Дебре, Мишель

Мишель Дебре Michel Debré<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Франции 1-й Премьер-министр Пятой республики
8 января 1959 — 14 апреля 1962
Президент:	Шарль де Голль
Предшественник:	Шарль де Голль
Преемник:	Жорж Помпиду
Министр юстиции Франции
1 июня 1958 — 8 января 1959
Глава правительства:	Шарль де Голль
Предшественник:	Робер Лекур
Преемник:	Эдмунд Мишеле
Министр экономики и финансов Франции
8 января 1966 — 30 мая 1968
Глава правительства:	Жорж Помпиду
Предшественник:	Валери Жискар д’Эстен
Преемник:	Морис Кув де Мюрвиль
Министр иностранных дел Франции
30 мая 1968 — 22 июня 1969
Глава правительства:	Морис Кув де Мюрвиль
Предшественник:	Морис Кув де Мюрвиль
Преемник:	Морис Шуман
Министр национальной обороны Франции
22 июня 1969 — 4 апреля 1973
Глава правительства:	Жак Шабан-Дельмас Пьер Мессмер
Предшественник:	Пьер Мессмер
Преемник:	Робер Галлей
Вероисповедание:	иудаизм
Рождение:	5 января 1912(1912-01-05) Париж, Франция
Смерть:	2 августа 1996(1996-08-02) (84 года) Эндр и Луара, Франция
Отец:	Робер Дебре
Мать:	Жанна Дебре
Супруга:	Анн-Мари, урожд. Лемарескье
Дети:	Венсан, Франсуа, Бернар, Жан-Луи
Партия:	Союз демократов в поддержку республики
Образование:	Парижский университет
Профессия:	адвокат
Автограф:
Награды:

Мише́ль Дебре́ (фр. Michel Debré; 5 января 1912 — 2 августа 1996) — французский политический деятель, близкий сотрудник Шарля де Голля, первый премьер-министр французской Пятой республики (1959—1962). Член Французской академии (1988). Дебре — один из крупнейших политических деятелей Франции послевоенной эпохи. Именно он воплотил конституционные идеи Шарля де Голля в Конституции 1958 года, которая считается самым успешным конституционным проектом в истории Франции. Его же считают во Франции главным идеологом голлизма после, разумеется, самого де Голля.

Происхождение, образование и молодость

Мишель Дебре родился 15 января 1912 года в Париже в семье врачей из эльзасского раввинского рода Дебре — его мать, Жанна, ещё до первой мировой войны работала в больнице, а отец, Робер, сделал карьеру детского врача, а в будущем стал известнейшим педиатром и президентом Французской медицинской академии. Его двоюродный брат — математик Лоран Шварц.

По окончании начальных классов Мишель продолжает учёбу в известных лицеях Монтейн и Людовика Великого.

В 16 лет Дебре, получив среднее образование, в отличие от родителей и сестры, выбирает государственное поприще и поступает в Высшую школу политических наук, одновременно слушая лекции на юридическом факультете Парижского университета. В это же время Дебре неустанно читает, закладывая свою интеллектуальную основу.

В 1932 году будущий политик вступает в ряды французских Вооружённых сил, где сильно пристрастился к верховой езде и с тех пор не изменял этому увлечению всю жизнь. Дебре закончил военную службу в звании младшего лейтенанта.

В конце 1934 года Дебре, успешно преодолев экзамены, в 22 года становится членом Государственного Совета — высшей инстанции французской административной юстиции и одновременно коллективного «юрисконсульта» Правительства.

В 1936 году Мишель женится на Анн-Мари Лемарескье, которая родит ему четырёх детей: Венсана, Франсуа, Бернара и Жана-Луи. Старший, Венсан, станет преуспевающим бизнесменом, Франсуа — журналистом. Бернар, хотя по специальности врач, и заведует урологическим отделением известного парижского госпиталя Кошен, является депутатом Национального Собрания Франции от Парижа, а Жан-Луи Дебре, будучи Председателем Национального Собрания, назначен президентом Республики Жаком Шираком Председателем Конституционного совета Франции.

