Миякоское наречие
Поделись знанием:
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.
Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.
Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
| Миякоское наречие | |
| Самоназвание: |
мья:ку-фуцю |
|---|---|
| Страны: | |
| Регионы: | |
| Общее число говорящих: |
67 653 чел.[1] |
| Классификация | |
| Категория: | |
| |
| Письменность: | |
| Языковые коды | |
| ISO 639-1: |
— |
| ISO 639-2: |
— |
| ISO 639-3: |
mvi |
| См. также: Проект:Лингвистика | |
Миякоское наречие (мияко; самоназвание: mjaːku-futsy) — одно из двух наречий сакисимского языка, одного из рюкюских языков. Распространено на островах Мияко, к югу от Окинавы. Ближе всего к мияко стоит яэямское наречие. По данным Этнолога[1] коренное население островов Мияко составляет 67 653 чел., однако на наречии говорит лишь старшее поколение. Чем младше люди, тем лучше они говорят по-японски[2], а те, кто младше 20 лет, говорят только по-японски[3]
Среди прочих японо-рюкюских языков мияко выделяется тем, что в нём слог может оканчивать не только носовой согласный.
Содержание
Диалекты
Выделяются следующие диалекты:
- собственно миякоский диалект (мияко) — острова Курима, Мияко и Огами
- ирабуский диалект (ирабу) — острова Ирабу и Симодзи
- минна-тарамские диалекты:
Фонетика
Гласные
В мияко имеются следующие гласные: i, ï, u, e, o, a (японские и миякоские гласные связаны соответствиями: обычно на месте долгого /o:/ в мияко стоит /u/; /e/ соответствует /i/; /i/ — /i:/.
Согласные
В мияко возможны сочетания, непроизосимые в японском языке: нмя:ти (яп. んみゃーち, добро пожаловать).
Грамматика
Глагол
Спряжение глагола в мияко отличается от такового в рюкюских языках. В таблице ниже «долгий и:» выделен красным для облегчения восприятия.
| изъяви- тельное наклонение |
несовер- шенный вид |
1-е условное наклонение |
повели- тельное наклонение |
инфинитив | 1-я преди- кативная форма |
2-я преди- кативная форма |
причастная форма |
условное накло- нение |
2-е условное наклонение |
сослага- тельное наклонение | |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Писа́ть (яп. 書く каку) | кака | кака | каки | каки | каки: | каки: | каки:m | каки: | каки: | каки: | каки |
| Вставать, просыпаться (яп. 起きる окиру) | уку* | уку* | уки | укиру | уки | укии: | уким | укии | укии: | укии: | уки |
| Основные аффиксы; в скобках приведены соответствующие японские |
ди (ね) | н (ない) дзя:н (ない) си: (せる) рии: (れる) ба (усл. накл.) |
ба (усл. накл.) | буси:и:ну (～したい) гаци:на: (～しながら) ду (ぞ) таи: （пр. вр.) |
на (запрет) | ци:каа (в условиях) | тти (て) |
Примечание: У глагола «окиру» изъявительное наклонение несовершенного вида может звучать и как «уки».
