Мишне Тора

Мишне Тора или Яд Хазака — первый полный кодекс еврейского закона, написанный Маймонидом (Рамбам). Составители Талмуда намеренно не упорядочили его по темам, поскольку считали своей главной задачей привести наиболее полное галахическое обсуждение каждой проблемы. Поэтому уже через несколько поколений большинство изучающих Талмуд нуждалось в путеводителе.

Рамбам поставил перед собой задачу написать такой путеводитель. Он упорядочил обсуждаемые темы, сведя в одно место рассуждения, которые в Гемаре зачастую разбросаны по разным трактатам. Кроме того, он опустил те мнения, которые отвергаются в ходе талмудической дискуссии.

Названия книги

В предисловии к «Мишне Тора» Рамбам пишет:

Я назвал эту книгу Мишне Тора (Повторение Торы), предполагая, что всякий человек, усвоив сначала Письменное учение, будет в состоянии немедленно приступить к изучению этого свода, по которому он изучит Устное учение, так, что ему не придется читать никакой другой книги между ними.

То есть еврею, изучающему законы по его книге, не придётся обращаться к другим источникам, так как перед ним будет вся Устная Тора вместе с установлениями наших мудрецов и изложением обычаев со времен Моисея и до завершения Гемары.

«Мишне Тора» состоит из 14 книг. В иврите число 14 пишется при помощи букв «йуд» и «далет», образующих слово «яд» — «рука». Кроме того, словосочетание «яд хазака» упоминается в последнем стихе последней из книг Пятикнижия — Второзакония:

И по всем могучим деяниям <«яд хазака»>, и по всем страшным свершениям, которые совершил Моше на глазах у всего Израиля (Втор. 34:12)

Причины написания книги

Рамбам перечисляет ряд мотивов, побудивших его написать эту книгу: 1) внешне-исторические мотивы, связанные с конкретными условиями времени; 2) системно-имманентные мотивы, вызванные различными нуждами в области правовых отношений; 3) мотивы интеллектуально-духовного плана, вызванные нуждами в образовании и интеллектуальными задачами.

1) Рамбам обосновывает написание своего правового кодекса грустными обстоятельствами своей эпохи и условиями жизни современного ему общества. Мрачные мысли обуревают читателя вступления к «Мишне Тора»:

И в это время большие невзгоды охватили нас, и утратили мы мудрость мудрецов наших… Поэтому объяснения галахот, которыми довольствовались наши гаоним. и которые некогда казались вполне понятными, требуют сегодня разъяснения, и лишь немногие из них понятны каждому (без разъяснений). И уже не достаточно привести закон, установленный в Вавилонском или Иерусалимском (Талмуде), в «Сифра», «Сифри», «Тосефте», которые требуют от читателя обширных знаний, душевного целомудрия и умственного напряжения. Только (вооружившись этими качествами) можно разобраться (в законах) позволяющих и запрещающих, а также в прочих законоположениях Торы… И потому я, Моше бен-Маймон из Испании, заручившись поддержкой Всевышнего, благословен Он, вник во все эти книги и написал сочинение, цель которого — разъяснение их мудрости: всего, что дозволено и не дозволено мудрецами нашими; что является скверной и что — чистое; а также прочие законы Торы. Все это (я изложил) языком ясным, кратким, чтобы вся Устная Тора стала достоянием каждого.

Рамбам описывает, основываясь на определенной традиции, период раби Иегуды а-Насси, и объясняет причины, побудившие его великого предшественника написать «Мишну»:

Почему (написал Мишну) учитель наш святой, и не оставил все, как прежде? Ибо видел, что уменьшается число изучающих (Тору), и надвигается беда, и Римское царство укрепляется и расширяется; а Израиль все дальше и дальше отодвигается к периферии…

Разрушение государственности, нарушение спокойствия Израиля, социальная нестабильность и непосильная борьба с разрушительными силами, — все это ведет к падению культуры, оскудению душевных сил, — и, с другой стороны, является вызовом для сильных духом этого поколения, призванных Богом остановить процесс разрушения. Возможно, что параллель повлияла на Рамбама, который видел признаки сходства между двумя эпохами.