В 1938 году Дебре впервые проникает в святая святых французской политики, войдя в кабинет известного парламентария Поля Рейно, назначенного министром финансов.

В рядах Сопротивления

С началом Второй мировой войны, Дебре оставляет работу чиновника и в звании лейтенанта кавалерии идёт в армию. А уже весной 1940 г., когда германские войска вступили на территорию Франции, Дебре уходит на фронт. В мемуарах он так описывает атмосферу между миром и войной, окружавшую его в те дни, когда его полк остановился на ночевку недалеко от Парижа:

«Я и сейчас помню об этом привале в лесу в долине Сены. Прекрасная июньская ночь. Орудия утихли. Я засыпал. Тишина и мягкость буквально пронизывали воздух. А когда я проснулся, та же самая тишина возвестила мне, что идёт война. Отблески зари осветили небо, горизонт раскраснелся от первых лучей ещё невидимого солнца. Ни одна птица не запела, ни одно животное не зашевелилось в зарослях лесной чащи: ощущение пустоты, страха природы перед надвигающейся смертью».

После окончания военных действий на территории Франции и роспуска её армии согласно перемирию, заключённому Петеном с фашистской Германией, Дебре демобилизован. В конце 1940 — начале 1941 г. он находится в Лионе и преподает политические дисциплины. Потом он решает войти в административные структуры, образованные правительством Виши. Дебре становится помощником Эмануэля Моника, назначенного генеральным секретарем французской резиденции в её колонии Марокко, и уезжает с ним туда весной 1941 года. Моник полагал, что очень важным было бы вовлечение в войну Соединённых Штатов. Он думал, что, вступи в войну США, они постоят и за французские интересы. Дебре под его влиянием также разделяет подобные взгляды. Однако жизнь скоро развеяла эти иллюзии в пух и прах, а Моник летом того же года был отозван со своего поста.

Но именно здесь, в Марокко, Дебре понимает, что только Шарль де Голль будет по-настоящему бороться с врагом за освобождение Франции. Тогда он вступает в ряды французского Сопротивления, но решает не эмигрировать в Англию, где обосновался генерал де Голль, а во Францию, чтобы внести свой вклад в освобождение земли предков от иноземного порабощения. Маскируясь, он получает от вишистского правительства административный пост и одновременно приступает к подпольной деятельности.

Он становится сначала рядовым членом, а затем одним из руководителей организации «Сторонники Сопротивления», основным видом деятельность которой было издание нелегальной литературы и сбор разведывательных данных, а в будущем — совершение актов саботажа, диверсий и разрушения вражеских коммуникаций.

Организация «Сторонники Сопротивления», в которой сотрудничал Дебре, одна их первых связалось с Жаном Муленом, которому де Голль получил объединение повстанческих в группировок в единое целое. Так Дебре стал «голлистом первого часа» — так во Франции именуют тех, кто присоединился к Шарлю де Голлю ещё во времена войны.

Во второй половине 1943 года, по поручению генерала де Голля, Дебре составляет список комиссаров Республики, которые, по освобождении метрополии, должны прийти на смену людям Виши. А в августе 1944 года он сам становится комиссаром Республики в Анже.

