Мишари

Мишари (Татары-мишари)

Самоназвание	татарлар, мишәрләр
Численность и ареал
Всего: 622,5 тыс. (1897), ок. 1 млн (1926, оценка), в последующем не выделялись Россия Россия Пензенская область Пензенская область Мордовия Мордовия Нижегородская область Нижегородская область Московская область Московская область Чувашия Чувашия Ульяновская область Ульяновская область Татарстан Татарстан Самарская область Самарская область Саратовская область Саратовская область Волгоградская область Волгоградская область Оренбургская область Оренбургская область Башкортостан Башкортостан
Язык	Мишарский диалект
Религия	ислам суннитского толка
Входит в	татары
Происхождение	буртасы, булгары, мещера, половцы

Внешние изображения
Галерея фотографий мишарей Башкортостана
	[www.kunstkamera.ru/kunst-catalogue/index.seam?path=62%3A3495499%3A3507915%3A3507939&c=PHOTO&cid=364640 Фотоколлекция музея антропологии и этнографии им. Петра Великого "Кунсткамера" РАН] Место: Башкортостан Автор: Круковский Михаил Антонович Время: начало XX века

Мишари́ или Татары-мишари (устар. мещеряки, тат. мишәр татарлары, мишәр, mişər) — субэтнос татар Среднего Поволжья и Приуралья. Разговаривают на мишарском диалекте татарского языка.

Формирование мишарей происходило на правобережье Волги, вплоть до правобережья Оки на севере.

Существует несколько версий о происхождении (описанных ниже). В XIX веке доминировала версия о подвергшемся тюркизации древнем финно-угорском племени мещёра; среди самих мишарей часто бытует мнение о происхождении из Золотой Орды. Единого мнения в науке в настоящее время нет.

Также дискуссионным является вопрос о происхождении названия. Помимо версии об искажённом слове «мещёра», распространена гипотеза о связи термина с названием племенного союза «можары/маджары» (известными также как «мадьяры», по ушедшей на Дунай его части).

История

Предки мишарей в дозолотоордынский период жили по обоим берегам Волги (примерно от современной Сызрани до Волгограда) (см. буртасы).

В XI веке под давлением поздних кочевников (см. половцы) они переселились и в более северные земли (бассейн Суры, междуречье Цны и Мокши).

В период Золотой Орды образовались Мещерский юрт, Улус Мохши, Увек и др.

В это же время складывается татарская этническая общность. После распада Улуса Джучи на землях мишарей образовалось несколько независимых княжеств (Темниковское княжество, Наровчатское княжество, Кадом, Сарыклыч и др.), которые не вошли в состав Казанского ханства, а с конца XV века начали переходить в русское подданство (среди них и Касимовское ханство, в котором проживали касимовские татары — близкий к казанским татарам субэтнос).

В документах XIV—XV веков, мишари называются «мещеряками», а в более поздних XVI—XVII веков — под общим названием «татары». Расселение мишарей после включения этой территории в состав Московского государства связано с обустройством засечных линий:

• В 1578 году была основана засечная линия вдоль реки Алатырь, на ней же организована сторожевая служба Алатырь-Арзамас-Темников. Вдоль линии правительство начинает раздавать поместья мишарям. Но в настоящее время на территории быв. Арзамасского уезда татаро-мишарских поселений почти нет, причиной чему стала усилившаяся в XVIII веке христианизация, когда мишари, бросив поместья, стали переселяться на восток (в частности в Алатырский уезд).
• В начале XVII века при строительстве Карсунской засеки, мишари получили земли в Симбирской губернии.
• В середине XVII века происходит расселение мишарей в южном направлении. Так, мишари заселили побережья рек Ломовки (Верхний Ломов и Нижний Ломов) и Инсара.

К юго-востоку от засечных черт располагалось «Дикое Поле», для контроля над которым был выстроен острог Пенза (позже город) и заселен мишарями. Позже, земли вдоль р. Сура были переданы мишарям.

