Михайлова, Ольга Алексеевна

Ольга Алексеевна Михайлова
Дата рождения:	1953(1953)
Место рождения:	г. Углеуральск Пермской области
Страна:	Россия
Научная сфера:	семантика, риторика
Место работы:	Уральский государственный университет
Альма-матер:	Уральский государственный университет

О́льга Алексе́евна Миха́йлова (род. в 1953 г.) — российский лингвист, доктор филологических наук, профессор филологического факультета Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Биография

Родилась в 1953 году в городе Углеуральске Пермской области. Выпускница филологического факультета УрГУ (1976). Работала учителем в средней школе, затем преподавателем, заведующей кафедрой русского языка и методики его преподавания в начальной школе Свердловского государственного педагогического института. С 1989 г. работает в Уральском государственном университете, с 1997 г. заведует кафедрой риторики и стилистики русского языка.

Научная и преподавательская деятельность

Ученица профессора Э. В. Кузнецовой. Принадлежит к Уральской лексикологической школе. Область научных интересов — семантика лексических и синтаксических единиц языка. Кандидатская диссертация (1985) посвящена лексическому значению русского глагола. В 1998 г. защитила докторскую диссертацию «Ограничения в лексической семантике русского слова». О. А. Михайловой опубликовано более 60 научных работ в области семантики, лексикологии, лексикографии, стилистики русского языка.

Активно занимается научно-методической работой, являясь одним из разработчиков программы по русскому языку и культуре речи для студентов нефилологических специальностей. О. А. Михайлова — один из авторов учебных пособий «Коммуникативный русский язык», «Шаги к искусной речи».

Основные сочинения

• Ограничения в лексической семантике: семасиологический и лингвокультурологический аспекты. Екатеринбург, 1998;
• Русский язык для студентов-нефилологов. М., 1997; 2-е изд. М., 1999 (в соавторстве).

Ссылки

• [virlib.eunnet.net/USUbio/?base=mag&id=0622 УрГУ в биографиях: О. А. Михайлова]
• [proceedings.usu.ru/?base=rubrica&xsln=author.xslt&id=a0344 Труды О. А. Михайловой в «Известиях Уральского университета»]

Отрывок, характеризующий Михайлова, Ольга Алексеевна

– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.