Послевоенный период

• В 1945 году, де Голль, уже Глава Временного Правительства, поручает Дебре реформу государственной службы. Самым важным результатом деятельности Дебре стало основание Национальной школы администрации (ЭНА), призванной готовить высшие государственные кадры Республики. Очень быстро школа стала играть роль кузницы французского правящего класса. Достаточно напомнить, что выпускниками ЭНА были такие известные политические деятели, как Лоран Фабиус, Мишель Рокар, Эдуар Балладюр, Валери Жискар д’Эстен, Жак Ширак.
• В годы Четвёртой республики Дебре вступает в созданное де Голлем Объединение французского народа, где принимает участие в разработке доктрины голлизма в комитете исследований.
• С 1948 года — сенатор от департамента Индр и Луара.
• С 1953 года, по личной просьбе де Голля, уже отошедшего от политической деятельности, возглавил в Сенате депутатскую группу Союз республиканского и социального действия (с 1955 г. — Национальный центр социальных республиканцев), который стал продолжателем РПФ.
• В 1957 году, когда становится очевидно, что алжирский «тупик» ведёт не к победе, но к полномасштабному кризису, который может, как буря, смести Францию, Дебре со страниц издававшейся им газеты «Courrier de la colère» («Хроника гнева») призывает к созданию «правительства общественного спасения» во главе с Генералом, а также требует всеми силами удержать «французский Алжир». В номере от 2 декабря 1957 года он пишет: «Так пусть же алжирцы знают, что отказ от французского суверенитета в Алжире является не легитимным; те, кто согласились бы с этим, тем самым поставили себя вне закона, но те, кто этому воспротивится, невзирая на используемые средства, использует право на самооборону». Этот ясный призыв к восстанию в последующем привел социалиста Алена Савари к мнению, что «в деле ОАС не военные являются виновными: виновник один — это Дебре».

Премьер-министр

В 1958 году Дебре становится министром юстиции в кабинете генерала де Голля и играет важную роль в составлении Конституции Пятой Республики, поскольку именно он переложил на бумагу конституционные тезисы, высказанные де Голлем в речи в Байе. Впрочем, Дебре, знаток конституционного права и поклонник британских парламентских традиций, вводит пост Премьер-министра и «рационализированный» парламентаризм, который призван обеспечить правительственную стабильность, даже если члены законодательной власти не согласны с политикой кабинета министров. Сразу после утверждения референдумом проекта Конституции, Дебре принялся за реформу системы французского правосудия.

Когда Конституция была одобрена референдумом 28 сентября 1958 года, Президент Республики, Шарль де Голль, назначил 9 января 1959 года Дебре на второй пост в Республике — Премьер-министра. Назначив Дебре, де Голль прямо сказал ему: «Я не собираюсь вдаваться в детали правительственной деятельности. Я ограничусь тем, что определю основные направления». И действительно, с основания Пятой Республики в исключительном ведении главы государства как национального вождя, его «резервированная сфера» (Жак Шабан-Дельмас) деятельности были дипломатия, Алжир и оборонная политика; заботы же о «французском доме и очаге» возлагалась на Премьер-министра и правительство.

И если де Голль взялся за восстановление «национального величия Франции» на международной арене, то задача Дебре заключалась в том, чтобы этой высокой планке соответствовала французская внутренняя политика. В первую очередь правительство Дебре взялось за улучшение экономического положения страны. Помимо девальвации франка, кабинет Дебре разрабатывает систему мер, обеспечивающих государственное регулирование экономики и уже в феврале 1959 года принимает план модернизации и оснащения. В нём была поставлена задача развивать преимущественно те отрасли промышленности, которые наиболее успешно способствуют улучшению платёжного баланса. Большое внимание уделялось повышению конкурентоспособности французской экономики. Правительство заботилось и о процветании сельского хозяйства. В 1960 году был принят о предоставлении крупным хозяйствам государственных субсидий. Такая политика стала сразу же приносить плюсы. Так, значительно сократился торговый дефицит страны, полностью исчез дефицит платёжного баланса для зоны французского франка и, наконец, впервые за многие годы сократился дефицит государственного бюджета. А в 1959 году Правительство проводит в жизнь утверждённую Парламентом налоговую реформу, целью которой было упростить сложную и громоздкую систему налогообложения, в частности объединить прогрессивный и пропорциональный налоги в единый подоходный с каждого налогоплательщика. Социальная политика кабинета была направлена на повышение жизненного уровня французов. В течение трёх лет несколько раз повышалась минимальная заработная плата.