• В 1680-х годах правительство раздает земли Саратовского края на поместном праве мишарям. Наиболее ранними являются селения на реке Уза (Искеево, Усть-Уза и др.). Раздача земель в этом крае продолжается вплоть до конца XVIII века.
• В 1652—1657 годах была построена Закамская укреплённая черта по линии Ерыклинск — Тиинск — Билярск — Ново-Шешминск — Кичуевский острог — Заинск — Мензелинск. В XVIII веке южнее этой линии была проведена вторая черта: Алексеевск — Красноярская — Сергиевск — Кондурчинская — Черемшанская — Кичуйская. В пределы Закамья, оказавшиеся к концу XIV—XV вв. малозаселёнными вследствие опустошительных войн и набегов, вместе с другими народами переселялись и мишари из различных районов их обитания.
• Заселение Приуралья происходило с начала XVI века. Было связано как с вольной колонизацией, так и с переводом некоторой части служилых татар.
• В начале XVIII веке мишари получают поместья по реке Терешка.

Однако расселение мишарей также связано с вольной колонизацией земель после присоединения Среднего Поволжья к Московскому государству. Таким образом были заселены южное междуречье Волги и Суры, а также Саратовский край. Интенсивно шло переселение на восток.

В XVI—XVII веках Дикое Поле было населено татарами-мишарями и засечные линии строились, исходя из уже существующих селений (прим. селения Лаки, Лауш, Чиуш и др.), местное население вводилось в состав служилого сословия.

В конце XVI века правительство переселяет часть мишарей на территорию Башкирии. Миграция на Урал с волжского правобережья активно продолжалась до середины XVIII века.

В 1798—1865 годах мишари Приуралья состояли в иррегулярном Башкиро-мещерякском войске. В отличие от других татар региона они обладали правом купли башкирских земель, не платили ясак, и находились в военно-казачьем сословии наряду с казачеством и башкирами (а в 1855—1865 и другой этносословной группой южноуральских татар — тептярями). В частности они несли пограничную службу вдоль реки Яик (Урал).

Особый сословный статус способствует некоторой этнической изоляции мишарей Приуралья от прочих групп татарского и башкирского населения: в документах даже встречается самоназвание «мы мещерякский народ».

[Мещеряки]

Мещеряки составляют особое татарское колено, которое заключает в себе около двух тысяч семей, из которых четыреста пятьдесят шесть в исетской провинции между башкирцами, а прочие в уфской провинции отчасти между уфскими татарами, а отчасти между башкирцами живут, следовательно все в Башкирии, и по тому в Оренбургской губернии.

В четвёртом надесять [четырнадцатом] столетии, да может быть ещё и ближе к нашим временам, жили они на нижней Оке между мордвою или муронами и черемисами. А как перешли они в Башкирию, то принуждены были башкирцам, как помещикам, платить с каждой семьи по 25 копеек поземельных денег. Во время башкирского бунту в 1735 году и после доказали мещеряки правительству свою верность и преданность; по чему оное и освободило их от платежа башкирцам поземельных денег, и в место всякой подати повелело исправлять им козацкую службу.

С виду походят нарочито на уфимских татар.

— Миллер Карл Вильгельм^[кто?]. «Описание всех в Российском государстве обитающих народов…» Часть вторая. О народах татарского племени. - СПб, 1776. - Пер. с немецкого.

И. Ф. Бларамберг составил интересное описание о уральских мещеряках:

«Ни причины, ни время заселения этим племенем Оренбургской губернии неизвестны, мы знаем лишь, что в XIV веке и даже ещё позднее они жили в нижнем течении Оки рядом с мордвой и чувашами. При переселении в Башкирию они арендовали земли у башкир, но поскольку во время частых мятежей последних в XVIII столетии остались верными правительству, их освободили от арендной платы. Корона передала им арендованную землю в собственность. Этим и объясняется, что мещеряки рассеяны группами во всей Башкирии и живут в основном в районах Челябы, Троицка, Верхнеуральска, Стерлитамака, Уфы, Мензелинска, Белебея, Бугуруслана и Екатеринбурга. По внешнему виду они похожи на казанских татар. По обычаям и особенностям характера ближе к башкирам, но более образованны и крепки в вере. Их образ жизни также схож с башкирским, но, так как мещеряки гораздо раньше башкир оставили кочевой образ жизни, они зажиточнее и больше занимаются земледелием. В быту они чище, их жилища удобнее, и они лучше заботятся о скоте. В 1848 году их насчитывалось 43 683 мужчины и 41 375 женщин — всего 85 058 душ».