| Изъявительное наклонение | Несовершенный вид | Императив | Инфинитив | Предикативная форма | Причастная форма | Запретительная форма | Условная форма | Сослагательное наклонение | |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Писа́ть (яп. 書く каку) | кака | кака | каки | каки | каки | каки | каки | каки | каки: |
| Вставать, просыпаться (яп. 起きる окиру) | уки | уки | укиру | уки: | уки: | уки: | уки: | уки: | уки: |
| Основные аффиксы | н (ない) ман (ない) си: (せる) ри: (れる) ба |
падзи:ми (～し始める) бушшаал (～したい) ду (ぞ) тай |
на | ба така: (～したら) |
тти: (て) |
Предикативные прилагательные
В рюкюских языках часто сохраняется архаичная основа предикативных прилагательных «типа „-са ари“» и «типа „-ку ари“». В мияко большинство предикативных прилагательных относится к «типу „-ку ари“», а на Тараме и Миннадзиме более распространён «тип „-са ари“». Например, на Йонагуни заключительная форма слова «быть высоким» (яп. 高くあり такаку ари) — такакаи:. На Миннадзиме же заключительная форма произошла от «быть высотой» (яп. 高さあり такаса ари): такаша:и (яп. takaʃaːi).[4]
Диалект одного из городов на Мияко, Симодзи-тё (яп. 下地町 симодзитё:, в 2005 году Симодзи влился в Миякодзиму), очень похож на йонагуни, особенно это видно на примере спряжения слов «высокий» (яп. 高い такай) и «необычный» (яп. 珍しい мэдзурасий).[5]。
| Инфинитив | 1-я условная форма | 2-я условная форма | 1-я заключительная форма | 2-я заключительная форма | Причастная форма | Сослагательное наклонение | |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| «Высокий» (яп. 高い такай) | такафу | такакари | такака | такакаи: | такакам | такакаи: | такакари |
| «Странный» (яп. 珍しい мэдзурасий) | мидзи:рафу | мидзи:раси:кари | мидзи:раси:ка | мидзи:раси:каи: | мидзираси:кам | мидзи:раси:каи: | мидзи:раси:кари |
| Основные аффиксы | ба | ци:ка: |
В языке йонагуни чаще используется 1-я заключительная форма «высокий» (яп. така:ну). Добавив к основе суффикс -муну, можно получить форму «такамуну», также использующуюся в качестве заключительной. Кроме того, форма прошедшего времени может образовываться не только как в литературном японском (был высоким (яп. 高かった такакатта)), но и особым образом: «был высоким» (яп. такакатаи).
В говоре Миннадзимы слово «высокий» (такай) спрягается следующим образом:[5]
| Несовершенный вид | инфинитив | 1-я условная форма | 2-я условная форма | Заключительная форма | Причастная форма | Сослагательное наклонение | |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| «Высокий» (яп. 高い такай) | такаша:ра | такаша: | такаша:й | такаша:й | такаша:й | такаша:й | такаша: |
| Основные аффиксы | ба | тай (пр. вр. | ба | така: |
Примеры
Взято из книги «琉球方言文法の研究», стр. 466—476, 604—606.
- дзи: кака — давайте напишем этот знак (яп. 字を書こう дзи о како:)
- аца: пья:ши уки ди — лучше завтра проснуться пораньше (яп. 明日早く起きよう асита хаяку окиё:)
- нндзя кака дзя:н — больше не пишите (яп. もう書かない мо: каканай)
- пья:пья:ти каки ба ду дзо:катай — хорошо бы написать побыстрее (яп. 早く書けばよかった хаяку какэба ёкатта)
- на: дзю каки: — писать своё имя (яп. 名前を書く намаэ о каку)
- уну мци: ики: ци:ка: имбата ŋкай ду иди раии: — если пойти по этой дороге, выйдешь к побережью (яп. この道を行くと海岸に出られる коно мити о ику то кайгай ни дэрарэру)
- бану: са:ри ики фи:ру — возьмите меня с собой! (яп. 私をつれていってくれ ватаси о цурэтэ иттэ курэ)
- такафу наши ми:и: — попытаться сделать высоким (яп. 高くしてみる такаку ситэ миру)
- куну дзяма:такакаи: / такакам / така:ну / такамуну — эта гора высокая (яп. この山は高い коно яма ва такай)
Напишите отзыв о статье "Миякоское наречие"
Примечания
Ссылки
- [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=mvi Миякоское наречие] в Ethnologue. Languages of the World, 2015.
- [rlang.lib.u-ryukyu.ac.jp/rlang/myk/ Словарь языка мияко, Окинавский лингвистический центр]
- Видео Симодзи Исаму, исполняющего песни на мияко
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Миякоское наречие
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.
Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.
Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