Дебре, что называется, от зари до зари трудился на благо отчизны, контролируя работу каждого министра и исполнения ими его указаний, всегда находясь в курсе даже мельчайших проблем. Каждую среду Совет министров собирался в Елисейском Дворце под председательством Президента Республики; причём глава государства усаживался не в торце обеденного стола овальной формы, а в его центре, лицом к лицу перед Премьером. По всем вопросам политики Франции Президент и Премьер не имели разногласий, кроме одной, но самой опасной, кровоточащей раны на теле Франции — алжирского конфликта. И если де Голль плавными шагами вёл дело к тому, чтобы дать независимость Алжиру при условии сохранения «преимущественных» связей с Францией, то Дебре, наоборот, выступает категорически против. Несколько раз он пытался объясниться с де Голлем по этому поводу, даже переубедить его. Президент уходил от подобных разговоров. Не один раз Дебре вручал Генералу заявление об отставке. Де Голль её не принимает. Но после того, как были подписаны Эвианские соглашения, по условиям которых Франция уходила из Алжира. Тогда Дебре, уже по просьбе Де Голля, подает в отставку, превращаясь из второго лица государства в рядового гражданина Республики.

Реюньонец

В ноябре 1962 года, по случаю выборов в Национальное Собрание, последовавших за роспуском его предыдущего созыва, он пытается избираться депутатом в Индры-и-Луары, но терпит неудачу. А уже весной того же года Дебре «снимается с якоря» и отправляется на … остров Реюньон, чтобы вступить в борьбу за освободившееся кресло депутата. Этот удивительный выбор объясняется его страхом видеть то, что останется от французской колониальной империи, если следовать путём, заимствованным у Алжира, то есть независимости, на котором этот процесс не остановится. Чтобы оправдать разделение острова на департаменты, неожиданно введенные в 1946 году, и предохранить его жителей от желания выступать за независимость, он осуществляет политику развития, направленную на управление рождаемости и нищеты, которую она порождает, в чём наблюдатели узнавали влияние, унаследованное от его отца Робера на социальные вопросы. Он настаивает на открытии первого на острове центра семейного развития. Он приступает к созданию многочисленных школьных столовых, где он настаивает на раздаче бесплатного сухого молока, т. н. «молока Дебре». Он лично борется, чтобы добиться от Парижа открытия второго лицея на юге острова, в Буфере: до того существовал лишь один лицей в Сен-Дени, на несколько сотен тысяч жителей. Он развивает также адоптируемую военную службу, созданную Пьером Мессмером. Полагая, что демография острова — угроза его развития, он организует многочисленные программы по переселению жителей Реюньона в метрополию.

Возвращение на национальную сцену

В 1966 г. Дебре, по личному предложению генерала де Голля, вновь переходит на работу в Правительство, на этот раз на пост министра экономики и финансов, где разрабатывает меры по борьбе с инфляций, стабилизации франка и делает все от него зависящее, чтобы обеспечить французской экономике новый подъём. С 1968года по весну 1969, до отставки генерала де Голля, Дебре возглавлял министерство иностранных дел. Свою деятельность руководителя французской дипломатии он охарактеризовал следующим образом: «Отношения с двумя супердержавами, Соединёнными Штатами и Советским Союзом; сотрудничество с Германией и организация единой Европы, что означало в тот момент расширение Сообщества, включение в него Великобритании; Израиль, Ближний Восток и Средиземноморье; наконец, Чёрная Африка, а также Дальний Восток, где ещё шла война во Вьетнаме».