После перевода мишарей из военного сословия в гражданское намечается сближение их самосознания с бывшими ясачными татарами, которые теперь находились, наравне с мишарями, в сословии государственных крестьян.

В период формирования татарской нации мишари потеряли ряд признаков субэтноса, в первую очередь — особое самосознание. Но даже во время переписи 1926 года около 200 тысяч человек ещё отнесли себя к самостоятельной «народности» — к «мишарям». Устойчивость этнонима «мишари» была связана с незавершенностью консолидации волго-уральских татар, в том числе и из-за полусословного характера группы мишарей в Приуралье. Кроме того, мишари имели и ряд языковых (особый диалект) и культурных особенностей (в частности, чокающие мишари не праздновали сабантуя и джиена, характерного для казанских татар). Однако в XX веке многие из этих различий исчезли или оказались сильно нивелированными. Сейчас этноним «мишәр» в основном сохраняется лишь как самоназвание второго уровня.

В настоящее время не существует серьёзных исследований, ставящих перед собой цель выделить мишарей прежде всего как самостоятельную нацию. Можно заметить, что такие исследования проводились во времена дореволюционной России. В связи с этим показательной является статья А. С. Гациского «Нижегородские татары — татары ли?», датированная 1886 годом.

В Энциклопедическом Словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона припущенников татар, тептерей и др. селившихся у башкир называли новобашкирами.

Теории происхождения

Единого мнения по происхождению этноса мишарей нет.

Буртасская теория

На протяжении ХIII—XVIII веков в русских летописях и грамотах, наряду с этнонимом мишар (можар, мочар), в отношении мишарей параллельно употребляется этноним буртас.

Впервые буртасская теория была выдвинута Ф. Ф. Чекалиным в XIX веке, который связывает «буртасов» и «мещеру» русских летописей ХVI века. Данную гипотезу поддержал Б. А. Васильев, доказывая, что этноним «буртас» вплоть до ХVI века употреблялся как параллель этнонима «мишар».

В. К. Магницкий считал, что предками мишарей являются буртасы и маджары. Такого же мнения придерживались А. Ф. Можаровский и В. В. Радлов.

Булгаро-буртасскую концепцию происхождения мишарей развивают в своих трудах А. Х. Халиков, Р. Г. Фахрутдинов и др.

А. Х. Халиков считает, что предками татар-мишарей являются булгаризированные буртасы. Обособление татар-мишарей и их консолидация произошли с образованием Наровчатского улуса. Они перестали именоваться булгарами и буртасами. В конце XIV века появляется новое имя — маджар, мещера или мишари.

Мещёрская теория

Дореволюционные исследователи полагали мишарей отатаренным племенем мещера, жившем в 1-м тысячелетии н. э. в бассейне реки Ока и говорившем, как принято считать, на языке финно-угорской группы. (В. В. Вельяминов-Зернов, В. В. Радлов), эту гипотезу развивали в советское время С. П. Толстов (мадьяро-венгерская гипотеза), Б. А. Куфтин, Т. А. Трофимова, Т. И. Алексеева, Б. А. Васильев и др. Так, С. П. Толстов, в частности, категорично заявлял, что «в лице русской мещёры и татар-мишарей мы имеем остатки одного и того же древнего племени, часть которых отатарилась, — другая же часть обрусела».

Золотоордынская теория

Дореволюционный исследователь Г. Н. Ахмаров (основываясь преимущественно на материалах нижегородских и симбирских татар) считал, что мишари — это потомки населения Золотой Орды. При распаде Золотой Орды часть их под предводительством царевича Касыма в середине XV в. утвердилась на Оке. Оставшиеся в степи татары стали называть себя ногаями, и часть их в начале XVII в. (1612 год) пришла в места современного расселения нижегородских татар, в Алатырский уезд, вытеснила мордву и заняла их поселения. При этом он категорично утверждал, что в этих местах татар до этого не было. Ахмаров считал, что название «мишар» навязано татарам Поволжья мещерского формирования казанцами. Эта гипотеза была как основная упомянута и в Большой советской энциклопедии. Ногайско-кипчакскую гипотезу развивал и М. С. Глухов-Ногайбек.