2) Во вступлении к «Книге заповедей», мы находим обоснование разработанной Рамбамом системы его «Мишне Тора», которое отличается от аргументации внешнеисторических мотивов, изложенной непосредственно во вступлении к этой книге и в письме раби Пинхасу а-Даяну. В «Книге заповедей» просто и точно рассказывает о своих больших планах: его цель — написать сочинение в стиле «Мишны», в которое войдут все законоположения Торы без ссылок на первоисточники и дискуссии между мудрецами по поводу того или иного закона. В этом вступлении Рамбам даже не упоминает о насущной необходимости такого сочинения в свете исторических обстоятельств. В послании раби Йосефу Бен-Иегуде автор патетически заявляет:

Знай, что не для того я писал это сочинение, чтобы возвеличиться в Израиле или чтобы прославиться в мире; …а для того чтобы освободить читателя от трудоемкого поиска галахот… ибо увидел я, что нет у народа полной книги, охватывающей (весь комплекс еврейского права)…

Цель написания этой работы выражена в совершенно ясном заявлении Рамбама в предисловии к «Мишне Тора»:

чтобы каждый человек, …смог принять решение, имея уже готовую hалаху, без того, чтобы чрезмерно утруждаться отсеиванием выводов из Гемары, или даже слов геоним, которые не все находились на одном и том же уровне, когда один говорит «так и так», а другой — «этак»…

3)Первичным толчком к написанию этой книги была ревность рабейну за Всевышнего и Его народ: возможно ли, что у народа Торы нет книги, которая охватывала бы все законы и постановления, которыми он обязан руководствоваться, в упорядоченной форме, на простом и понятном для каждого читателя языке! В то время как все эти законы, постановления и указания разбросаны по множеству различных книг, в виде вкраплений внутри ученых споров, без ясного различения — что принято в качестве закона, а что отвергнуто. как он написал в письме своему ученику р. Йосефу бен Йехуде:

«И возревновал я ревностью великой за Бога, увидев, что нет у народа полной книги, охватывающей (весь комплекс еврейского права), и нет (книги, раскрывающей) истинные и точные сведения (в этой области)»

«Возревновал ревностью за Бога» не только потому, что чувствовал острую необходимость в книге законов и установлении, но и потому, что видел насущную задачу заполнить другую пустоту: порядок галахот, связанных с верой. В условиях, когда нет (в народе) пророческого видения, нет глубоких знаний и четкого понимания (духовного наследия), — простой свод галахот может оказаться несостоятельным. Слова Рамбама в начале Послания о воскрешении мертвых проникают в саму суть проблемы

«…и уповайте на то, что будут (в народе) мудрецы или гаоним — называй их, как хочешь, — которые возведут законы на талмудической основе… и не пренебрегут познанием Всевышнего».

Значение «Мишне Тора»

Все свободное время, дни и ночи, на протяжении десяти лет раби Моше бен Маймон (Рамбам) отдавал титанической работе над книгой «Мишне Тора». В ней он систематизировал всю алаху, все законы, которые евреи обязаны были выполнять в дни Храма и в наши дни, будь то законы Торы или установления мудрецов. Книга написана на иврите, полном силы и выразительности.

В качестве введения к «Мишне Торе» Рамбам написал «Сефер а-Мицвот» — Книгу Заповедей, в которой дал краткие разъяснения всех 613 заповедей. Сефер а-Мицвот написана на арабском языке и переведена на иврит значительно позднее.

Рамбам опустил второстепенные, на его взгляд, споры вокруг того или иного закона, сократил материал, опустив длинноты в пояснениях и места, чрезмерно нагроможденные свидетельствами и доказательствами… Однако все тексты, касающиеся принципиальных комментариев к закону, а также имеющие учебно-воспитательное значение, полностью вошли в книгу. Автор «Мишне Тора» — не только законодатель, но и комментатор; не только судья, но и учитель…

«Мишне Тора» и поныне считается одной из основных галахических книг. Все в ней настолько взвешено и подсчитано, что невозможно найти лишнее слово или добавить новое.

Вся последующая галахическая литература сложилась под сильнейшим влиянием Рамбама.

В «Мишне Тора» нет ни имен, ни споров, ни аргументов. Она просто дает алахические постановления в каждом индивидуальном случае. Она написана на прекрасном иврите очень доступным языком, и разделена на различные разделы так, чтобы любой мог легко находить нужное место. Эта книга включает в себя не только законы, необходимые в настоящее время, но она также охватывает, законы, действующие во время существования Иерусалимского Храма. Все в книге построено в очень логическом порядке. Она основана не только на Вавилонском, но также и на Иерусалимском Талмуде, Барайте, Тосефте, Сифри, Сифро, Мехилта, а также на всех важных комментариях и постановлениях эпохи гаонов предыдущих поколений. Он часто полагается на Рифа в принятии окончательного решения. При изучении Талмуда одну и ту же тему можно найти в десятках разных мест. Гений Рамбама должен был собрать все в логическом и систематическом порядке, и решить, какому мнению следовать, так, чтобы все было понятно без того, чтобы обращаться к первоначальным источникам.