После избрания Жоржа Помпиду Президентом Республики в июне 1969 года, Дебре получает портфель министра национальной обороны в кабинете Жака Шабан-Дельмаса. После кончины генерала де Голля 9 ноября 1970 года, Дебре видит своё предназначение в том, чтобы продолжить дело «человека 18 июня» — способствовать тому, чтобы идеи первого Президента новой Франции лежали в основе её внутренней и внешней политике. Он постоянно говорит о важности сохранения голлистских принципов на заседаниях Совета Республики. Но время вносит свои коррективы, и Помпиду отходит от курса де Голля на верховенство национальных интересов Франции. Тогда Дебре в 1973году подает в отставку и возобновляет мандат депутата Национального Собрания Республики.

В 1981 году Дебре баллотируется на пост Президента Республики, но набирает на выборах лишь 1,6 % голосов. Объясняя своё решение — ведь всем было доподлинно известно, что фаворитами президентских выборов будут Валери Жискар Д’Эстен и Франсуа Миттеран, а от голлистов — Жак Ширак — Дебре говорил: «Я хотел продолжить дело де Голля». Ещё позднее он уточнил: «Я хотел бы спасти хотя бы главное».

Ордена и медали

• Командор Почётного легиона
• Крест за военные заслуги 1939 −1945
• Медаль Сопротивления с розеткой
• Медаль добровольной службы в Свободной Франции

Политическая карьера

Выборные мандаты

• Член Совета Республики от департамента Индры-и-Луары в 1948—1958 гг.
• Депутат Национального Собрания с 1963 по 1988 гг. (с перерывом в 1966—1973гг)
• Член Генерального Совета департамента Индры-и-Луары в 1951—1970 гг.
• Член Муниципального Совета Амбузы в 1959—1966 гг.
• Депутат от Реюньона в 1963—1988 гг.
• Мэр Амбузы в 1966—1989 гг.
• Член Генерального Совета Индры-и-Луары в 1976—1992 гг.
• Депутат Европейского Парламента в 1979—1980 гг.

Правительственные посты

• Министр юстиции, Хранитель печати в 1958—1959 гг.
• Премьер-министр в 1959—1962 гг.
• Министр экономики и финансов с 8 января 1966 года по 1968 г.
• Министр иностранных дел в 1968—1969 гг.
• Министр национальной обороны в 1969—1973 гг.

Правительство Дебре: 8 января 1959 — 15 апреля 1962

• Мишель Дебре — Премьер-министр Франции;
• Морис Кув де Мюрвилль — министр иностранных дел;
• Пьер Гийома — министр национальной обороны;
• Жан Бертоен — министр внутренних дел;
• Антуан Пине — министр финансов и экономических дел;
• Жан-Марсель Жанненей — министр торговли и промышленности;
• Поль Бакон — министр труда;
• Эдмон Мишле — министр юстиции;
• Андре Буллош — министр национального образования;
• Раймод Трибуле — министр по делам ветеранов;
• Андре Мальро — министр культуры;
• Роже Уде — министр сельского хозяйства;
• Робер Бюрон — министр общественных работ и транспорта;
• Бернар Шено — министр здравоохранения и народонаселения;
• Бернар Корну-Жентиль — министр почт и телекоммуникаций;
• Роже Фрей — министр информации;
• Пьер Судро — министр строительства;