Смешанное происхождение

Р. Г. Мухамедова в своей книге «Татары-мишари» (М., 1972) в этногенезе татар-мишарей выделяет три основных компонента: булгары, кипчаки и буртасы, а также мочар, считая мочар уграми. По её предположению, булгары, жившие в Сурском бассейне, во время распада Золотой Орды оказались на территории, где позже возникло Наровчатское княжество. Здесь они частично ассимилировали местное население и смешались с другими тюркскими племенами, особенно с кипчакским. Эта территория рано вошла в сферу экономического и политического воздействия Московского государства; связи же жителей Сурского бассейна с населением Казанского ханства носили нерегулярный характер. Это сказалось на формировании мишарской этнографической группы.

Академик М. З. Закиев, поддерживал работы венгерского ученого Ю. Немета (что мадьяры/маджары были союзом угорских и тюркских племён), возводил предков мишар ещё к Геродотовским акацирам.

Признанный специалист по истории мишар Галимжан Орлов, обобщая эти гипотезы, писал:

…татары-мишари — это сложный этнокомплекс, сформировавшийся в основном до конца XVI века в пределах Мещеры, Мордовии, Нижегородского Поволжья. В нём выделяется древний кипчакский слой, участвуют булгарский, маджаро-буртасский, ногайский компоненты. Предками цокающей группы татар-мишарей (кадомско-сергачской) были маджары (можары, мочары), обитавшие рядом с булгарами, рассеянные по многим районам Поволжья, Предкавказья. В период монголо-татарского господства они оказываются в верховьях Суры (Золотаревский могильник в Пензенской области, города Увек, Наровчат). Часть из них оказывается в Мещере (Кадом). Предками же чокающей группы (темниковской) были западные кипчаки-куманы с низовьев Волги.

Антропология

Наиболее значительными в области изучения антропологии мишарей являются исследования Т. А. Трофимовой, проведенные в 1929—1932 годах. В частности, летом 1932 года совместно с Г. Ф. Дебецом она проводит широкие исследования в Татарии. В Чистопольском районе (Татарский Елтань, Муслюмкино) обследованы 122 мишарей (мужчины в возрасте от 20 до 65 лет).

Антропологические исследования выявили у мишарей наличие четырёх основных антропологических типов: понтийского, светлого европеоидного, сублапоноидного, монголоидного (Таблица 1).

Таблица 1. Распределение антропологических типов мишарей, по Т. А. Трофимовой Этнографические группы Светлые европеоидные Понтийские* Сублапоноидные Монголоидные N  % N % N % N % Мишари Чистопольского района Татарии 7 19,4 % 22 61,1 % 3 8,3 % 4 11,1 %

Указанные типы имеют следующие характеристики:

Понтийский тип — характеризуется мезокефалией, темной или смешанной пигментацией волос и глаз, высоким переносьем, выпуклой спинкой носа, с опущенным кончиком и основанием, значительным ростом бороды. Рост средний с тенденцией к повышению.
Светлый европеоидный тип — характеризуется суббрахикефалией, светлой пигментацией волос и глаз, средним или высоким переносьем с прямой спинкой носа, среднеразвитой бородой, средним ростом. Целый ряд морфологических особенностей — строение носа, размеры лица, пигментация и ряд других — сближает этот тип с понтийским.
Сублапоноидный тип (волго-камский) — характеризуется мезо-суббрахикефалией, смешанной пигментацией волос и глаз, широким и низким переносьем, слабым ростом бороды и невысоким, среднешироким лицом с тенденцией к уплощенности. Довольно часто встречается складка века при слабом развитии эпикантуса.

Монголоидный тип (южно-сибирский) — характеризуется брахикефалией, темными оттенками волос и глаз, широким и уплощенным лицом и низким переносьем, часто встречающимся эпикантусом и слабым развитием бороды. Рост, в европеоидном масштабе, средний.

