памятника в Керчи // Архитектурное наследство. — Вып.23: Национальное своеобразие и взаимовлияние архитектуры народов СССР / Под ред. О. Х. Халпахчьяна. — М.: Стройиздат, 1975. — С.88—99.
- К вопросу о месте ансамбля Казанского собора в европейской архитектуре // Архитектурное наследство. — Вып.24: Проблемы архитектурного ансамбля / Под ред. О. Х. Халпахчьяна. — М.: Стройиздат, 1976. — С.41—50.
- Основные этапы формирования Керчи в XVIII—XIX веках // Архитектурное наследство. — Вып.25: Проблемы градостроительства IV—XIX вв. / Под ред. О. Х. Халпахчьяна. — М.: Стройиздат, 1976. — С.50—56.
- Типы сооружений античности в архитектуре русского классицизма // Архитектурное наследство. — Вып.26: Традиции и новаторство в зодчестве народов СССР / Под ред. О. Х. Халпахчьяна. — М.: Стройиздат, 1978. — С.3—12.
- Особенности градостроительного развития юга России (конец XVIII — первая половина XIX века) // Архитектурное наследство. — Вып.27: Региональные черты зодчества народов СССР / Под ред. О. Х. Халпахчьяна. — М.: Стройиздат, 1979. — С.49—57.
- «Пенсионеры» Академии Художеств и классическое наследие // Проблемы развития архитектуры Удмуртии: Сборник статей посвящается 200-летию со дня рождения Дудина С.Е / Отв. ред. Е. Ф. Шумилов. — Ижевск,1979. — С.24—32.
- Александр Дигби — зодчий классицизма на юге России // Архитектурное наследство. — Вып.28: Национальные особенности зодчества народов СССР / Под ред. О. Х. Халпахчьяна. — М.: Стройиздат, 1980. — С.80—88.
- Античность — источник архитектурных идей и композиций европейского зодчества XV—XIX вв. // Культура и искусство античного мира. Материалы научной конференции ГМИИ им. А. С. Пушкина (1979). — М.: Советский художник, 1980. — С.221—236.
- (В соавт. с К. Ф. Князевым и И. И. Кроленко). Сохранить архитектурно-градостроительное наследие и природный ландшафт Крыма // Архитектура СССР. — 1981. — № 8. — С.58—63.
- Принцип зависимости от образца при возведении монументальных зданий классицизма // Архитектурное наследство. — Вып.31: Самобытность и влияния в зодчестве народов СССР / Под ред. О. Х. Халпахчьяна. — М.: Стройиздат, 1983. — С.3—11.
- (В соавт. с А. А. Вороновым). Боспор Киммерийский. — М.: Искусство,1983 (Серия «Дороги к прекрасному»). — 183c.
- Античный элемент в формировании города Возрождения (теория и практика) // Античное наследие в культуре Возрождения. — М.: Наука, 1984. — С.214—220.
- Монументальные лестницы южнорусских городов и их классические прототипы // Архитектурное наследство. — Вып.32: Композиционные приемы и традиции / Под ред. О. Х. Халпахчьяна. — М.: Стройиздат, 1984. — С.61—72.
- Малые архитектурные формы и скульптура в ансамблях южнорусских городов первой половины XIX века // Архитектурное наследство. — Вып.33: Город и его застройка / Под ред. О. Х. Халпахчьяна. — М.: Стройиздат, 1985. — С.69—77.
- Черты традиционности и своеобразия в развитии Холмогор // Архитектурное наследство. — Вып.34: Преемственность и влияния в архитектуре народов СССР / Под ред. О. Х. Халпахчьяна. — М.: Стройиздат, 1986. — С.26—33.
- Соборные площади новых городов юга России периода классицизма // Архитектурное наследство. — Вып.36: Русская архитектура / Под ред. Н. Ф. Гуляницкого. — М.: Стройиздат, 1986. — С.187—202.