Изменения

• 27 марта 1959 — Робер Лекур входит в Кабинет министров как министр коопераций.
• 27 мая 1959 — Анри Рошеро наследует Уде как министр сельского хозяйства.
• 28 мая 1959 — Пьер Шатене наследует Бертоену как министр внутренних дел.
• 23 декабря 1959 — Дебре наследует Буллошом как и. о. министра национального образования.
• 13 января 1960 — Уилфрид Баумгартнер наследует Пине как министр финансов и экономических дел.
• 15 января 1960 — Луи Жокс наследует Дебре как министр национального образования
• 5 февраля 1960 — Пьер Мессмер наследует Гийома как министр национальной обороны. Робер Лекур становится министром заморских департаментов и территорий и по делам Сахары. Его предыдущий пост министра коопераций упразднен. Мишель Морисе-Бокановски наследует Корну-Жентилю как министр почт и телекоммуникаций. Луи Террнуа наследует Фрею как министр информации.
• 23 ноября 1960 — Луи Жокс становится министром по делам Алжира. Пьер Гийома наследует Жоксу как и. о. министра национального образования.
• 20 февраля 1961 — Люсьен Пайе наследует Гийома как министр национального образования.
• 6 мая 1961 — Роже Фрей наследует Шатене как министр внутренних дел.
• 18 мая 1961 — Жан Фойе входит в Кабинет как министр коопераций.
• 24 августа 1961 — Бернар Шено наследует Мишле как министр юстиции. Жозеф Фонтане наследует Шено как министр здравоохранения и народонаселения. Эдгар Пизани наследует За Рошеро как министр сельского хозяйства. Луи Жакино наследует Лекуру как министр заморских департаментов и территорий и по делам Сахары. Террнуа прекращает быть министром информации, и пост упразднен.
• 19 января 1962 — Валери Жискар д’Эстен сменил Баумгартнера на посту министра финансов и экономических дел.

Ссылки

• [www.academie-francaise.fr/immortels/base/academiciens/fiche.asp?param=676 Биография на сайте Французской академии] (недоступная ссылка с 23-05-2013 (3989 дней) — история, копия) (фр.)

Отрывок, характеризующий Дебре, Мишель

На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.


Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».
После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».
«3 го декабря.
«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: – „Твой день“.
«Я видел во сне, что иду я в темноте, и вдруг окружен собаками, но иду без страха; вдруг одна небольшая схватила меня за левое стегно зубами и не выпускает. Я стал давить ее руками. И только что я оторвал ее, как другая, еще большая, стала грызть меня. Я стал поднимать ее и чем больше поднимал, тем она становилась больше и тяжеле. И вдруг идет брат А. и взяв меня под руку, повел с собою и привел к зданию, для входа в которое надо было пройти по узкой доске. Я ступил на нее и доска отогнулась и упала, и я стал лезть на забор, до которого едва достигал руками. После больших усилий я перетащил свое тело так, что ноги висели на одной, а туловище на другой стороне. Я оглянулся и увидал, что брат А. стоит на заборе и указывает мне на большую аллею и сад, и в саду большое и прекрасное здание. Я проснулся. Господи, Великий Архитектон природы! помоги мне оторвать от себя собак – страстей моих и последнюю из них, совокупляющую в себе силы всех прежних, и помоги мне вступить в тот храм добродетели, коего лицезрения я во сне достигнул».
«7 го декабря.
«Видел сон, будто Иосиф Алексеевич в моем доме сидит, я рад очень, и желаю угостить его. Будто я с посторонними неумолчно болтаю и вдруг вспомнил, что это ему не может нравиться, и желаю к нему приблизиться и его обнять. Но только что приблизился, вижу, что лицо его преобразилось, стало молодое, и он мне тихо что то говорит из ученья Ордена, так тихо, что я не могу расслышать. Потом, будто, вышли мы все из комнаты, и что то тут случилось мудреное. Мы сидели или лежали на полу. Он мне что то говорил. А мне будто захотелось показать ему свою чувствительность и я, не вслушиваясь в его речи, стал себе воображать состояние своего внутреннего человека и осенившую меня милость Божию. И появились у меня слезы на глазах, и я был доволен, что он это приметил. Но он взглянул на меня с досадой и вскочил, пресекши свой разговор. Я обробел и спросил, не ко мне ли сказанное относилось; но он ничего не отвечал, показал мне ласковый вид, и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: „Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали“. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось. И я проснулся, и нашел в мыслях своих текст Св. Писания: Живот бе свет человеком, и свет во тме светит и тма его не объят . Лицо у Иосифа Алексеевича было моложавое и светлое. В этот день получил письмо от благодетеля, в котором он пишет об обязанностях супружества».
«9 го декабря.
«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».