Культура татар-мишарей

Территория проживания мишарей имеет природные благоприятные условия для развития различных отраслей хозяйства и особенно земледелия. Наряду с земледелием, в мишарском хозяйстве занимает большое место животноводство. В XVI—XVII вв. оно имело большой удельный вес, но впоследствии, как и у других народов края, оно стало приобретать обслуживающий земледелие характер. Уровень присутствия в пище мясо-молочной продукции не снижался.

Большое значение имели овцы (куй), которых держало большинство мишарей. Молочное скотоводство и овцеводство являются древними отраслями хозяйства, как и производное от них ткачество.

Пчеловодство имеет также древние корни, с чем связаны предания и приметы (запрет продажи ульев и т. п.). Мёд используется в обрядах и ритуалах.

Традиционное поселение — большая деревня. Крупные селения имеют квартальный тип застройки. Строения в основном кирпичные (реже срубы), трёхкамерного типа.

Во внутренней планировке до XIX века преобладали печи с подвесным и вмазанным котлом. Рядом с печью устраивали широкие нары (тур), а вдоль стен — узкие лавки (янурдык). Дальний конец избы также имел лавку и назывался «путмар». Впоследствии распространение получили «белые печи», что привело к исчезновению нар(тур) и появлению деревянных кроватей (коник). В результате планировка жилища сблизилась с русской. Одна из частей двух-трёхкамерных домов выполняла функцию чистой избы.

Отличительными особенностями жилищ мишарей от жилищ других народов были матерчатые декоративные украшения — чебелдек, чаршау (занавеси около спальных мест), развешанные в простенках между окнами узорчатые полотенца — кашага.

Одежда мишарей очень своеобразна и отличает их не только от других народов края, но и от других этнографических групп татар. Она дает ценный материал для изучения истории мишарей. До середины XIX века основным материалом для пошива одежды были холст или пестрядь (алача) собственного изготовления; в качестве тяжелой ткани использовали сукно (тула) серого и темного цветов. Фабричные ткани использовались ограниченно (для нашивок). Позже, выбор ткани зависел от имущественного состояния (от ситца и сатина до шелка и шерсти). Для пошива и отделки зимней одежды использовались овчина, мех лисицы и выдры. При отделке одежды использовались разноцветные ленты, тесемки, шнуры, позумент. Обувь изготавливалась из кожи домашней выделки, овечьей шерсти и лыка.

Традиционные блюда — Салма, Казы, Чимай, Бәлеш, Пәрәмәч и др..

Фольклор: сказки, самыми древними персонажами которых являлись Койгорыш (птица счастья) и Акбузат (белый конь), которые сопутствовали героям. Все звери сказок относятся к фауне Среднего Поволжья. Это чаще всего волк, лиса, медведь, заяц. Часто упоминаются и различные сельскохозяйственные культуры. Значительное место занимают как легенды, загадки и пословицы, так и баиты.

Расселение татар-мишарей

Села и деревни татар-мишарей наиболее компактно расположены в Нижегородской, Пензенской, Ульяновской областях, на территории Татарстана, Республики Марий Эл, Мордовии, Башкортостана и Чувашии. Сравнительно небольшие группы их находятся в Самарской, Саратовской, Волгоградской и Оренбургской, Челябинской, Курганской, Северо-Казахстанской областях. Ряд татарских сёл сохранился в Рязанской и Тамбовской областях. Кроме того, часть татар-мишарей проживает в Средней Азии, на Кавказе, в Ставрополье, Сибири, Прибалтике (г. Таллин), в крупных городах России.

Наиболее древними местами их обитания были бассейны рек Цна и Мокша и, возможно, восточные районы Мордовии (примерно Лямбирский район). Из районов древнего обитания, особенно из западной зоны, в течение трёх с лишним столетий (XVI—XIX века) происходило постепенное расселение мишарей сначала в восточном, а потом и в южном и юго-восточном направлениях.