- (В соавт. с В. К. Решетниковым). О градостроительной истории Таганрога (конец XVII—начало XX веков) // Архитектурное наследство. — № 36. — М.: Стройиздат, 1986. — С.203—218.
- Античное наследие в практике европейских городов периода классицизма // Архитектура мира. — Вып.3: Материалы конференции «Запад-Восток: Античная традиция в архитектуре» / Ред. Н. И. Смолина. — М.: ВНИИТАГ, МАРХИ, 1994. — С.62—67.
- К вопросу о месте Кваренги в архитектуре неоклассицизма // Джакомо Кваренги и неоклассицизм XVIII века: к 250-летию со дня рождения архитектора: Тез.докл.научн.конф. / Отв. ред. М. Ф. Коршунова. — СПб.: Гос. Эрмитаж, 1994. — С.6—10.
- Русское градостроительное искусство. Т.II: Градостроительство Московского государства XVI—XVII вв. / Под общ. ред. Н. Ф. Гуляницкого. М.: Стройиздат, 1994. Разделы, написанные М. Б. Михайловой: Гл.2 (В соавт. с А. И. Осятинским): Города Среднего и Нижнего Поволжья; Гл.3. — Разделы: Казань, Холмогоры, Архангельск в текстах о городах центра и городах севера Московского государства.
- Русское градостроительное искусство. Т.III: Петербург и другие новые российские города XVIII—XIX веков / Под общ. ред. Н. Ф. Гуляницкого. М.: Стройиздат, 1995. — Гл.2: Принципы формирования, методы и организация проектирования русских городов. — С.91—158; — Гл.4: Новые города на регулярной основе. Судостроительные и портовые города. — С.302—340; Города при дворцовых резиденциях. — С.371—379. (В соавт. с Т. С. Проскуряковой).
- Площади классицизма (типология) // Архитектурное наследство. — Вып.38: Проблемы стиля и метода в русской архитектуре / Под ред. Н. Ф. Гуляницкого. — М.: Стройиздат, 1995. — С.83—101.
- О своеобразии композиции группы малоизвестных мавзолеев римской античности // Архитектура мира. — Вып.5: Материалы конференции «Запад—Восток: Искусство композиции в истории архитектуры» / Ред. Н. И. Смолина. — М.: НИИТАГ, МАРХИ, ГНИМА, 1995. — С.104—106.
- Вклад Н. Ф. Гуляницкого в изучение истории русской архитектуры // Архитектура в истории русской культуры. — М.: Отделение литературы и языка РАН, НИИТАГ, РААСН, МАРХИ, 1996. — С.7—9.
- Тема акрополя в европейском градостроительстве первой половины XIX века // Архитектурное наследство. — Вып.40 / Под редакцией Рябушина А. В. — М.: НИИТАГ, 1996. — С.101—108.
- Усадьба как ключевой элемент градостроительной композиции (XVIII — первая треть XIX века) // Русская усадьба: Сборник Общества изучения русской усадьбы. № 2(18) / Науч. ред. Л. В. Иванова. — М.: «АИРО—ХХ», 1996. — С.28—35.
- Казаков в ряду европейских зодчих — своих современников // Матвей Федорович Казаков и архитектура классицизма / Ред. Н. Ф. Гуляницкий. — М.: РААСН, НИИТАГ, 1996. — С.69—81.
- Фра Джокондо — исследователь и комментатор Витрувия // Архитектура мира. — Вып.6: Материалы VI конференции «Запад-Восток: 2000 лет архитектурной книги» / Ред. Н. И. Смолина. — М.: ГНИМА, НИИТАГ, МАРХИ, 1997. — С.16—21.
- Художественное и культурное своеобразие площади русского города екатерининского времени // Русская культура последней трети XVIII века — времени Екатерины II: Сб. ст. / Отв. ред. Л. Н. Пушкарев. — М.: Институт российской истории РАН, 1997. — С.163—175.