Несмотря на то, что Рамбам создал общепризнанный уникальный шедевр огромного для иудаизма значения, он не достиг главной задачи — прекратить споры и дать окончательый кодекс. Сама книга «Мишна Тора» породила множество толкований и споров, кроме того, более поздняя галаха далеко не всегда идёт по Рамбаму.

Структура книги

Первая книга — «Знание»

1. Фундаментальные основы Торы
2. Законы поведения
3. Законы изучения Торы
4. Законы об идолопоклонстве и нееврейских обычаях
5. Законы раскаяния

---

Вторая книга «Любовь»

1. Законы чтения Шма
2. Законы молитвы и благословения священников
3. Законы тфилин, мезузы и свитка Торы.
4. Законы цицит
5. Законы благословений
6. Законы обрезания

---

Третья книга « Времена»

1. Законы Субботы
2. Законы эрува
3. Законы Судного дня
4. Законы Праздников
5. Законы квасного и мацы
6. Законы шофара, сукки и лулава
7. Законы полушекеля
8. Законы освящения нового месяца
9. Законы постов
10. Законы чтения Мегилы и Хануки.

---

Четвёртая книга -«Женщины»

1. Законы брака
2. Законы развода
3. Законы левиратных брака и развода
4. Законы об обрученной девственнице
5. Законы о подозреваемой в неверности

---

Пятая книга — «Святость»

1. Законы запрещенных половых связей
2. Законы запрещенной пищи
3. Законы ритуального убоя скота и птицы

---

Шестая книга — «Обязательства»

1. Законы клятв
2. Законы обетов
3. Законы Назореев
4. Законы посвящения Храму

---

Седьмая книга — «Семена»

1. Законы о запрете смешанния видов
2. Законы пожертвований бедным
3. Законы трумы, причитающейся священникам
4. Законы первой десятины
5. Законы второй десятины и плодов четвёртого года
6. Законы приношения первых плодов урожая и подношений священникам
7. Законы субботнего и юбилейного годов

---

Восьмая книга «Служение»

1. Законы Храма
2. Законы храмовой утвари и служения в Храме (Главы [mesto.org.il/2012-07-01-06-52-44/1235-rambamkelim 1],[mesto.org.il/2012-07-01-06-52-44/1247-ktoret 2],[mesto.org.il/2012-07-01-06-52-44/1276-rambam3 3],[mesto.org.il/2012-07-01-06-52-44/1258-rambamkoanim 4],[mesto.org.il/2012-07-01-06-52-44/1269-2013-11-05-11-23-56 5],[mesto.org.il/2012-07-01-06-52-44/1303-maamadot 6],[mesto.org.il/2012-07-01-06-52-44/1323-rambam7 7],[www.mesto.org.il/2012-07-01-06-52-44/1337-rambam8 8],[mesto.org.il/2012-07-01-06-52-44/1373-rambam9 9],[mesto.org.il/2012-07-01-06-52-44/1385-rambam10 10])
3. Законы входа в Храм
4. Законы о животных, запрещенных для жертвоприношений
5. Законы принесения жертвоприношений
6. Законы ежедневных и дополнительных жертвоприношений
7. Законы о жертвоприношениях, непригодных для еды
8. Законы храмовой службы в Судный день
9. Законы использования имущества, посвященного Храму

---

Девятая книга «Жертвоприношения».

1. Законы пасхальной жертвы
2. Законы праздничной жертвы
3. Законы о первенцах животных
4. Законы о жертве за непреднамеренный грех
5. Законы о человеке, который не получил искупления
6. Законы о замене животного, приносимого в жертву

---

Десятая книга «Чистота»

1. Законы ритуальной нечистоты, порождаемой мертвым
2. Законы красной коровы
3. Законы ритуальной нечистоты, порождаемой болезнью «проказа»
4. Законы ритуальной нечистоты, передающейся предмету, на котором сидят или лежат
5. Законы других источников ритуальной нечистоты
6. Законы о ритуальной нечистоте пищи
7. Законы сосудов
8. Законы миквы

