Мишель де л’Опиталь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мишель де л’Опиталь
фр. Michel de l'Hospital

Мишель де л’Опиталь. Портрет 2-й половины XVI века (Лувр).
Дата рождения:

между 1504 и 1507

Место рождения:

Эгеперс

Дата смерти:

13 марта 1573(1573-03-13)

Место смерти:

Винье

Гражданство:

Франция

Мишель де л’Опиталь (фр. Michel de l'Hospital; ок. 1504/1507, Эгеперс, Франция — 13 марта 1573, Винье, Франция) — французский государственный деятель, поэт, гуманист.





Происхождение

Мишель де л’Опиталь родился между 1504 и 1507 годами в городке Эгеперс (фр. Aigueperse) в Оверни. Его отец, доктор медицины, служил Шарлю де Бурбону и подвергся опале вместе с коннетаблем[1]. Из-за этого де л’Опиталю ещё в молодости пришлось покинуть Францию.

Карьера

Л’Опиталь изучал право в Тулузском университете, позднее продолжил своё образование в Италии, в университете Падуи. Там он получил докторскую степень и некоторое время преподавал юриспруденцию. Затем л’Опиталь переехал в Рим, получив место аудитора апостольского трибунала. В середине 1530-х годов л’Опиталь возвратился во Францию.

Несколько лет л’Опиталь занимал должность советника Парижского парламента. В 1540 году он председательствовал на выездной сессии парламента в Мулене, в 1542 году — в Риоме и в 1546 году — в Туре[2]. В течение шестнадцати месяцев (1547—1548) л’Опиталь был представителем короля Франции на Тридентском соборе, открывшемся незадолго до того; во Францию он вернулся осенью 1548 года, сопровождая Анну д’Эсте, будущую жену герцога де Гиза.

В 1553 году, по протекции кардинала Лотарингского, де л’Опиталь становится председателем Счётной палаты — органа, ведавшего государственными расходами.

Назначение канцлером

В 1559 году умер король Франции Генрих II. Его сын Франциск, ставший новым монархом, был ещё юн и не принимал большого участия в управлении государством. Власть захватили Гизы — родственники жены Франциска II, Марии Стюарт.

Гизы были католиками-экстремистами, желавшими продолжения репрессий против гугенотов. Чтобы ограничить их влияние, Екатерина Медичи, вдова Генриха II, устроила назначение канцлером л’Опиталя (апрель 1560 года), известного своей религиозной терпимостью[3].

Со смертью Франциска II, который процарствовал всего лишь полтора года и умер не дожив до семнадцати лет (5 декабря 1560 года), Гизы утратили былое положение при дворе, и власть получила Екатерина, объявленная регентшей при другом сыне — Карле IX.

Политика

Екатерина и л’Опиталь, стремившиеся к умиротворению в королевстве, проводили политику толерантности по отношению к религиозному меньшинству, которая резко контрастировала с антипротестантсткими репрессиями Генриха II[4]. Чтобы укрепить единство нации, канцлер решил созвать Генеральные штаты, которые не проводились семьдесят шесть лет. Этой же цели послужило и проведение коллоквиума в Пуасси, ставшего площадкой для диалога между католическими (во главе с кардиналом Лотарингским) и протестантскими теологами (их лидером был Теодор де Без). Однако достичь соглашения сторонам не удалось.

Ордонанс от 30 июля 1561 года, составленный де л’Опиталем, отменял смертную казнь за преступления против главенствующей религии[5]. Через шесть месяцев, 17 января 1562 года, правительство королевы-матери опубликовало Сен-Жерменский эдикт, регламентировавший вопросы вероисповедания. Гугеноты получали свободу богослужений вне стен городов и право собираться в частных домах. Все прежние наказания, принятые парламентами против протестантов, аннулировались. Сен-Жерменский эдикт стал самым либеральным законом во Франции до принятия Нантского эдикта; «...если свобода, даруемая этим эдиктом, удержится, то папство рухнет само собой», — писал про него Кальвин[6].