- Национальное и художественное своеобразие русских и британских усадеб в системе города классицизма // Архитектура русской усадьбы / Под ред. Н. Ф. Гуляницкого. — М.: Наука, 1998. — ISBN 5-02-011685-8 — Гл.9. — С.213—225.
- Пути формирования европейских столиц Нового времени. // Архитектура в истории русской культуры. — Вып.2: Столичный город / Отв. ред. И. А. Бондаренко. — М., 1998. — ISBN 5-88417-145-5 — С.197—215.
- Эволюция отношения зодчих Ренессанса к античному наследию // Архитектура мира. — Вып.7: Материалы конференции «Запад-Восток: Архитектурные школы нового и новейшего времени (К 550 годовщине со дня смерти итальянского зодчего эпохи Ренессанса Филиппо Брунеллески» / Ред. Н. И. Смолина. — М.: ГНИМА, ВНИИТАГ, МАРХИ, 1998. — С.35—40.
- Экскурсионная работа в Обществе изучения русской усадьбы в 1993—1997 годах // Русская усадьба: Сборник Общества изучения русской усадьбы. — Вып.4(20). — М.: Жираф, 1998. — ISBN 5-89832-002-4 — С.358—364.
- Римский ансамбль Сан Пьетро как образец в европейском градостроительстве и его русские интерпретации XIX века // Итальянский сборник = Quaderni italiani: Сб. науч. тр. — Вып.1 — Fascicolo Primo / Редкол.: В. Д. Дажина и др. — М.: НИИ теории и истории изобразительных искусств РАХ, 1999. — С.230—248.
- Государственная власть и архитектурно-градостроительное творчество на юге России периода классицизма // Архитектура в истории русской культуры. — Вып.4: Власть и творчество / Отв. ред. И. А. Бондаренко. — М., 1999. — ISBN 5-86700-001-X — С.107—112.
- Русские архитекторы-пенсионеры в Италии (вторая половина XVIII—XIX в.) // Россия и Италия. Вып.4: Встреча культур / Отв. ред. Н. П. Комолова. — М.: Наука, 2000. — ISBN 5-02-008713-0 — С.84—96.
- Петр I и новые начала в русском градостроительстве // Государственный историко-культурный музей-заповедник «Московский Кремль». Материалы и исследования. — Вып. XIII: «Петр Великий — реформатор России». — М., 2001. — С.109—124.
- Un templo antico sconosciuto a Tivoli (Tibur) secondo il disegno di un maestro italiano del Quattrocento // Pegasus. Berliner Beiträge zum Nachleben der Antike. — Heft 3. — Berlin, 2001. — S.111—124.
- Градостроительство классицизма в России: желаемое и действительное // Архитектура в истории русской культуры. — Вып.3: Желаемое и действительное / Под ред. И. А. Бондаренко. — М.: Едиториал УРСС, 2001. — ISBN 5-8360-0043-3 — С.124—127.
- Классицизм и национальные традиции стран Европы // Региональные и национальные аспекты в архитектуре: наследие и перспективы / Отв. ред. Г. Г. Нугманова. — Казань: Kazan-Казань, 2003. — С.53—55.
- Особенности ампира в градостроительстве Новороссии // Архитектура в истории русской культуры. — Вып. 5: Стиль ампир / Под ред. И. А. Бондаренко. — М.:Рохос, 2003. — ISBN 5951900166 — С.102—126.
- Проект парадной лестницы в неизвестном здании в городе Николаеве // Архитектура в истории русской культуры. — Вып. 5: Стиль ампир / Под ред. И. А. Бондаренко. — М.:Рохос, 2003. — ISBN 5951900166 — С.127—131.
- In: Dal mito al progetto. La cultura architettonica dei maestri italiani e ticinesi nella Russia neoclassica. — A cura di Nicola Navone e Letizia Tedeschi. — Vol.2. — Mendrisio, 2003. — ISBN 88-87624-22-4 Marija Michailova:
* Carlo Rossi. Palazzo del granduca Michele a San Pietroburgo. — P.535—538; * Carlo Rossi. Teatro Alexandrinskij e via del Teatro a San Pietroburgo. — P.548—552; * Le citta meriodionali dell'impero russo: il contributo degli architetti italiani. — P.664—673.