Первый исторический этап расселения связан с устройством укреплённых линий на южных и восточных границах российского государства, предназначенных для охраны их от набегов кочевников. За период примерно с 1578 по 1684 годы на территории современных Мордовии, Рязанской, Тамбовской, Пензенской, Ульяновской, Самарской областей, а также правобережной части Татарстана были созданы три ряда защитных линий. Одна из них — Симбирская — была продолжена на территории Закамья (так называемая Закамская черта, построенная в 1652—1657 годах). На строительство укреплённых черт и их охрану направлялись главным образом мишари, мордва и чуваши. В 1578 году строится защитная линия Алатырь — Арзамас — Темников и далее до Кадомской линии. На эту линию были переведены служилые татары из Кадома. В начале XVII века, видимо, в связи с распространением православия, они ушли оттуда в Алатырский уезд, где уже к 1660-м годам был ряд мишарских сёл (Каргополь, Шубино, Актуково, Уразовка, Ключищи, Триазер, Ендовище и др.), вошедших впоследствии в состав Сергачского уезда.

В 1630-е годы несколько южнее первой защитной линии была построена новая, которая брала начало от Керенска (ныне г. Вадинск) и шла через Нижний и Верхний Ломовы — Инсар — Потижский острог — Шишкеево — Саранск — Атемар и далее уходила на Симбирск. В числе переведённых на эту линию были мишари из Кадомского, Шацкого и главным образом Темниковского уездов. Известно, что ко времени строительства этих линий здесь существовали такие сёла, как Аксёново, Тавла и Рейторское. Появление мишарей в пределах Буинского и Симбирского уездов (современная юго-западная часть Татарстана, южная часть Чувашии и северные районы Ульяновской области) также относится к середине XVII в. и связано со строительством Карлинской, Симбирской и Самарской укреплённых линий, а также с вольной колонизацией края. Большинство из них принято считать потомками нижегородских мишарей.

В 1652—1657 годах была построена Закамская укреплённая черта по линии Ерыклинск — Тиинск — Билярск — Ново-Шешминск — Кичуевский острог — Заинск — Мензилинск. В XVIII веке южнее этой линии была проведена вторая черта: Алексеевск — Красноярская — Сергиевск — Кондурчинская — Черемшанская — Кичуйская. В пределы Закамья, оказавшиеся к концу XIV—XV веках малозаселёнными вследствие опустошительных войн и набегов, вместе с другими народами переселялись и мишари из различных районов их обитания.

Переселение мишарей продолжалось и дальше на восток. Так, на территорию современной Башкирии оно началось ещё в конце XVI века в связи с постройкой города-крепости Уфы в 1574 году и наиболее интенсивно происходило в XVIII веке.

В конце XVIII века мишари Пензенской губернии и Симбирского наместничества в поисках новых земель устремились в Оренбургский край. Переселение их сюда продолжается вплоть до конца XIX века. Здесь они основали ряд сёл, расположенных в смежной с Башкирией северо-западной части Оренбургской области.

Расселение мишарей происходило также в южном направлении: в одних случаях это была вольная колонизация, а в других земли давались в качестве награды за военные заслуги перед Российским государством. Во второй половине XVIII в. мишари появились в Ставрополье, переселившись туда из Пензенской, Рязанской, Тамбовской, Саратовской, Симбирской губерний.

Начиная со второй половины XIX века, мишари появляются и в промышленных районах Донбасса, Урала, на прикаспийских нефтяных и рыбных промыслах. В начале XX века нижегородские мишари, главным образом из числа жителей сёл Овечий овраг (тат. Куй су) и Ключищи (тат. Суксу), переселились в Таллин (на 1978 г. численность их составляла около 2000 человек) и в Финляндию (около 980 человек).

Расселение мишарей в Приуралье

Организованное переселение мишарей в Приуралье зафиксировано уже в документах второй половины XVI века. С 1580-х годов переселялись служилые татары из Темникова, Кадома, Шацка.

В конце XVI — начале XVII века переселяют служилых татар Алатырьского и Симбирского уездов и «с реки Пьяны» (по грамоте 7106 (1598) г.) в Уфимскую крепость. По говору это были «цокающие» мишари. Следом за ними из этих же местностей потянулись вольные переселенцы. К XIX веку последние стали либо государственными крестьянами, либо тептярями. В настоящее время их потомки проживают на севере Башкортостана и в Пермском крае, по реке Быстрый Танып, особенности говора утрачены.

В центральных районах республики (Аургазинский, Давлекановский, Кармаскалинский, Стерлитамакский, Чишминский районы) селились выходцы из Пензенской губернии, по говору относятся к стерлитамакскому («чокающему») говору.