---

Одиннадцатая книга — «Ущербы»

1. Законы об ущербах, причиненном имуществом
2. Законы о воровстве
3. Законы о разбое и потерянных вещей
4. Законы о телесных повреждениях
5. Законы об убийстве и защите жизни

---

Двенадцатая книга — «Имущество»

1. Законы продажи
2. Законы приобретения во владение и дарения
3. Законы о соседях
4. Законы об посланцах и компаньонах
5. Законы о рабах

---

Тринадцатая книга — «Законы»

1. Законы наемных работников
2. Законы одалживания и хранения
3. Законы денежных ссуд
4. Законы исков
5. Законы наследования

---

Четырнадцатая книга — «Судьи»

1. Законы о Санхедрине и наказаниях, которые он применяет
2. Законы о свидетелях
3. Законы об ослушниках
4. Законы траура
5. Законы о царях и ведении войн

Традиция изучения книги

Уже вскоре после появления книга вызвала огромный интерес о всему еврейскому миру и вызвала как похвалу, так и критику, особенно в силу того, что там не были указаны источники и не так просто было понять, как именно Рамбам сложил все запутанные страницы талмудических дискуссий в прозрачный и последовательный текст. Сам Маймонид описывает, как к нему прибыл один судья с книгой, и задал автору вопрос по поводу одного закона об убийце, к которому не удаётся найти источник. Сам Рамбам тоже не смог к своему смущению найти источник. Но когда посетитель ушёл, Рамбам вспомнил и послал за ним вдогонку. Оказалось, что источник находится совсем не в том трактате, как можно было бы ожидать, поэтому его трудно найти. Посетитель ушёл совершенно поражённый.

Весной 1984 года Любавический Ребе М.-М. Шнеерсон предписал своим последователям ежедневно изучать по три или хотя бы по одной главе из Мишне Тора (дополнительный, «щадящий» вариант — ежедневное изучение «Книги заповедей» Рамбама, краткого обзора всех заповедей Торы). Причем, речь шла об изучении «Мишне Тора» не по индивидуальным программам, а непременно по единой. Ибо одной из целей, которые, по его собственным словам, преследовал Ребе, выступая с данной инициативой, было достижение ситуации, когда все евреи (или хотя бы как можно большее их число) каждый день изучают одни и те же главы труда, в котором собраны все законы Торы.

При молодёжной организации хасидов ХАБАДа был создан особый штаб, который занимается составлением и распространением графиков изучения глав на каждый день года, печатных и электронных пособий в помощь участникам проекта и организация торжественных съездов (т. н."сиюмов"), в честь завершения каждого цикла.

В конце мая 2009 года в рамках этого проекта начался новый, 10-й цикл изучения «Мишне Тора» по одной главе в день и 28-й — по три главе в день.

В проекте ежедневного изучения «Мишне Тора» принимают участие, по самым скромным оценкам, многие десятки тысяч евреев, представляющих все круги религиозного еврейства. Почти невозможно найти авторитетного раввина современности, который не поддержал бы проект и не принял бы посильного участия в нём и в его популяризации.

Источники

• [www.machanaim.org/philosof/rambam/mishn.htm Книга Рамбама «Мишне Тора»]. проф. Ицхак Тверский

Ссылки

• [rmbm.brinkster.net/mtr/intro.asp Из предисловия р. Й. Капаха к «Мишне Тора»]
• [www.machanaim.org/philosof/rambam/mishn.htm Книга Рамбама «Мишнэ Тора»]. проф. Ицхак Тверский
• [www.moshiach.ru/zapovedi.php Книга заповедей] ежедневное изучение.

Литература

• Halbertal, Moshe. Рамбам = ивр. ‏הרמבם ‏‎. — Иерусалим: Merkaz Zalman Shazar letoldot Israel, 2009. — ISBN 978-965-227-254-6. (иврит)
• Ицхак Шейлат. Послания Маймонида. Полное и исправленное по рукописям издание = ивр. ‏איגרות הרמבם‏‎. — Маале-Адумим—Иерусалим: Издательство Шейлат, 1995. — Т. 1. (иврит)
• Ицхак Шейлат. Послания Маймонида. Полное и исправленное по рукописям издание = ивр. ‏איגרות הרמבם‏‎. — Маале-Адумим—Иерусалим: Маалиёт при йешиве Биркат-Моше, 1993. — Т. 2. (иврит)

Отрывок, характеризующий Мишне Тора

«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.