Михайлов, Иван Адрианович

Иван Адрианович Михайлов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр финансов Российского правительства
18 ноября 1918 — 16 августа 1919
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Гойер, Лев Викторович
Министр торговли и промышленности Российского правительства (временно управляющий)
6 мая 1919 — 16 августа 1919
Предшественник:	Николай Николаевич Щукин
Преемник:	Сергей Николаевич Третьяков
Рождение:	Усть-Кара, Нерчинский округ, Забайкальская область, Российская империя
Отец:	Адриан Фёдорович Михайлов
Мать:	Генриетта Николаевна Добрускина
Супруга:	Софья

Ива́н Адриа́нович Миха́йлов (1891, п. Усть-Кара, Забайкальская область — 30 августа 1946, Москва) — известный российский государственный и политический деятель, экономист. Министр финансов в Российском правительстве адмирала А. В. Колчака (1918—1919). Один из самых влиятельных государственных деятелей Белой России.

Прозвище — «Серый кардинал» Российского правительства.

Семья

Сын народников, политкаторжан Адриана Фёдоровича Михайлова и Генриетты Николаевны Добрускиной.

Жена — Софья.

Образование

Учился в гимназии в Чите. Окончил 1-ю Санкт-Петербургскую гимназию, юридический факультет Санкт-Петербургского университета (1913). Был оставлен на кафедре политической экономии для подготовки к профессорскому званию, ученик профессора Ивана Ивановича Чистякова.

Знавший его с дореволюционных времён историк и краевед Н. П. Анциферов вспоминал о студенческих годах Михайлова:

С задорным хохолком, живыми глазами, быстрыми движениями — он был полон энергии и сознания своих сил и одарённости. Его самоуверенность и беспощадное суждение о слабостях других отталкивали. Помню, как он говорил, что хочет сбросить Герцена с пьедестала, обличить его чуждость истинной революционности… Как мы были изумлены, когда Михайлов, столь строго судивший всех, согласился быть оставленным при университете у профессора — ставленника Кассо.

Экономист

В 1914 был арестован по политическому обвинению, но дело вскоре было прекращено. Во время Первой мировой войны руководил петроградским отделением экономического отдела Всероссийского земского союза. Принимал активное участие в составлении и подготовке к печати ряда книг, посвящённых доходам и расходам России в годы войны и изданных под редакцией П. Б. Струве.

После Февральской революции 1917 работал в министерствах земледелия, продовольствия, финансов Временного правительства, один из ближайших сотрудников А. И. Шингарёва. Занимал пост управляющего делами Экономического совета при Временном правительстве. В этот период составил работу «Исчисление народного дохода России в 1900 и 1913 гг.», изданную под редакцией С. Н. Прокоповича.

С декабря 1917 — товарищ председателя Петроградского союза сибиряков-областников (ранее в областническом движении участия не принимал).

Политическая деятельность в Сибири

В начале 1918 переехал в Омск, где возглавил финансовый отдел «Центросибири» — крупнейшего сибирского союза кооперативов. В январе 1918 на тайном заседании Сибирской областной думы в Томске был заочно избран министром финансов Временного Сибирского правительства. После свержения власти большевиков в Сибири (с 30 июня 1918) приступил к исполнению обязанностей министра. Сохранил этот пост во Временном Всероссийском правительстве (с 4 ноября 1918) и в Российском правительстве (с 18 ноября 1918), действовавшем при Верховном правителе А. В. Колчаке. Одновременно, с 6 мая 1919 — временно управляющий министерством торговли и промышленности. Входил в состав Совета Верховного Правителя. 16 августа 1919 уволен в отставку со всех постов в правительстве.