Из числа этих групп с 1798 по 1865 год формировалось 4 (позднее 5) мишарских кантона, то есть были в служилом, военно-казачьем сословии; входили в Башкиро-мещерякское войско. (В 1855 году сословия башкир, мишарей и тептярей были объединены, было создано Башкирское войско. С 1855 по 1865 сословия мишарей и тептярей называли также «новобашкирами»).

Тюмени

Тюмени (томэны, тат. tөmәnnәr, төмәннәр) — переселенцы из Темниковского уезда Тамбовской губернии конца XVII — начала XVIII века. По говору — «чокающие» мишари. По социальному положению отличались от прочих групп служилых татар и башкир; они, как и однодворцы, владели землёй на основе поместного права. По причине такой своей привилегированности, жили несколько изолированно и неохотно вступали в брачные связи с представителями других сословных групп.

Тюменские села расположены в основном на западе и юго-западе Республики Башкортостан, Альшеевском, Благоварском, Буздякском районах, отдельные деревни есть в Бакалинском, Кушнаренковском, Чекмагушевском районах.

Мишари на службе Российского государства

По словам мишарских депутатов Абдулкадыра Абдулкаримова «с товарыщи», обратившихся в 1794 году с прошением к генерал-прокурору, «мещерякский наш народ прежде других иноверцов по собственному своему желанию, переселившись из Золотой Орды в Россию ещё в 7001 (1493) г., за верныя и беспорочныя предков наших российскому скипетру службы как при взятье Казани (в 1552 году), так и при других многих тогдашнего времени случаях, жалованны были в разных местах на нагорной стороне реки Волги поместными дачами и для поселения их выгодными землями и угодьими». Впоследствии на этой территории — на правом берегу Волги — были основаны города Пенза, Симбирск и многие другие.

В 1798—1865 годах мишари, как башкиры и казаки, находились в военно-казачьем сословии, и территория их расселения в Челябинском, Стерлитамакском, Уфимском, Бирском и Белебеевском уездах Оренбургской губернии была разделена на 5 кантонов во главе с кантонными начальниками. Было образовано Башкиро-мещерякское войско. Основной военной обязанностью их становятся охрана Оренбургской пограничной линии по р. Урал, участие в войнах и походах России, а также, при необходимости подавление мятежей и восстаний.

В Отечественной войне 1812 года активно участвовали и мишари, сформировав 2 конных полка. 1-й полк в 1812—1814 годах нёс гарнизонную службу в Москве. 2-й полк прошёл большой боевой путь, закончив его в Париже. Все участники взятия Парижа 19 марта 1814 года были награждены серебряными медалями.

Дворяне

В 1784 году мишарские мурзы были приравнены к русскому дворянству. Мишарское происхождение имеют татары-дворяне Акчурины, Бигловы, Дашкины, Долатказины, Диваевы, Еникеевы, Енгалычевы, Кашаевы, Кудашевы, Киреевы, Маматказины-Сакаевы, Мамины, Мамлеевы, Муратовы, Тенишевы, Терегуловы, Чанышевы, Янбулатовы, Яфаевы.

Мишарский диалект татарского языка

У татар-мишарей развился собственный диалект татарского языка. Окончательно сформировался он ещё на первоначальной территории обитания его носителей — в бассейне реки Цна и Мокша, в пределах Мещеры.

Мишарский диалект татарского языка включает цокающие и чокающие говоры.

Согласно Л. Т. Махмутовой. к цокающей группе говоров относятся: сергачский (Нижегородская область), дрожжановский (Татарстан, Чувашия), чистопольский (Татарстан, Самарская область), мелекесский (Ульяновская область), байкибашевский (Башкортостан). К чокающей группе говоров относятся: темниковский и лямбирский подтипы говоров (Мордовия). К темниковскому подтипу относят собственно-темниковский говор (западные районы Мордовии) и ряд говоров других районов (южные районы Мордовии, северные районы Пензенской области, юго-восточные районы Пензенской области). Лямбирский подтип представлен лямбирским говором (восточные районы Мордовии). Среди чокающих говоров есть смешанные говоры — кузнецкий, хвалынский и др.