- Церковное строительство в Новороссии в конце XVIII — первой половине XIX веков // Христианское зодчество: Новые материалы и исследования / Отв. ред. И. А. Бондаренко. — М.: Едиториал УРСС, 2004. — ISBN 5-354-00833-6 — С.457—499.
- Деятельность итальянских архитекторов в Одессе в первой половине XIX века // Вопросы всеобщей истории архитектуры. — Вып.2 / Под ред. А. А. Воронова. — М.: Едиториал УРСС, 2004. — ISBN 5-354-00881-6 — С.204—215.
- Города юга Российской империи: вклад итальянской культуры // От мифа к проекту. Влияние итальянских и тичинских архитекторов в России эпохи классицизма / Под ред. Летиции Тедески и Николы Навоне. — Мендризио-СПб.: Государственный Эрмитаж, 2004. — ISBN 8887624224, 9788887624229 — С.421—426.
- Одна из тенденций к изменению традиционной композиции храмов в предкризисный период Римской империи // Архитектура в истории русской культуры. — Вып.6: Переломы эпох / Отв. ред. И. А. Бондаренко. — М.: КомКнига, 2005. — ISBN 5-484-00196-X — С.21—37.
- Роль Петербурга в формировании архитектурного образа Одессы // Архитектура в истории русской культуры. — Вып.7: Санкт-Петербург и архитектура России / Отв. ред. И. А. Бондаренко. — М.: КомКнига, 2007. — ISBN 978-5-484-00809-4 — С.426—444.
- Градостроительная деятельность в Астрахани и Керчи архитекторов А. П. и А. А. Дигби (последняя четверть XVIII — первая половина XIX века) // Градостроительное искусство. Новые материалы и исследования. — Вып.1. Памяти Т. Ф. Саваренской / Отв. ред. И. А. Бондаренко. — М.: URSS, 2007. — ISBN 978-5-484-00810-0, 5-484-00810-7 — С.164—199.
- Крымская война в Керчи. Восстановление и развитие города во второй половине XIX века // Архитектурное наследство. — № 48 / Под ред. И. А. Бондаренко. — М.: URSS, 2007. — ISBN 978-5-382-00441-9 — С.221—238.
- Architetti italiani e ticinesi a Odessa nella prima meta dell’Ottocento // La cultura architettonica italiana in Russia da Caterina II a Alessandro I. A cura di Piervaleriano Angelini, Nicola Navone, Letizia Tedeschi. — Mendrisio, Academy Press, 2008. — ISBN 8887624399, 9788887624397 — P.207—218.
- Неизвестный автограф А. Д. Захарова // Архитектурное наследство. — № 49 / Под ред. И. А. Бондаренко. — М.: URSS, 2008. — ISBN 978-5-484-01055-4 — С.219—222.
- Здания морского и военного ведомств в Керчи второй половины XIX века // Архитектурное наследство. — № 50 / Под ред. И. А. Бондаренко. — М.: URSS, 2009. — ISBN 978-5-397-00607-1 — С.269—280.
- Работа Карло Депедри по преобразованию архитектурного облика Астрахани в 1820-е—1840-е годы // Архитектурное наследство. — № 52 / Под ред. И. А. Бондаренко. — М.: URSS, 2010.
- Мосты древнего Рима в рисунках итальянского мастера XV века из собрания Эрмитажа // Градостроительное искусство: Новые материалы и исследования. — Вып.2 Памяти Андрея Бладимировича Бунина.- Отв. ред. И. А. Бондаренко. — М.,URSS, 2010. С.68-86.