По оценкам современников, отличался «стремительной энергией, умением быстро разбираться в людях и обстоятельствах, решительностью», но при этом честолюбием и самонадеянностью. В первой половине 1917 был близок к кадетам, затем эволюционировал к эсерам, сблизился с областниками, а в 1918 выступал в качестве сторонника твёрдой власти. Был одним из организаторов свержения Советской власти в Новониколаевске. Вначале делал ставку на военного министра Сибирского правительства А. Н. Гришина-Алмазова, а затем на адмирала А. В. Колчака, активно способствовал провозглашению последнего Верховным правителем. В Сибири эсеры прозвали его «Ванькой-Каином», обвиняя в реакционных тенденциях, а также в причастности к убийству министра Сибирского правительства А. Е. Новосёлова. В ответ на обвинения в том, что у него «руки в крови» заявлял, что они у него в типографской краске — намекая на то, что почти всё своё рабочее время он проводил в типографиях, следя за улучшением качества сибирского рубля. Был одним из самых влиятельных членов правительства, но из-за склонности к интригам его популярность была невысока. Его неоднократно угрожали убить; остался жив благодаря мерам предосторожности (надёжной охране, скрытным перемещениям с места на место).

Руководил финансовой политикой правительства А. В. Колчака, которая, по мнению многих экспертов, была неудачной, в том числе из-за недостаточной компетентности министра. Подготовил бюджет (роспись доходов и расходов) на вторую половину 1918 и первую половину 1919. Пытался ввести фиксированную цену на закупавшийся за границей сахар. Стремился различными способами укрепить сибирский рубль — от улучшения качества купюр до изъятия из обращения «керенок» (денег, выпущенных при Временном правительстве и имевших хождение как в Сибири, так и в Советской России). В конце пребывания на посту министра выдвинул проект единого денежного обращения на всём протяжении антибольшевистских фронтов. Обвинялся в коррупции, но конкретных доказательств его злоупотреблений собрать не удалось. Уволен в отставку под давлением общественного мнения.

Осенью 1918 был избран профессором Омского политехнического института по кафедре кооперации и финансовой политики. С августа 1919 — член Государственного экономического совещания, с 12 сентября 1919 — член совета Министерства финансов.

Эмигрант

Эмигрировал в Китай, жил в Харбине, где осенью 1920 организовал кружок для изучения экономики стран Дальнего Востока. Вскоре на основе кружка было создано экономическое бюро при Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД), которое основной акцент в своей деятельности делало на практических исследованиях хозяйства Северной Маньчжурии. В ноябре 1921 — октябре 1924 — начальник коммерческой части, заведующий экономическим бюро КВЖД. Был уволен как не имевший советского гражданства, ненадолго арестован китайскими властями (видимо, по просьбе советской стороны). В 1930-е — первой половине 1940-х годов тесно сотрудничал с японской военной миссией, был близок к лидеру Всероссийской фашистской партии К. В. Родзаевскому. Редактировал прояпонскую, антикитайскую и антисоветскую газету на русском языке «Харбинское время».

Арест, суд, расстрел

В 1945, после вступления советских войск на территорию Маньчжурии, арестован СМЕРШем, предан суду в Москве вместе с атаманом Г. М. Семёновым, К. В. Родзаевским и др. В своём последнем слове отказался просить о помиловании, сказав всего лишь:

Глубоко сознавая свою вину перед русским народом, я покорно ожидаю решения суда.
Моего защитника прошу принять от меня сердечную благодарность.

30 августа 1946 г. приговорён к высшей мере наказания и расстрелян.

Пересмотр дела

26 марта 1998 г. Военная коллегия Верховного Суда РФ пересматривала уголовное дело в отношении всех подсудимых (за исключением Семёнова), в том числе и Михайлова. По статье 58-10 ч. 2 (антисоветская агитация и пропаганда) УК РСФСР дело в отношении всех подсудимых было прекращено за отсутствием состава преступления, в остальной части приговор оставлен в силе, а подсудимые признаны не подлежащими реабилитации.

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/bio_m/mihaylov_ia.html Михайлов Иван Адрианович: Хронос]

В Викитеке есть полный текст Определения Военной коллегии Верховного Суда РФ об отказе в реабилитации Родзаевского К.В., Охотина Л.П. и других

Отрывок, характеризующий Михайлов, Иван Адрианович

– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.