Синоним (таксономия)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Младший синоним»)
Перейти к: навигация, поиск




Сино́нимы в биологической таксономии — два или более названий, относящихся к одному и тому же биологическому таксону.

Карл Линней с 1753 года, когда вышло первое издание его книги Species plantarum (лат.) («Виды растений»), и в последующие годы дал названия примерно для восьми тысяч видов; значительная часть этих названий без изменения признаются и в настоящее время[1]. Между тем разделение на таксоны и названия таксонов не абсолютны. Системы названий периодически перестраиваются в соответствии с меняющимися научными представлениями. Этим и объясняется большое количество синонимов — вторичных названий уже известных таксонов. Число этих синонимов растёт до наших дней, причём для некоторых видов приводятся уже десятки синонимов.

Принципы номенклатурных кодексов

К концу XIX века синонимов накопилось столько, что они стали серьёзной обузой для систематиков. Средством избавиться от беспорядка стало применение Международных кодексов ботанической (или зоологической, бактериологической) номенклатуры, которые утверждаются на международных конгрессах по соответствующей специальности. Эти кодексы имеют силу, сравнимую с юридической (хотя никаких наказаний за нарушение положений Кодексов не предусмотрено), в той области, которая касается названий организмов[1]. У любого номенклатурного кодекса три основных принципа: принцип приоритета, принцип номенклатурного типа и принцип действительного обнародования названия.

Принцип приоритета означает, что только один из всех синонимов может быть названием, под которым данный таксон должен быть известен. Обычно это тот синоним, который был обнародован раньше других.

Принцип номенклатурного типа состоит в том, что любое название должно быть основано на коллекционном образце (у растений и животных) или на культуре микроорганизма. Таким образом, если какой-то систематик захочет поделить данный вид на два вида, старое название нужно сохранить за тем видом, к которому относится типовой экземпляр. Например, если разделять линнеевский вид Plantago major L.Подорожник большой на два: с 6—12 семенами в коробочке и с 13—30 семенами в коробочке, то нужно узнать, сколько семян в коробочках у подорожника в типовом образце (он хранится в Линнеевском гербарии Британского музея в Лондоне). Предположим (так оно и есть), что количество семян у типового растения соответствует первому виду. Тогда первый вид должен называться Plantago major L. — Подорожник большой, а второй — Plantago uliginosa F.W.SchmidtПодорожник топяной[1].

Принцип действительного обнародования названия состоит в том, что автор названия должен при опубликовании позаботиться о том, чтобы все заинтересованные лица могли прочесть и понять его публикацию. До действительного обнародования любые названия никакой научной ценности не имеют и не рассматриваются. При этом все кодексы номенклатуры считают, что законным названием любого таксона может быть только его латинское название (исключением являются лишь видовые названия вирусов). Традиция давать биологическим таксонам латинские названия восходит к Средним векам, когда латынь была международным языком учёных всей Европы. На этом языке писались все научные трактаты, общались между собой учёные из разных стран[1].

Терминология

  • Совокупность всех названий, которые могут быть применены к таксону, за исключением названия, под которым данный таксон должен быть известен, называется синонимикой. Чаще под словом «синоним» подразумевают не любое из двух или большего числа названий данного таксона, а лишь такое название, которое входит в синонимику данного таксона.
  • Существование двух или большего числа названий, относящихся к одному таксону, называется синонимичностью, или синонимией.
  • Тот из двух синонимов, который был обнародован раньше, называется старшим синонимом.
  • Тот из двух синонимов, который был обнародован позже, называется младшим синонимом.
  • Синонимы, основанные на одном и том же номенклатурном типе, называются в ботанике гомотипными синонимами или номенклатурными синонимами; в зоологии и бактериологии — объективными синонимами. Другие названия таких синонимов — абсолютные синонимы, облигатные синонимы. Синонимия таких синонимов не является предметом таксономического изучения.
  • Синонимы, основанные на разных номенклатурных типах, в ботанике называются гетеротипными синонимами или таксономическими синонимами; в зоологии и бактериологии — субъективными синонимами. Такие названия являются синонимами лишь постольку, поскольку соответствующие им номенклатурные типы считаются принадлежащими к одному таксону.
  • Альтернативные названия (лат. nomina alternativa) — два или несколько названий, публикуемых одновременно одним и тем же автором (авторами) для одного и того же таксона. Ни одно из альтернативных названий, опубликованных после 1 января 1953 г., не считается действительно обнародованным, все они отвергаются[2].

Обозначения

  • Те названия, которые относятся к синонимике, обычно отделяются от названия, под которым данный таксон должен быть известен, сокращением syn. (сокр. от лат. synonymum) или (редко), в русскоязычной литературе, — сокращением син.; нередко эти сокращения и следующие за ним названия дополнительно помещают в квадратные скобки.
Пример.
Petasites spurius [syn. Tussilago spuria]

Причины возникновения синонимики

Возникновение названий, которые затем переводятся в синонимику, происходит обычно по следующим причинам:

  • Отсутствие осведомлённости о ранее опубликованном названии данного таксона.
  • Изменение ранга таксона (например, если ранг таксона, описанного как вид, будут понижен до инфравидового, видовое название этого таксона перейдёт в синонимику).

Синонимы и базионимы

То название, относящееся к синонимике данного таксона, на котором основано правильное (считающееся в настоящий момент времени правильным) название таксона, в ботанике называется базионимом этого таксона.

Например, синонимика Белокопытника скальногоPetasites rubellus (J.F.Gmel.) J.Toman — включает три названия, из которых базионимом является Tussilago rubella:

В то же время базионим правильного названия таксона не всегда входит в синонимику данного таксона. Например, базионимом названия рода Jacobaea Mill. является видовое название Senecio jacobaea L., которое входит в синонимику вида Jacobaea vulgaris Gaertn..

См. также

Напишите отзыв о статье "Синоним (таксономия)"

Примечания

Литература

  • Международный кодекс ботанической номенклатуры (Венский кодекс), принятый Семнадцатым международным ботаническим конгрессом, Вена, Австрия, июль 2005 г. / Пер. с английского Т. В. Егоровой и др. Ответственный редактор Н. Н. Цвелёв. — М.; СПб.: Товарищество научных изданий КМК, 2009. — 282 с. — 800 экз. — ISBN 978-5-87317-588-8.УДК 58(083.7)
  • Алексеев Е. Б., Губанов И. А., Тихомиров В. Н. [herba.msu.ru/shipunov/school/books/alekseev1989_bot_nomenkl.djvu Ботаническая номенклатура]. — М.: Изд-во МГУ, 1989. — 168 с. — 8300 экз. — ISBN 5-211-00419-1.УДК 582.57.06
  • Джеффри Ч. [books.prometey.org/download/14092.html Биологическая номенклатура] = Charles Jeffrey. Biological Nomenclature. Second edition / Пер. с англ. — М.: Мир, 1980. — С. 55—58. — 120 с. — 15 000 экз.УДК 574:001.4
  • Шипунов А. Б. Основы теории систематики. — М.: Книжный дом «Университет», 1999. — 56 с.

Ссылки

  • [www.ibot.sav.sk/icbn/frameset/0120AppendixVII.htm Международный кодекс ботанической номенклатуры. Вена, 2006. Приложение: Терминология] (англ.)

Отрывок, характеризующий Синоним (таксономия)



В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.