- Европейские зодчие классицизма: формирующая их среда и эпоха и формируемые ими особенности стиля // Вопросы всеобщей истории архитектуры. — Зодчий, эпоха, стиль. — Под редакцией И. А. Бондаренко.- М., 2011.- С.164-211.
- Воспоминания о работе с О. Х. Халпахчьяном// Архитектурное наследство. Памяти О. Х. Халпахчьяна. Отв. ред. А. Ю. Казарян. Предисловие И. А. Бондаренко, А. Ю. Казаряна. М. КРАСАНД, 2011. С. 100—105.
- Национальное и художественное своеобразие западно-европейских региональных центров периода классицизма // АСАДЕМIА, Архитектура и строительство. — РААСН.- М. 2011. С. …
- Крепость Керчь — памятник средневековой фортификации и ядро русского города периода классицизма // Архитектурное наследство.- №56//Под ред.И. А. Бондаренко.М.URSS, 2012.C.113-128.
- Античный Рим в представлении человека раннего Возрождения//ПЕРО,- Под редакцией И.Е.Путятина.-М.2014. Текст: С.110-122; Иллюстрации: С.607-628.
- Неисследованные документы к биографии архитектора Джакомо Кваренги (в соавторстве М.В. Николаевой и Ю.М.Эскиным)//Архитектурное наследство.- №60// Под ред.И. А. Бондаренко.Коло (издательство),М.- Сб П.,2014.С.204-220.
- Неизвестные римские мавзолеи в рисунках итальянского мастера эпохи Возрождения из собрания Эрмитажа. (Готовится к печати).
Рецензии М. Б. Михайловой
- (В соавт. с А. Ф. Крашенинниковым). Во славу Астрахани и Российского государства. Рецензия на книгу А. С. Маркова «Варвакис». Астрахань, 2000. — 303с. // Библиография. — 2002. — № 5. — С.37—39.
- Летопись легендарного общества. Рецензия на книгу Г. Д. Злочевского «Общество изучения русской усадьбы (1922—1930)». — М., 2002 // Библиография. — 2003. — № 1. — С.97—98.
- Петербург Серебряного века. Рецензия на книгу Г. Д. Злочевского «Наследие Серебряного века». — М., 2006 // Библиография. — 2007. — № 5. — С.90—92.
Рукописные труды М. Б. Михайловой
- Великие Луки. Архитектурно-исторический очерк. — Рукопись (ГНИМА им. А. В. Щусева). — 1958. — 2 а.л.
- Теоретики итальянского классицизма о проблемах градостроительства. — Рукопись. — 1974. — 0,4 а.л.
- Терминологический словарь по строительству и архитектуре. Раздел «История архитектуры». — Рукопись (ЦНИИТИА). — 1976—1977. — 1,5 а.л.
- Архитектурные альбомы эпохи Возрождения в Государственном Эрмитаже. — Рукопись книги. — 1987. — 420 с.
- Градоформирующая роль усадьбы-резиденции в композиции русского и западноевропейского города периода классицизма. — Рукопись. — 1995. — 1,5 а.л.
- Античная традиция в градостроительстве классицизма (к проблеме генезиса городского центра). — Рукопись. — 1997. — 1,5 а.л.
- Российские и западноевропейские города Нового времени (опыт сравнительного анализа). — Рукопись монографии. — 2001. — 25 а.л.
- Особенности реконструкции западноевропейских и русских городов периода классицизма. — Рукопись. — 2002. — 253 с.
- Градостроительное развитие региональных центров Британии во второй половине XVII—XIX веков. — Рукопись раздела монографии. — 2009. — 2 а.л.
- Анализ типологически новых архитектурных форм, выработанных в пределах классицизма и получивших широкое применение в градостроительстве последующего периода. Рукопись. — М., 2010. — 79 с.
Напишите отзыв о статье "Михайлова, Мария Борисовна"
Примечания
- ↑ [www.oiru.org/members.html Общество изучения русской усадьбы. Персоналии].
Отрывок, характеризующий Михайлова, Мария Борисовна
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.
В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