Согласно Д. Б. Рамазановой. к цокающей группе говоров относятся: сергачский (Нижегородская область), дрожжановский (Татарстан, Чувашия), байкибашевский (Башкортостан). К чокающей группе говоров относятся: темниковский, ламбирский (Мордовия), кузнецкий (Пензенская область), хвалынский, мелекесский, карсунский (Ульяновская область), чистопольско-кряшенский (Татарстан), стерлитамакский (Башкортостан), шарлыкский (Оренбургская область), куршинский (Тамбовская область), волгоградский (Волгоградская область, Астраханская область, Ставропольский край). Смешанный характер наблюдается у чистопольского говора.

См. также

• Культура мишарей
• Мишарский диалект
• Касимовские татары
• Казанские татары
• Татары-тептяри
• Астраханские татары
• Сибирские татары
• Польско-литовские татары
• Крымские татары

Литература

• Аббас Али Хассон. [www.dissercat.com/content/semeinaya-obryadnost-tatar-misharei-mordovskogo-kraya-v-kontse-xix-nachale-xx-v Семейная обрядность татар-мишарей мордовского края в конце XIX — начале XX в.] Автореф. дисс. …канд. ист. наук. — Саранск, 2007.
• Ахмаров Г. О языке и народности мишарей // Гайнутдин Ахмаров: историко-документальный сборник = Гайнетдин Әхмәрев: тарихи-документаль җыентык. — Казан: Хәтер, 2000. — С. 223—271. — ISBN 5-900004-74-0.
• [rusfolder.com/24397571] Ахмаров Г. О языке и народности мишарей. По изданию Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете.— Казань, 1903. Прим.:Важно! Без редакторских купюр издания 2000 г.
• [luiza-m.narod.ru/smi/tarih/40-mishahm.htm О костюме мишарей // Ахмаров Г. О языке и народности мишарей.]
• [nizhgar-tatar.narod.ru/ Ибрагимов. Р. Ф. Нижегородские татары. Биографический словарь.]

• Орлов А. М. [teptyar.narod.ru/meshera.txt Мещера, мещеряки, мишари]. — Казань: Татар. кн. изд-во, 1992. — С. 112.
• Орлов А. М. [mishare.narod.ru/knigi.htm Нижегородские татары: этнические корни и исторические судьбы]. — Нижний Новгород, 2001. — С. 240.
• Мухамедова Р. Татары-мишари. Историко-этнографическое исследование. — М.: Наука, 1972. — С. 246.
• Акашкин М. М. [nevesta-kazan.narod.ru/text/tatar-misher1.htm Свадебные обряды, песни татар-мишарей и мордвы (сравнительный анализ)]. — Саранск: НИИЯЛИЭ Мордовии, 2000.
• Гациский А. С. [www.nounb.sci-nnov.ru/fulltext/acg/pdf/tatary.pdf Нижегородские татары — татары ли?]
• [demoscope.ru/weekly/2006/0267/arxiv06.php Всесоюзная перепись населения 1926 года, словарь народностей.]
• Асфандияров А. З. [pda.buraevo.com/?p=history История сел и деревень Башкортостана]. — Уфа: Китап, 1994. — С. 149. — ISBN 5-295-01673-0.
• Народы России: живописный альбом, Санкт-Петербург, типография Товарищества «Общественная Польза», 3 декабря 1877, ст. 310
• Этнотерриториальные группы татар Поволжья и Урала и вопросы их формирования: Историко-этнографический атлас татарского народа / Редколлегия: М. З. Закиев, Д. М. Исхаков, Р. Г. Мухамедова (рук. темы), Ю. Г. Мухаметшин, С. В. Суслова, Р. К. Уразманова, А. Х. Халиков(†), Н. А. Халиков, М. Х. Хасанов; Редакторы тома: Р. К. Уразманова, Н. А. Халиков; Рецензенты: к.и.н. Р. Н. Мусина, к.и.н. Р. Р. Салихов; Академия наук Республики Татарстан, Институт истории имени Ш. Марджани. — Казань: ПИК «Дом печати», 2002. — 248 с. — 800 экз. — ISBN 5-94259-057-5. (в пер.)

Отрывок, характеризующий Мишари

Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.