Однако реакция католической партии не заставила себя ждать. Резня в Васси, устроенная Франсуа де Гизом, спровоцировала первую религиозную войну, которая продолжалась больше года. Амбуазский мир, её завершивший, сохранял главные положения Сен-Жерменского эдикта, но до конца не удовлетворил ни одну из сторон, в первую очередь — католиков.

В дальнейшем политика л’Опиталя была направлена на сохранение равновесия между соперничающими группировками и укрепление центральной власти. В августе 1563 года парламент Руана объявил тринадцатилетнего короля Карла IX совершеннолетним, что в действительности усилило позиции его матери — Екатерины. В 1566 году эдиктами в Мулене[7] был провозглашён ряд реформ, подготовленных канцлером. В частности, утверждалась неотчуждаемость королевского домена (за исключением специально оговорённых случаев), ограничивались прерогативы парламентов. Л’Опиталь пытался отменить практику продажи королевских должностей, но неудачно[8].

Отставка и смерть

В 1567 году началась вторая гражданская война, на этот раз вызванная гугенотами. Их отряд под предводительством принца Конде едва не захватил Екатерину Медичи и молодого короля, когда те находились в Мо[9]. После этого инцидента королева-мать начинает отходить от политики толерантности, приверженцем которой был де л’Опиталь[4]. Осенью 1568 года по воле Екатерины он удалился в своё поместье в Винье (Иль-де-Франс) и более не принимал участия в управлении государством. 1 февраля 1573 года л’Опиталь официально сложил с себя полномочия канцлера, а через несколько недель скончался.

Литературная деятельность

Л’Опиталь известен не только как политик, но и как гуманист. Он в совершенстве знал латынь и писал стихи, подражая Горацию. Кроме того, его перу принадлежит сборник речей и мемуары — в них л’Опиталь призывает французов прекратить религиозные войны. Впервые полное собрание сочинений де л’Опиталя было издано в Париже в 1824 году.

Главные работы:

  • Речи (Harangues)
  • Цели войны и мира (Le but de la guerre et de la paix)
  • Трактат о реформе правосудия (Traité de la réformation de la justice)
  • Записка о необходимости положить конец гражданской войне (Mémoire sur la nécessité de mettre un terme à la guerre civile)

Факты

Напишите отзыв о статье "Мишель де л’Опиталь"

Примечания

  1. Crouzet D. [www.culture.gouv.fr/culture/actualites/celebrations2004/lhospital.htm Michel de l’Hospital]  (фр.)
  2. [sparsae.free.fr/hospital.htm MICHEL DE L'HOSPITAL (circa 1506 — 1573)]  (фр.)
  3. Спиц Л. [skatarina.ru/library/history/istref/istref19.htm Возрождение и движение Реформации]
  4. 1 2 Э. ле Руа Ладюри. Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. — М.: «Международные отношения», 2004.
  5. Клула И. [annals.xlegio.ru/evrope/france/em.htm#0876 Екатерина Медичи]
  6. Йегер О. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Eger3/09.php Всемирная история (том 3)]
  7. Король и двор завершали большую поездку по Франции.
  8. Алтухова Н. [www.en.srednieveka.ru/journal/cat/139. Продажа должностей во Франции в свете «Интвентаря квитанций на должности» 1578 года].
  9. Эрланже Ф. [annales.info/evrope/france/henri3.htm Генрих III]
  10. Виппер Ю. [www.philology.ru/literature3/vipper-90a.htm Поэзия Ронсара]
  11. Шайтанов И. [svr-lit.niv.ru/svr-lit/articles/shajtanov-pleyada.htm Плеяда: первая школа национальной поэзии]
  12. [www.assemblee-nationale.fr/histoire/palais-bourbon.asp#P32_7361 L’histoire du Palais Bourbon et de l’Hotel Lassay]  (фр.)

Ссылки

Отрывок, характеризующий Мишель де л’Опиталь

– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?